Эхо Древних - Анджей Б.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шнырь привстал, обвел взглядом мужиков, рассевшихся вокруг костра и почтительно слушавших разговор. Хитро прищурился и воскликнул наигранно радостным и бодрым голосом:
- А что, хлопцы, станем плечом к плечу с удалым рубакой Томшей? Поддержим героя?
Губы слышавшего это сотника Кабая разошлись в насмешливой улыбке, обнажив неровные зубы со сколами. Рыжий Томша брезгливо поморщился:
- Лижи-лижи, да не слюнявь! Подхалимов всяких видал, но ты прям особенный.
Рожа Шныря пошла красными пятнами от обиды. Он замотал головой, не соглашаясь с обвинением. Но, опасаясь снова ляпнуть что-то не то, молча сел на своё место.
- А вы «Стойких чертей» знали? – сменил тему разговора Шмелек, - мы спасли одного ихнего, Зюмой звали. Из реки выловили.
Томша нахмурился, пытаясь вспомнить имя, а потом отрицательно покачал головой:
- Не, ни с какими Зюмами я не знаком. А о роте «чертей» слыхал, конечно. Головорезы, трусы и подонки. Не гнушаются самыми подлыми заказами. Например, подавляли крестьянские восстания или подчистую вырезали целые поселения заблудших в вере, вместе с детьми и женщинами.
Услышав такое, мужики зароптали. Они-то думали, что «Стойкие черти» - герои, сложившие головы под знаменами Кевина Изумрудного в защиту их деревень, а тут такое, оказывается…
- Настоящих сражений стараются избегать, а вот пограбить всегда рады, - продолжал Томша. – Их капитан, Харкель, за деньги согласится мамку родную покрыть.
- Уже не согласится…
- А?
- Нету больше этого капитана. Болтали, что разорвало его через задницу каким-то щупальцем. В той самой битве, на которую мы опоздали…
- Туда ему и дорога, - ответил Томша, но всё-таки помрачнел, задумавшись о чем-то. Повернулся к своему командиру:
- Получается, что не возьми мы тогда за перниковской развилкой чуть севернее, успели бы к той битве?
Сотник Кабай встал со своего места, отложил обструганную палочку, вложил нож за сапог. Потянулся, хрустнул суставами, и только потом многословно ответил:
- Зачем было выживать, прорываться с боем от самой границы, трое суток сидеть в вонючем болоте, чтобы через пару дней сдохнуть в мясорубке под стягом Изумрудного лорда? Беспечного сосунка, проморгавшего вторжение, оставившего пограничные укрепления на растерзание врагу. Ты слышал, что мужики рассказали – там был полный разгром, безнадежная резня. Не для того я спасал свою и твою шкуру.
- И то верно…
- Но и в Орсию вы тоже не успели, прям как мы? – спросил кто-то из мужиков.
Кабай хмыкнул, Томша ответил за него:
- А мы в город особо и не рвались. Стены защищать там есть кому и без нас. У порубежников другие таланты, знаешь ли…
- Ну так если рубежей больше нет, все остроги захвачены…
- Враг уходит на север, а мы остаемся здесь, смекаешь?
- Не особо…
- Ну и дурень. Объясняю: это как в драке противник к тебе спиной повернулся. Хочешь – влепи обидный подсрачник, а хочешь – огрей по затылку так, чтоб враз закончить дело. Вот и мы остаемся позади их войска, видим спину.
- Чтобы сзади напасть, значит? Ага, теперь смекаю, кажись…
- Молодец, сообразительный, - язвительно усмехнулся Томша. – Так что, если вы, мужики, и вправду хотите воевать – добро пожаловать в отряд. Но сразу скажу: готовьтесь к тому, что батька Кабай с вас семь шкур спустит. Будете учиться не только драться, но и прятаться, наблюдать, подкрадываться, устраивать засады. И безропотно повиноваться командиру, конечно. На войне иначе нельзя.
Мужики замерли. Снова требовался тот, кто решится первым. А стадо уже потопает за ним. Крестьяне – они и есть крестьяне.
Только вот Пархим и Гнездо сидели молча, обиженные на то, как легко, словно с детьми, справились с ними выжившие пограничники. Шнырь тоже не высовывался – в подхалимы («шестёрки» по-каторжански) лезть больше не собирался. И тогда решился Шмелек.
- Я с вами. Семьи нету, никто не держит. Давно собрался воевать, но пока как-то не складывалось.
- Считай, сложилось, - подбодрил Кабай. – Воевать научу. Станешь воином, а не мясом, как большинство ополченцев, что остаются гнить в поле после первого же сражения. Как зовут?
- Шмелек…
- Будешь Шмелём у нас, значит.
Как и ожидалось, решился первый – подтянулись и остальные. Мужики один за другим начали проситься в отряд. Не отказался никто – постеснялись.
Глава 25
Вопли Бориша, то проклинающие, то умоляющие, становились всё тише, пока не смолкли окончательно. Похоже, он всё-таки сорвал голос и полностью выбился из сил, пытаясь вырваться на свободу. Конечно, запереть его в сарае – идея на первый взгляд подлая. Но что ещё оставалось делать? Психованный молодой папаша ничего бы не изменил. А кабы решился силой отбивать младенца, то и сам получил бы от чернокожих копьё в брюхо. В таком деле истерика не поможет. Так что временное заключение – вынужденная мера, ради его же пользы, поможет спасти Бориша от верной гибели.
Другой вопрос: а захочет ли он жить, потеряв жену, а затем и ребенка? Все-таки личность творческая, ранимая, мало ли что в голову взбредёт…
Надо будет подумать над этим, ведь должен быть какой-то подход к бывшему товарищу. Может ещё удастся достучаться, поговорить, объяснить. Чтоб не остаться лютыми врагами до конца жизни…
Впрочем, одному богу ведомо, кто доживёт до завтра. Да и то… Какому богу? Угасшей для нас имперской звезде? Или требующему младенческих жертв чудовищу - Нгарху? А может спрятавшемуся от людей огровому шишу?
Процессия, выходившая из деревни, оказалась достаточно внушительной – человек пятнадцать, если не больше. И это не считая шедшего впереди Таруя и его черных охранников. Мишек никого с собой не звал, хотел пойти сам, в одиночку, но подобную затею от соседей не скроешь – все как на ладони один у другого. Вот и увязались следом Рафтик с парочкой других мужиков, жена его Нюшка (что за баба - мужу самостоятельно и шагу ступить не даст), как всегда невозмутимая Клюша, да десяток других баб, всхлипывающих горестно и слезливо. Хорошо хоть детей удалось разогнать и запереть по домам.
Мнение о Мишеке у односельчан поменялось очень быстро, буквально за сутки. Начали смотреть искоса, осуждать за
