Йога-клуб. Жизнь ниже шеи - Сюзанн Моррисон

Ой-ой-ой. О, мое эго. Мое бедное, родное, заблудшее эго. Тогда, на Бали, Индра влепила ему знатную пощечину, но вот травма колена оказалась куда более тяжелым испытанием. Я даже решила снова начать курить. Я делаю это примерно раз в год, и мне показалось, что подходящее время пришло. Я купила пачку сигарет в кулинарии, улыбаясь кассирше, как будто та была моей сообщницей. Подумаешь, рак, храбрилась я на пути домой. Подумаешь, какие-то там канцерогены.

Очень скоро я заболела тяжелой формой бронхита и не могла больше ходить на работу, поэтому оставшиеся сигареты (их, правда, осталось немного) пришлось смыть в унитаз. Я начала проклинать все, от своего несчастного травмированного колена до перспектив стать счастливой в этой жизни. Ни сочинительство, ни книги, ни готовка, ни уборка — ничто не могло развеять мою тоску. Тогда я сдалась и легла в кровать. Захватив с собой три номера «Йога-джорнал». И вместо того, чтобы поспать, устроила себе добровольную пытку, листая журналы.

Что ж…

Пролистав всего лишь полжурнала, я вспомнила, что со мной не так: все. Если верить всему, что написано в «Йога-джорнал», складывается такая картина: начинает казаться, что все йоги в мире худые, купаются в деньгах и пьют антидепрессанты в нечеловеческих дозах. Как еще им удается в реальности выполнять все то, что они советуют читателям? Por ejemplo[32]: вставать на рассвете.

Мне захотелось смеяться. Ну кто, скажите, кто это делает?

Но потом я вспомнила, что Индра и Лу вставали. Видимо, настоящие йоги все-таки встают на рассвете. Я тоже вставала когда-то, на Бали, когда была настоящим йогом.

Итак, пытаясь вытеснить из головы мысль о том, что я встаю в просто неприличное время дня, продолжила читать о том, как именно следует просыпаться на рассвете. Как известно, это время, когда воздух особенно плотно пропитан энергиями. Рассвет — время духовности, промежуточное состояние между ночью и днем. Эта мысль не раз приходила мне в голову, когда я ложилась на рассвете. Посмотрев в окно своей спальни, я часто думала: ого, рассвет — это прекрасно. Но сон еще прекрасней.

Итак, поднявшись на заре, советовал «Йога-джорнал», вы должны съесть какой-нибудь пищи, разжигающей агни, к примеру восхительной горячей овсянки с кокосовой мякотью, гхи и цветочной пыльцой. Агни — это пищеварительный огонь. Другими словами, метаболизм. Но агни звучит гораздо загадочнее, чем банальный «метаболизм», да?

Мне пришло в голову, что в йоге санскрит используется с теми же целями, что в католичестве латынь. Это не только лингва франка для мировой религии, но и способ придать налет мистики определенным концепциям, сделав их запретными для тех, кто не обладает достаточно сложным интеллектом для постижения их глубины.

Мне лично казалось, что мой метаболизм — не такая уж глубокая тайна, чтобы облекать ее в мистические санскритские наименования, но если тело и душа действительно едины, возможно, я ошибалась. Я перевернула страницу, решив, что до тех пор, пока йоги не начали именовать фекалии «дукра» или что-то в том роде, можно продолжать спокойно заниматься йогой. Хотя очень легко представить, как йоги в нашей студии направо и налево бросаются этим словом, как обезьянки своими какашками. «Я работаю над уплотнением своей дукры, моей дукре необходимо обрести твердость». «Я на минутку, пора встретиться с моей дукрой». «В моей дукре золотистые зерна кукурузы».

При мысли об этом мне захотелось смеяться, но вместе с тем я знала, что в компании йогов и сама наверняка стала бы называть дерьмо дукрой. Я вспомнила себя на Бали, когда мне было двадцать пять: в саронге и четках-мала на талии, я примеряла новый язык на себя, как немецкий или французский, — и мне вдруг стало так грустно, что даже слезы на глаза навернулись. Что в этом плохого, посудите сами? Что плохого, если бы я на Бали начала говорить «дукра»? Да ничего! Я же была окружена высокодуховной культурой!

Наша цель — чтобы все аспекты нашей жизни соединились с душой, вещество — с энергией, видимое — с невидимым. Если все на свете есть Бог — а мне очень хотелось в это верить, — то почему мой метаболизм должен быть исключением? Почему моя дукра должна быть исключением? Буду честна: мне очень хотелось иметь сбалансированный агни. Очень. Но аг-ни — это только начало. Мне хотелось иметь все.

Я хотела снова заниматься йогой, как раньше. Показать тому дредастому парню с остекленевшим взглядом, на что я на самом деле способна. «Я крутейшая йогиня!» — сказала я. Вслух. Обращаясь к кошке. Что смешно, конечно, ведь я никогда не была крутейшей йогиней. Зато помнила, каково это — чувствовать себя такой.

