Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри

Возможно, это было несправедливо. Шарлотта торопилась с выводами, сама повинуясь той же предвзятости, которую осуждала в других. Этот несчастный человек обвиняется в преступлении не только жестоком, но и омерзительном, и если его признают виновным, он лишится жизни. В таком положении от него можно было бы не требовать абсолютной выдержки. Однако в нем было внутреннее мужество, ибо он не кричал, не впадал в истерику. Быть может, этим ледяным спокойствием Джером сдерживал ужас, пожиравший его изнутри. И кто смог бы сделать это лучше, с большим достоинством?

Не было никакого смысла ходить вокруг да около.

— Были ли у вас когда-либо непристойные физические связи с кем-нибудь из ваших учеников?

Джером гневно раздул ноздри — подобное предположение было противно.

— Нет, сэр, никогда.

— Можете ли вы предположить, почему Годфри Уэйбурн солгал в этом отношении?

— Нет, не могу. У него разыгралось воображение — как и почему, я не знаю.

Последнее замечание было напрасным. Любой человек ответил бы на такой вопрос категорическим отрицанием, однако презрительно скривленные губы, намек на то, что тут виноват кто-то другой, вызвали гораздо меньше сочувствия, чем простое недоумение.

Джайлс попробовал еще раз.

— Ну, а Титус Суинфорд? Быть может, он превратно истолковал какой-то жест, какое-то замечание?

— Возможно — хотя я ума не приложу, какой именно жест или какое именно замечание. Я преподаю академические дисциплины, то, что связано с культурой и научными знаниями. Я не отвечаю за моральную атмосферу, царящую в доме. И я не имею отношения к тем сведениям из других областей жизни, которые мои ученики узнали из каких-то иных источников. Дети из благородных семейств в таком возрасте имеют деньги и возможность самостоятельно познавать мир. Смею предположить, весьма бурное подростковое воображение вкупе с подсматриванием в замочные скважины могло породить подобные выдумки. И порой взрослые ведут такие откровенные разговоры, даже не подозревая, сколько из сказанного ими слышат — и понимают — дети. Другого объяснения я не могу предложить. Все это мне непонятно и вызывает у меня отвращение.

Лэнд шумно вздохнул.

— То есть оба подростка или лгут, или ошибаются?

— Поскольку они говорят неправду, это разумное заключение, — подтвердил Джером.

Шарлотта наконец прониклась к нему сочувствием. К Джерому относились как к безмозглому тупице, и хотя это было далеко не в его интересах, он не удержался от желания нанести ответный удар. Шарлотта отметила, что подобная высокомерная снисходительность больно ужалила бы и ее саму. Но вот если бы только Джером хоть чуточку смягчил свое угрюмое выражение, если бы всем своим видом показал, что жаждет милосердия…

— Вы когда-либо встречались с мужчиной-проституткой по имени Альби Фробишер?

Джером гневно вскинул голову.

— Насколько мне известно, я никогда не встречался ни с какими проститутками, как бы их ни звали.

— Вы когда-либо бывали в Блюгейт-филдс?

— Нет, там нет ничего такого, что мне хотелось бы посмотреть, и, к счастью, у меня не бывает никаких дел, требующих от меня бывать там. И уж определенно я не отправлюсь туда в поисках удовольствий!

— Альберт Фробишер под присягой показал, что вы были его клиентом. Можете ли вы предложить какое-либо объяснение того, почему он так сделал, если это неправда?

— Я получил чисто классическое образование, сэр, — я не могу знать, как работает сознание людей, торгующих своим телом, неважно, мужчин или женщин.

По залу пробежали недобрые смешки, тотчас же затихшие.

— Ну, а Абигайль Винтерс? — продолжал бороться Джайлс. — Она утверждает, что вы приводили в ее заведение Артура Уэйбурна.

— Возможно, кто-то действительно приводил его к ней, — согласился Джером, и в голосе его прозвучал яд, хотя он и не стал высматривать в зале лицо Уэйбурна. — Но это был не я.

— Зачем кому-то это могло понадобиться?

Джером поднял брови.

— Вы у меня спрашиваете, сэр? С таким же успехом можно спросить, зачем я сам водил Артура туда. Если вы находите какую-то причину достаточно весомой для меня, определенно, эта же причина так же легко подойдет и кому-либо другому. На самом деле, причина достаточно очевидна — вероятно, исключительно ради образования Артура? Молодой джентльмен, — он сделал на последнем слове странное ударение, — должен где-то учиться получать определенные удовольствия, но только, конечно же, не в своей среде! И если учесть, что я на свое жалованье учителя должен еще содержать жену, даже если бы мои вкусы и этические взгляды допускали посещения подобных заведений, этого не позволил бы мой кошелек!

