Good night, Джези - Януш Гловацкий

Маша весело оседлала Коврика и поскакала, не забывая нещадно лупить его хлыстом (Джези ехал рядом), а улыбаться перестала, только когда они поравнялись с Анитой, девочкой из больницы, которую какой-то рыжий верзила тащил на цепи в боковой коридор, а она вежливо поклонилась сначала Джези, а потом Маше.

Поблизости, вероятно, был бассейн, потому что почувствовался запах хлора, «такси» протискивались между мокрыми голыми телами, дымила сауна, Маша хотела свернуть в коридор, куда направились две толстые немолодые тетки, но Коврик притормозил, а Джези, ехавший рядом, сказал, что Коврик правильно сделал: туда заходят только женщины, которые любят, чтобы их насиловали незнакомые. Между тем из-за двери, за которой скрылась Анита, слышался свист бича и призывы на помощь. Маша кинулась было туда, но ноги не слушались, а Джези так натянул цепь, что ей стало больно и она чуть не упала. Навстречу шел японец в ошейнике с шипами, Маша понимала, что должна с ним столкнуться, должна во что бы то ни стало, и столкнулась, а он умоляюще застонал, чтобы Джези разрешил ему поцеловать стопу своей невольницы. И уже повалился на землю и высунул язык, но Джези крикнул:

— Нет! Я сказал: нет!

И они перемахнули через японца. Маша спросила:

— Почему нет?

— Потому что он мазохист, и отказ принес ему наслаждение.

Теперь они вроде бы снова в пещере, но это раздевалка. На цепь тут не сажают, на потолке звездное небо и чудища, которые пожирают звезды.

Поодаль, у стены, гнулась под тяжестью разнообразной одежды и цепей длинная вешалка. Джези выбрал для Маши кожаные трусики, резиновую рубашку, которая сплющивала грудь, высокие сапоги с шипами, слишком для нее большие и из жесткой кожи, и приказал:

— Только упаси тебя бог открыть рот, ты тут первый раз, и я б не хотел, чтобы он стал в твоей жизни последним, здесь лгут и обманывают, этот уровень — исключительно мужской. И только для ВИПов. На Манхэттене такой ключик, — показал, — есть всего у тридцати двух человек. Это высшая степень посвящения.

— Зачем же нам туда идти?

— Так нужно. Видишь, я засовываю за пояс платочки, это значит, что мы хотим смотреть и ничего больше, только смотреть, пока не насмотримся. Нас никто не тронет, если тебя не разоблачат. Тогда пиши пропало. Так что ни слова, ни за какие сокровища.

И опять вниз по ступенькам, а за стеной сбоку как затрясется, но это было всего лишь метро. Значит, они очень глубоко. И снова дверь, тоже обитая кожей, но с шипами, и второй ключик, узорчатый такой. В нос шибануло волной запахов — марихуана и все прочее, уже знакомое, но и какой-то новый запах примешался, и это могла быть кровь, но вначале был туман и утонувшая в нем музыка.

— Что здесь делает Шуберт?

— А откуда ты знаешь, что это Шуберт?

— Струнный квинтет до-мажор.

— Что делает? Разговаривает со смертью, пытается постичь величайшую тайну… замолчи, идиотка.

— Но он-то здесь при чем?

Она обвела рукой прикованных цепями, распятых лицом к стене, окровавленных, изогнувшихся дугой или стоящих, отклячив задницу, на четвереньках, кто в венце из колючей проволоки, кто в терновом.

— Очень даже при чем. Он вносил в этот квинтет исправления уже в агонии, за несколько часов до смерти, тело его умирало, мозг пылал. К изуродованной сифилисом руке ему привязали карандаш. До последнего вздоха он вгрызался в тайну. Цеплялся за жизнь и отдавался смерти. А ты заткнись, я же просил.

— О Господи… — она непроизвольно подняла глаза, а там, наверху, на нескольких загнанных под кожу крюках висел изможденный живой скелет.

А тут адажио, дивные, величественные звуки, ласкающие слух. Ну и, конечно, дрожь и комок в горле. А скрипка взбиралась все выше, будто преодолевала очередной порог невозможного, а за нею спешила виолончель, и они соединились в общем дыхании.

— Ой нехорошо, ой как нехорошо, плохо дело, нас засекли, — прошипел Джези.

Огромная наголо обритая голова на длинной шее заглянула Маше в глаза и проехалась взглядом по всему телу сверху вниз.

— Сматываемся! — Джези поднес зажигалку к пластиковой занавеске, с треском полыхнуло пламя. К искусственному дыму начал примешиваться настоящий. — Горит, пожар! — визгливо закричал Джези, заглушая Шуберта.

В ВИП-салоне заклокотало. Все поспешно освобождались от пут и оков. Висящий под потолком скелет звал на помощь. Вопящий клубок тел, едва не растоптав, потащил их обратно: ступеньки, тоннель, поворот за поворотом, лишь бы скорее, лишь бы вверх.

