Дар волка. Дилогия (ЛП) - Энн Райс

— Тогда до свидания, скорого свидания, Прекрасная.

— Лаура, — сказала она. — Меня зовут Лаура.

— Будь у меня имя, я бы с радостью назвал его тебе, — ответил он.

Не сказав более ни слова, он встал и покинул дом.

Быстро помчался, перескакивая по верхушкам деревьев, через Мьюирский лес и на юго-восток, почти не спускаясь на землю, пока не миновал парк и не двинулся по рощам Милл Вэлли.

Нашел свой «Порше», даже не задумываясь об этом действии, там же, где оставил его, в небольшом перелеске из молодых дубов.

Дождь окончательно ослаб, превратившись в сыплющуюся сверху морось.

В предрассветных сумерках шептали и шуршали голоса.

Он услышал вдалеке голоса полицейских раций. Полиция все еще находилась на «месте преступления».

Сел рядом с машиной, ссутулился, замер, пытаясь вызвать обратное превращение.

И оно началось в считаные секунды. Волчья шерсть начала исчезать и опадать, по его телу начали прокатываться волны приятного онемения.

Светало.

Он был настолько слаб, что едва не терял сознание.

Оделся в мешковатую одежду, в которой приехал сюда. Но куда теперь ехать? В Нидек Пойнт ехать нельзя. Это точно. И домой тоже, хотя и ехать близко. Он не мог ехать домой сейчас.

Он заставил себя выехать на дорогу. Скорее всего, репортеры заняли все места в Милл Вэлли и любых других гостиницах и мотелях в радиусе нескольких миль. Он поехал на юг, к Голден Гейт, изо всех сил стараясь не уснуть. Солнце вставало, пробиваясь сквозь туман безжалостными лучами стального цвета.

Он въехал в город, снова пошел дождь.

Увидев большой типовой мотель на Ломбард-стрит, остановил машину. Зашел в мотель и снял комнату. Больше всего ему понравились небольшие балкончики на верхнем этаже, отдельные для каждого номера. Номер он снял выходящий во двор, «подальше от дорожного шума».

Закрыв жалюзи, он сдернул неудобную одежду, забрался на широкую кровать, будто на спасательный плотик, и мгновенно уснул, уронив голову на белые прохладные подушки.

13

Отец Джим закрыл церковь Святого Франциска Ассизского в Тендерлойн вскоре после наступления темноты. Если бы он этого не сделал, бродяги забрались бы внутрь и устроились спать на скамьях по всему храму. Как обычно, он обнаружил пару бродяг, уже устроившихся на ночлег. Разбудил и выпроводил.

— Идите в приют, — вежливо сказал он. — Там вас и покормят, идите.

До приюта было рукой подать, в квартале отсюда.

Грейс и Фил спонсировали приют на сорок коек и большую столовую имени Святого Франциска, в которой три раза в день кормили всех желающих.

Все это Ройбен хорошо знал.

А еще он знал, что к десяти вечера его брат уже будет спать в своей скромной, практически спартанской квартирке в дешевом доме напротив входа на церковный двор.

Первые пару лет Джим жил в старом священническом доме при церкви, но теперь там располагались склад и администрация храма. С благословения епископа Грейс и Фил купили ему квартиру, а потом и все здание, которое Джим принялся потихоньку превращать в своего рода гостиницу для наиболее благопристойных и заслуживающих доверия обитателей района.

Ройбен, в футболке с капюшоном и пальто, с босыми ногами и лапами с когтями, пробрался к храму по крышам, а потом спрыгнул в полутемный церковный двор.

Позвонил брату с мобильного, теперь у него это уже лучше получалось, после некоторой практики.

— Мне надо исповедаться, прямо сейчас, в храме, — сказал он низким гортанным голосом, который уже стал вполне привычен его собственному слуху. — Мне надо исповедаться. Я должен сделать это здесь.

— О, прямо сейчас? — переспросил брат, с трудом просыпаясь.

— Не могу ждать, отче. Вы мне нужны. Мне нужно обратиться к Богу. Когда меня услышите, то простите меня за беспокойство.

Ну, быть может.

Ройбен поправил шарф, прикрывающий рот, и надел очки. Стоял и ждал.

Джим, ревностный и неустанный в своем служении, вошел во врата и удивился, увидев, что кающийся уже здесь. Возможно, несколько с опаской поглядел на его размеры, но кивнул, открывая тяжелую деревянную дверь исповедальни.

«Как рискованно, — подумал Ройбен. — Я легко мог бы треснуть его по голове и ограбить храм. Вытащить золотые подсвечники, например. Интересно, как часто у Джима такое бывает, почему его жизнь стала непрекращающимся самопожертвованием и изнурительным трудом, как Джим мог каждый день наливать в тарелки бульон и хаш из говядины с бобами тем, кто так часто подводил его, каждое утро проводить службы у алтаря, будто действительно веруя в чудо претворения хлеба и вина, раздавая „Тело и Кровь Христову“ в виде вина и облаток?»

