Дом железных воронов - Оливия Вильденштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Директриса Элис рассказала нам смягченную историю. Поверь мне. – Он указывает на блестящие загнутые когти, затем на птичий клюв. – Эти птицы были обучены убивать и любили вкус сердца фейри.
Я прижимаю ладонь к животу:
– Зачем кому-то понадобилось создавать изображение этой птицы?
– Чтобы напомнить нам о том, через что мы прошли? О том, что мы пережили? – Он пожимает плечами, будто на самом деле не уверен. – Очевидно, конечности были отрезаны у настоящих птиц.
– Что за извращенный человек отрезает клюв и когти у животного?
Феб прищуривается:
– Я только что сказал тебе, что эти хищники выклевывали сердца фейри, а ты поражена отрезанием их конечностей?
Я на секунду закрываю глаза. Он прав. И сейчас он тоже внимательно изучает меня. Если я должна уйти отсюда с этой птицей, которая определенно не карманного размера, нужно заслужить его доверие.
Сердце подскакивает к горлу. Неужели я действительно жду, что Феб позволит мне снять птицу со стены? Могу ли я отцепить ее и засунуть в сумку, пока он стоит ко мне спиной? Что, если шипы так глубоко вонзились в камень, что мне понадобится какой-нибудь инструмент, чтобы их выколоть?
У меня есть два варианта: либо вернуться, чтобы забрать статую позже, в одиночку, если я смогу пройти мимо всех слуг и вспомнить танец пальцев Феба на защелке, либо сказать ему, что это как-то поможет Данте занять трон. Данте такой же его друг, как и он мой. Конечно, он помог бы мне украсть статую. Но как насчет того, что это обречет на гибель кучу людей?
Уф. Уф. Уф.
– Тебя, похоже, вот-вот стошнит завтраком.
– Я сегодня еще ничего не ела.
– Это такое выражение, Фэл. Почему ты так расстроена?
Мой взгляд останавливается на его обеспокоенных зеленых глазах.
– Ты знаешь меня и как я отношусь к животным.
– Верно. Что ж, почему бы тебе не выйти из хранилища? – Он нежно обхватывает меня за плечо, сжимает. – Я возьму пару монет, и мы…
– Эта статуя не является частью твоего наследства, да?
Его пальцы не отрываются от моего плеча, но замирают.
– Ты не смогла бы продать ее без того, чтобы не узнали мои родители.
– Ой! Это не… я бы не стала ее продавать.
Уголки его рта снова приподнимаются.
– Ой!
Мое собственное сердце колотится о ребра.
– Ой?
– Я только что понял, что ты будешь с ней делать.
Я сильно сомневаюсь в этом, но приподнимаю бровь, чтобы подтолкнуть его к раскрытию своих мыслей, прежде чем мои слетят с губ словами.
– Ты собираешься выбросить ее в канал, чтобы никто ее больше не увидел?
Я сглатываю. Заманчиво.
– Переплавить в оружие, которым можно угрожать распускающему руки командору?
– Хм. – Я всерьез задумываюсь об этом, поглаживая подбородок, и Феб улыбается шире.
А что, если именно так Данте захватит трон? Переплавив статуи в оружие для убийства короля? Очень бы хотелось, чтобы Бронвен была конкретнее. Книжка с инструкциями пришлась бы весьма кстати.
– Итак?
– Я даже не знаю, куда пойти, чтобы расплавить железо. – Не могу же я залезть в кузницу Изолакуори или засунуть птицу в печь.
– Уверен, что в Раксе есть много кузнецов, которые были бы более чем готовы забрать ее из твоих рук и щедро заплатить за нее. – Глаза Феба блестят, как у ворона, когда он говорит: – Знаешь что? Давай сделаем это!
Следующий выдох застревает у меня в горле, и я кашляю.
– Это бесконечно разозлит моих родителей и избавит меня от воплощения моих кошмаров. Своего рода очищение. – Его руки поднимаются к черному колышку, а я моргаю, будто меня ударило волной по лицу.
Он собирается отдать мне птицу. Это слишком просто. Ничто хорошее никогда не дается так легко. Бронвен, должно быть, манипулирует этой пророческой охотой.
Я поднимаю руки к другому черному шипу, но замираю, когда Феб шипит:
– Обсидиан. Он ядовит для людей.
– За исключением того, что я не человек.
– Ты наполовину человек, так что убери лапы. – Феб стоит одной ногой на стене, и, судя по тому, как краснеет его лоб, я понимаю, что ему нужна опора.
– Когда твоя семья возвращается из Тареспагии?
– В следующем месяце.
Еще одно послание Котла. Или послание Бронвен.
– О, и ворон полностью сделан из железа, так что не вздумай прикасаться к нему, иначе он опалит твою кожу. Я бы не хотел, чтобы твои руки пострадали так же, как и ноги, перед твоим предстоящим свиданием.
Мое предстоящее свидание с моим будущим мужем. Невероятно. И все же… и все же железный ворон существует.
– Как глубоко залез этот шип? – бормочет Феб, пот стекает по его лбу.
Он, вероятно, не может его вытащить, потому что собирать воронов назначено мне. Я смотрю на шип, испытывая желание обхватить его рукой. Но что, если… что, если он действительно отравит меня?
Феб кряхтит и стонет.
– Ты пыхтишь, как совокупляющийся кабан.
Он становится таким тихим, что я проверяю, не потерял ли он сознание от напряжения.
– Совокупляющийся кабан, – повторяет он, фыркая.
Я улыбаюсь, и это рассеивает пелену, которая накрыла меня при входе в хранилище.
– С другой стороны, если Гвинет пройдет мимо, то решит, что мы занимаемся этим. Идеальное прикрытие.
Спустя еще целую минуту, в течение которой я осматриваю хранилище в поисках инструмента, чтобы отрубить шип, Феб бормочет:
– Алли-блин-луя.
Он вырастил виноградную лозу толщиной с мое предплечье, и шип выскочил из стены, как пробка.
Птица, которую чудесным образом ни погнуло, ни поломало в процессе, летит на меня с дротиком черного дерева, пронзившим ее растопыренное крыло.
– Берегись! – Феб ахает как раз в тот момент, когда железные когти ворона врезаются в мое обнаженное предплечье, а кол царапает костяшки пальцев.
Глава 22
Я отпрыгиваю назад, но вред уже нанесен, и я не о крови, пенящейся на поверхности раны.
Лицо Феба светится мертвенно-бледным под блеском пота. Он смотрит на мою разодранную кожу, на ручейки крови, стекающие по руке, которую я подняла, чтобы остановить кровотечение.
– О боги. Нужно отвести тебя к целителю! – Его голос пронзителен от нервов. – О боги. – Его глаза сияют так же ярко, как и лицо, полные слез, потому что он считает, что только что подтолкнул меня к смерти. – Фэллон… О боги. – Его виноградная лоза падает на каменный пол, как мертвый змей, прежде чем вернуться обратно в его ладонь, а железный ворон продолжает раскачиваться, как
