Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Андрей Лазарчук

Ведима только что отпустила молодую женщину-горбунью и присела на скамье у входа – отдохнуть. Появление нового пациента радости ей не доставило.

– Силы на исходе, – сказала она просто. – Слишком много больных прошло через мои руки. Каждый отнимает частичку. Не знаю, что делать. Надо остановиться. Но как? Я осмотрю вас, Камен. Но возьму к себе лишь в том случае, если молодые ведимы окажутся бессильны. Заходите, раздевайтесь, ложитесь на лавку.

В бане пахло баней – а ещё воском и травами. Камен снял с себя дорожный кафтан, рубаху, кожаные штаны, остался в коротких исподних. Лавка оказалась из какого-то странного тёплого и даже как будто мягкого дерева. Углы были оглажены. Тело словно растеклось по ней, глаза затуманились…

Он слышал, как ведима Аэлла вошла, стукнула чем-то. Потом послышался её сдавленный вскрик. Камен вскочил.

Женщина стояла, тяжело дыша и прижав руки к щекам. Он не мог понять, на что она смотрит. Плошка с полузастывшим воском…

– Простите… – пробормотала она и выбежала. – Венедим! Акрит Венедим!

Ничего не понимаю, подумал Камен. На всякий случай надел штаны и обулся. Мало ли…

Они вскоре вернулись оба. Теперь Аэлла взяла плошку в руки. Поднесла к глазам.

– Вне всякого сомнения, – сказала она.

– Когда это случилось? – голос Венедима оказался неожиданно хрипл.

– Недавно. Ночью или утром.

– А… как? Непонятно?

– В общих чертах… не от чар. Скорее, от железа…

Венедим вдруг сжал её в объятиях и расцеловал. Потом бросился на Камена.

– Да что случи… о-ох…

– Кто-то убил Астерия! Чародея Астерия Полибия! Убил окончательно!

– Который… прежнего нашего кесаря?..

– Да! Да! Да!

– Ух ты. Убил – железом?

– Представляешь? Убил – чародея – железом! Это Пактовий, больше некому…

– Акрит Венедим… – тихо позвала Аэлла.

– Да?

– Мне нужно увидеть кесаря Светозара. Или потаинника Януария. Прямо сейчас. Вы уж извините меня… – это Камену.

– По этому поводу? – звенящим голосом спросил Венедим.

Аэлла кивнула.

Глава третья

Мелиора. Восток кесарской области. Монастырь Клариана Ангела

Проводив мать до предместий Столии, городка грязного, маленького, но пышного и кичливого даже в такие трудные времена, Алексей направил свой путь на восток, к монастырю Клариана Ангела. Нездоровая это была затея – в одиночку носиться по сельским дорогам здесь, местах разбойных даже в мирное время, а уж сейчас и просто опасных даже для небольших отрядов. Просто не было другого выбора…

В конце концов, мрачно подумал он, раз уж меня кто-то взялся беречь – так пусть бережёт. Если я ему нужен.

Наверное, этот кто-то и берёг его: за всю дорогу лишь раз он видел людей: пожилые крестьяне бродили по заросшему полю, изредка наклоняясь и подбирая что-то. Им не было дела до одинокого всадника. И ещё раз под дамбой полуспущенного пруда он увидел мёртвую женщину. Надо было бы остановиться и похоронить её, но он проехал мимо и потом долго корил себя за это.

Ангел встретил его у ворот.

– Как долго ты шёл, – сказал он.

Мелиора. Дальний восток. Солёная Кама

Конрад Астион проверил, хорошо ли затянут узел, потом подёргал за веревку и крикнул:

– Тяни!

Сам же – упёрся шипастыми подковками сапог в сруб колодца и, помогая тянущим, как бы зашагал вверх. Птицыны дети были ребята сильные для своего роста, но всё же недостаточно сильные для того, чтобы просто выволочь на верёвке с сорокасаженной глубины средних размеров мужчину. Выносливости им не хватало…

Он был готов примерно на середине подъёма остановиться, чтобы те, наверху, сменились – но никакой паузы не последовало, тянули в том же темпе, ровно.

Конрад не то чтобы не заметил этого – просто не придал значения.

Но даже если бы он и заметил, и придал… что могло бы измениться?

Перерезал бы верёвку? Или горло?

Зачем?

Он сощурился от яркого света, протянул руку, чтобы ему помогли выбраться, но рука нашла пустоту.

Через секунду он понял: силуэты, окружающие колодец, отнюдь не кажутся великанами. Они и были великаны – в сравнении с маленькими детьми Птицы, что лежали тут же, под ногами, неубранные.

– Добро пожаловать в ад, почтенный Конрад, – знакомым голосом сказал тот, кто стоял напротив.

Он стоял неподвижно, и Конрад понял потом, что неподвижность эта была нарочитая и что ему просто подарили секунду, а то и две, чтобы успел достать из-за голенища нож и перерезать верёвку. Но он не сделал этого, а вновь протянул руку, и на эту руку тут же накинули ременную петлю.

– Юно… – выдохнул он. – Я ведь нашёл…

– Знаю, – вздохнул Януар.

Мелиора. Северо-запад кесарской области, азашьи земли. Село Лаба

После долгого и казалось бы – окончательного, – затишья немыслимо жестокий рейд куплы саптахского всадника Игона по тылам противостепной коалиции произвёл впечатление звонкой оскорбительной пощёчины. Три с небольшим тысячи крайнов и саптахов прошли, неуловимые, от древнего города Фелитополя, ставшего центром расположения степняков, пересекли Долину Роз, тихую, выжженную и вытоптанную – а затем широким зигзагом провели огненно-кровавую борозду, не делая различия между мирными и немирными, женщинами и солдатами… Горели деревни, горели армейские склады, горели поля, на которых созревал долгожданный, спасительный осенний урожай. Брошенные на перехват отряды гибли в засадах, попадали под неожиданные удары, просто не находили врага, а находили угли и трупы, множество трупов. Это не было похоже на обычные партизанские набеги. Это было словно жертвоприношение новому неведомому богу…

Артемон Протасий встретился со стратигом Андроником Левкоем, своим первым противником в этой войне, в ставке последнего, что располагалась в азахском сельце Лаба. Азахи вообще легче и спокойнее принимали конкордийцев, чем простые крестьяне – а уж тем более стратиоты. Азаший взгляд на жизнь чем-то отличался от общепринятого…

Андроник расположился в пустующей половине (азахи, по давнему обычаю, строили дома на двух хозяев, спина к спине) каменного двухэтажного дома в центре сельца. Хозяин дома был на войне, хозяйка с детьми перебралась в соседнюю крестьянскую деревню – ухаживать за раненым братом. Скот на постой разобрали соседи. Такие проблемы у азахов решались просто.

Протасий твёрдо решил, что будет холоден и строг, но уже через четверть часа поймал себя на том, что испытывает доброе расположение к этому человеку – и вслед за тем понял, что испытывает его давно.

Он даже, внутренне посмеиваясь, покосился на камешек, который носил в перстне. Камешек имел редкое свойство: он темнел, если чувствовал чары. Нет, всё в порядке…