Храм Святого Франциска был одним из самых красивых и богато украшенных в городе, его построили задолго до того, как Тендерлойн стал самыми известными и главнейшими трущобами города. Большой, со старыми резными деревянными скамьями, со стенами, покрытыми красочными фресками, украшенными позолотой. От алтаря под тремя арками в романском стиле простирались огромнее фрески, переходя в боковые приделы, посвященные святому Иосифу и Богоматери. Вдоль боковых стен располагались деревянные исповедальни, каждая из которых представляла трехчастное помещение. В одном из них находился кающийся, коленопреклоненный, во втором сидел священник, которому надо было лишь отодвинуть деревянную ставню, прикрывающую решетку, через которую он выслушивал исповедь.

В принципе, совсем не обязательно было исповедаться в такой комнате. Исповедаться можно хоть на скамейке в парке, где угодно. Ройбен хорошо понимал это. Но нынешняя исповедь должна была быть исполнена по всем правилам, в полной тайне. Он хотел этого, поэтому и попросил.

Он вошел следом за Джимом в первую исповедальню, ту, которой Джим чаще всего пользовался. Терпеливо ждал, пока Джим достанет бархатную столу и обернет вокруг шеи, чтобы человек, стоящий позади, убедился, что Таинство Исповеди пройдет по всем правилам.

Ройбен молча размотал шарф и снял очки.

Джим едва оглянулся, жестом приглашая «человека» занять место в исповедальне. Но этого было достаточно.

Он увидел звериное лицо, возвышающееся над ним, ахнул и отшатнулся. Тут же вскинул правую руку и совершил крестное знамение. Закрыл глаза, открыл снова, но увидел то же самое.

— Исповедь, — сказал Ройбен, открывая дверку. И двинул лапой, призывая Джима занять свое место.

У Джима ушла добрая минута на то, чтобы прийти в себя.

Так странно было видеть Джима сейчас, не знающего, что чудовище, на которое он смотрит, — его родной брат Ройбен. Когда еще столкнешься с таким, что родной брат или сестра смотрят на тебя, как ни совершенно незнакомого?

Теперь он понял то, чего не понимал всю предыдущую жизнь, каждый день общаясь с братом. Понял, что его брат намного храбрее и преданнее, чем он мог себе представить. Что его брат сможет справиться со своим страхом и обрести спокойствие.

Ройбен вошел в исповедальню и закрыл дверь. Внутри было тесно, эта комнатка предназначалась для обычных мужчин и женщин, среднего роста. Но он преклонил колена к обитой бархатом скамеечке и повернул лицо к решетке. Джим открыл ставню. Ройбен увидел, как рука Джима сделала благословляющий жест.

— Прости меня, отче, ибо я согрешил, — сказал Ройбен. — Все, что я скажу тебе, отныне охранено тайной исповеди.

— Да, — ответил Джим. — Искренне ли намерение твое?

— Совершенно. Я твой брат, Ройбен.

Джим не проронил ни слова.

— Я тот, кто убил насильника в Норт-Бич и людей в парке Голден Гейт. Я убил женщину в Буэна Виста, которая мучила стариков. Я убил похитителей в Мэрин, освобождая детей. Опоздал, не успев спасти их всех. Двое уже были мертвы. Третья девочка, больная диабетом, умерла сегодня утром.

Молчание.

— Я действительно твой брат, — сказал Ройбен. — Это начало происходить со мной после нападения в Мендосино. Не знаю, что за зверь напал на меня там, намеревался ли он передать мне эту силу. Но я точно знаю, что я за зверь.

Снова полнейшее молчание. Похоже, Джим просто глядел вперед, опершись локтем на подлокотник и прикрыв рот рукой.

Ройбен продолжал.

— Превращение происходит все раньше и раньше, вечером. Вчера вечером оно случилось в семь. Я пока не знаю, смогу ли я научиться предотвращать его или вызывать по своей воле. Не знаю, почему превращаюсь обратно перед рассветом. Могу лишь сказать, что после этого чувствую себя смертельно уставшим.

Как я нахожу жертвы? Я их слышу. Я их слышу, чувствую запах… запах страха и невиновности. И чувствую запах зла, исходящий от тех, кто на них нападает. Чувствую, как собака или волк чуют запах добычи.

Остальное ты знаешь. Ты читал это в газетах, слышал в программах новостей. Больше мне тебе нечего сказать.

Молчание.

Ройбен ждал.

В этой крохотной комнатке было очень жарко и душно, особенно для него. Но он ждал.