Когда занятия йогой становятся серьезной практикой, когда занимаешься каждый день и живешь йогой, то начинаешь чувствовать себя Богом. Ты как будто постоянно под кайфом. Тело начинает подчиняться воле, отчего ум просто балдеет. Ты начинаешь понимать, что можешь изменить себя полностью — от привычки перескакивать с одной негативной мысли на другую до реакции на слова матери, когда та указывает тебе, что делать. Вскоре уже кажется, что ты можешь приказать себе не потеть, к примеру, не ныть, а также претворить в жизнь рабочую модель коммунизма — на практике. Чувствуешь себя Богом. И мыслишь, как Бог. А люди смотрят на тебя, когда ты обворачиваешь голову ногами — не чтобы выпендриться, а так, для растяжки, — и говорят тебе, что ты Бог. И ты начинаешь верить, что, поскольку когда-то чувствовала себя потерянной, но потом обрела себя, твой пример может и других вдохновить на духовные поиски.

И вот в этот момент люди становятся абсолютно невыносимыми. Вспомнив сейчас занимающихся со мной в студии, я навскидку определила с пару десятков таких товарищей. Йоги-отличники, насобиравшие золотых звездочек. Они слишком пристально смотрят в глаза и прошли столько семинаров по раскрытию сердечного центра, что теперь открыты, как раковина с сырой устрицей. Но их эго — боже мой! Они все время принимают только правильные решения и просыпаются на рассвете, а потом пыжатся от собственной праведности. Как меня тошнит от всего этого! Добиваясь полного контроля над своим умом и желаниями, они самодовольно гладят себя по головке, это видно сразу. Они не могут не гладить! Я точно бы гладила.

О, черт, подумала я. А ведь я гладила. Я отложила журнал. Только теперь, в тридцать лет, я наконец поняла, что произошло пятью годами ранее, когда, пусть ненадолго, мой духовный прорыв на Бали превратил меня в то самое мерзкое существо — йога с раздутым эго.

После пробуждения кундалини мне было так хорошо, я ощущала такую целостность и единство со всем вокруг, что у меня неизбежно возникла иллюзия, будто уникальное знание о том, что такое йога, открылось только мне. Слабый ум легко превратил чувство удовлетворенности в убеждение, что я — более совершенное, более сознательное и просветленное существо в сравнении с окружающими. Невероятно: сложнее всего мне было поддерживать правильный йогический взгляд на вещи именно тогда, когда я думала, что обладаю правильным йогическим взглядом на вещи! Мне казалось, что я точно знаю, что делаю, что я все поняла. Что у меня особый дар к йогической практике.

Si comprehendis, non est Deus.

Если понимаешь Бога, это не Бог.

Сама я начала собирать звездочки с ранних лет. В детском саду — за чтение. В музыкальной школе — за хорошую память. Смысл золотой звездочки за отличие в том, что ей можно хвалиться перед всеми, особенно перед теми, у кого только серебряная. Так как же не стать полным отморозком, если ты достаточно дисциплирован и встаешь на рассвете, разжигаешь пищеварительный огонь, приветствуешь солнце, закручивая в узлы свое безукоризненное тело, и, достигнув просветления, берешься за обычные дела? Как не начать поздравлять себя за исключительные йогические достижения, особенно когда вокруг так много людей откровенно не дотягивают до твоей планки, только ноют о своих презренных желаниях и привязанностях, одной рукой сделав мудру[33], а другой — сжав сигарету?

Как не убеждать себя в том, что ты лучше остальных? Как превзойти стремление полировать свои золотые звездочки, пока сам процесс их полировки не станет медитацией? На следующий день я вернулась в класс, решив найти ответ на этот вопрос. Я позволила своему колену дрожать. Много отдыхала в позе ребенка. А когда чувствовала себя униженной из-за своей неспособности, то напоминала себе, что унижение — часть моей йогической практики. Нет, подождите. Не унижение — смирение. Смирение и есть моя практика. Вот что я себе внушала, и это помогло, поэтому я стала практиковать смирение дальше, и оно еще больше мне помогло. Вскоре я начала понимать, что травма колена, как ни парадоксально, привела к гораздо большему прорыву в моей практике, чем пробуждение кундалини. Возможно, я говорю банальности, но все эти разговоры про необходимость быть «здесь и сейчас»? Именно этому я и научилась благодаря травмированному колену. Моей новой мантрой стала фраза: «Где мое колено — там и я». Вместо того чтобы сравнивать себя с йогами на соседних ковриках, я повторяла эту мантру про себя и снова училась концентрации. А потом, когда мне стало казаться, что я постигла глубины мудрости, сменила мантру на «я жуткий тормоз».