Это было очень верное замечание, и, к своему удивлению, Шарлотта поймала себя на том, что засияла от удовлетворения. А ну-ка, ответьте вот на это! Откуда Джером брал деньги?

Но когда настала очередь Лэнда, тот не медлил ни мгновения.

— Мистер Джером, у Артура Уэйбурна имелись карманные деньги?

На лице Джерома не дрогнула ни одна жилка, но он сразу же догадался, к чему клонит прокурор.

— Да, сэр, он так говорил.

— У вас есть основания в этом сомневаться?

— Нет — у Артура были деньги.

— Следовательно, он мог сам заплатить за проститутку, не так ли?

Полные губы Джерома едва заметно скривились в горькой усмешке.

— Не могу сказать, сэр, вам лучше спросить у сэра Энсти, какое содержание он выделял своему сыну, а затем выяснить — если вам это до сих пор не известно, — какие расценки у проституток.

Затылок Лэнда — та его часть над воротником, которая была видна сидящей сзади Шарлотте, — стал свекольно-багровым.

Но это же было чистое самоубийство! Пусть присяжные не питали особой любви к прокурору, но Джером восстановил против себя всех. Он по-прежнему оставался педантом, и в то же время ему не удалось снять с себя обвинение в гнусном преступлении против жертвы, возможно, избалованной и не внушавшей симпатий, но, тем не менее, остающейся — по крайней мере в памяти — ребенком. Для облаченных в черные мантии присяжных Артур Уэйбурн был беззащитным и уязвимым подростком.

Подытоживая позицию обвинения, Лэнд напомнил все это. Артур был изображен светлыми красками, без единого пятнышка, в то время как Джером заразил его, отравил в самом начале долгой и плодотворной жизни. Над несчастным юношей грязно надругались, его предали и, наконец, убили. Во имя его памяти общество должно беспощадно уничтожить чудовище, совершившее эти страшные злодеяния. Это должно будет стать актом самоочищения!

Решение присяжных могло быть только одно. В конце концов, если Морис Джером не убивал Артура, то кто это сделал? Что ж, резонный вопрос. И ответ на него очевиден — никто! Даже сам Джером не смог предложить ничего другого.

Все складывалось в единую цельную картину. Не было никаких лишних кусков, не было ничего такого, что тревожило сознание, требуя разъяснения.

Задавался ли кто-либо вопросом, почему Джером совратил подростка, надругался над ним, а затем убил? Почему просто не продолжал и дальше свои гнусные занятия?

Возможных ответов было несколько.

Быть может, Артур надоел Джерому, точно так же как надоел ему Альби Фробишер. Его аппетиты постоянно требовали чего-то нового. Избавиться от Артура, теперь уже познавшего разврат, было не так-то просто. Его услуги не покупались, в отличие от услуг Альби, его нельзя было просто бросить.

Не для того ли Джером водил Артура к Абигайль Винтерс? Чтобы пробудить в нем чуточку более естественные потребности?

Однако сам он слишком хорошо сделал свое дело: мальчишка был уже необратимо испорчен, и женщины его нисколько не интересовали.

Артур превратился в обузу. Его ласки надоели, наскучили Джерому, который теперь жаждал более юной и более невинной плоти — такой, какую могли предложить Годфри или Титус Суинфорд. Оба мальчика дали показания. А Артур становился все требовательнее, все настойчивее. Быть может, преисполненный отчаяния, осознав собственное падение — да, собственное проклятие, это слово не является чересчур сильным! — он даже превратился в угрозу.

Поэтому его пришлось убить. И его тело было сброшено в такое место, где, если бы не сочетание небывалого невезения и отличной работы полиции, оно никогда не было бы опознано.

— Господа, приходилось ли вам сталкиваться с более очевидным делом — и с более трагическим, более омерзительным? Ваш вердикт может быть только один — виновен! И приговор также будет один!

Присяжные отсутствовали меньше получаса. Они вернулись в зал с каменными лицами. Джером встал, напряженный и мертвенно-бледный.

Судья попросил старшину присяжных объявить решение, и тот повторил ответ, который уже давно вынес безмолвный зал:

— Виновен, ваша честь.