Похожие на призраков люди, залитые кровью, кто в лохмотьях, кто нагишом, звеня цепями, выползали на еще темный Манхэттен, захлебываясь неожиданно чистым воздухом. Как раз начали, одна за другой, подъезжать пожарные машины. И никакой Шуберт уже не был слышен, только вой сирен.

Кучка изгнанных из рая озиралась, пытаясь понять, день это уже или еще ночь; трудно сказать, ночь сама не была уверена, закончилась ли. И вскоре большинство, стыдливо пряча лица, кинулись к своим костюмам, вечерним платьям и лимузинам, а остальные подземные гуляки, еще ночные, еще в угаре, завидев молодых пожарных в длинных резиновых черно-желтых балахонах, похожих на маскарадные костюмы, обольстительно улыбаясь, поползли в их сторону. И один молодой пожарный, увидев эту картинку, простонал: «О Боже!»

Маша то шла, то бежала по пустым улицам к реке; Джези с одеждой в охапке догнал ее с криком:

— Не туда!

А потом:

— Первый урок закончен! Ты хоть что-нибудь поняла про людей, по уши преисполненных Духа Божьего?

— Хочешь сказать, что это и есть — суть человека? Что ты разгадал тайну? — Она хотела в него плюнуть, но во рту пересохло, ни капли слюны, и она села, прислонившись к стене, пыталась содрать с себя эту резиновую маскарадную гадость и натянуть джинсы. И тут возле них с визгом затормозил черный автомобиль, и оттуда выскочили двое полицейских в форме. Они подняли его, заломив руки за спину, надели наручники, заклеили рот скотчем и запихнули в багажник. А один наклонился к ней и прорычал:

— Возвращайся домой, сука, и попробуй только пикнуть.

К счастью, в джинсах от Кельвина Кляйна нашлась нужная таблетка, и она сунула ее под язык. И подумала: а может, правы были монахи, отказавшись от картин Врубеля, который наделил демона лицом прекрасной женщины, а вскоре после этого сошел с ума? И заплакала.

В Хобокене

Разумеется, все было бы иначе, если б Маша могла предвидеть, что уже через полчаса Джези, успевший принять душ, в белом пушистом халате, будет пить двойной эспрессо в обставленной со вкусом гостиной двухэтажного особняка в Хобокене. Он пил маленькими глоточками и с вежливой улыбкой выслушивал благодарности Хелен.

Хобокен — это часть Нью-Джерси, расположенная прямо над рекой Гудзон, откуда открывается красивый вид на небоскребы Среднего и Нижнего Манхэттена. А про Хелен нам слишком много знать незачем, поскольку в этом повествовании она появится только на минуту. Хелен — ухоженная, худощавая и элегантная. Волосы у нее цвета византийского золота и ни одной морщинки. Она родом из богатой семьи, пятнадцать лет назад окончила Гарвардскую школу бизнеса, у нее есть дом на Кейп-Коде, и она очень признательна Джези.

— Право, не знаю, как тебя благодарить за то, что согласился протестировать новый вариант. Может, еще эспрессо или капельку арманьяка?

— Чего не сделаешь для друзей. Да, эспрессо с удовольствием.

По нему почти не видно усталости, ну разве что лицо чуть бледнее обычного и великолепные волосы будто поблекли. Минуту спустя горничная внесла еще одну крошечную чашечку на серебряном подносе, он проводил девушку взглядом, отметив, что у нее распутные глаза, а ноги, не скрываемые коротеньким платьем, стройные, сильные и обтянуты черными чулками.

— Ты ведь знаешь, каждая твоя идея для нас бесценна, мы стараемся исполнять все, о чем люди мечтают.

— И это прекрасно. А вы всегда возите через Линкольн-тоннель, разве через Холланд не ближе?

— Мы пробуем и так, и сяк, ночью и под утро трафик не такой уж и страшный, хуже всего в обеденное время. Клиенты уже давно подавали сигналы: им хочется, чтобы их похищали, запихивали в багажник, вывозили за город, и только тут, в незнакомой обстановке, и проходила собственно сессия. Начали мы недавно, но я горячо верю в этот проект. Мы первые на Манхэттене, я вложила в это все свои деньги, уломала пару инвесторов, правда, они проявили понимание.

— А цены?

— Ох, это зависит от комплекта. Полный комплект, то есть полицейские…

— Полицейские… немного рискованно, — заметил Джези.

— Знаю, знаю, но на этом настаивали несколько важных клиентов. Итак, полицейские, заткнуть рот, наручники, багажник — две тысячи долларов. То же без полицейских — тысяча. С полицейскими, но без наручников — тысяча шестьсот плюс, разумеется, чаевые. Если не увозить, цены стандартные. Будь любезен, при случае расскажи друзьям…