Любовь и так далее - Джулиан Барнс

Оливер, по крайней мере, не пьет. Те, кто пьет — они подбадривают себя на короткое время, а в итоге еще глубже впадают в депрессию. Еще один замкнутый круг. И вот — еще один. Иногда — нечасто, и не в случае с Оливером, — ты слушаешь человека, вникаешь в его проблемы, в то, как он живет, и понимаешь, что объективно у него есть все причины для депрессии. На их месте ты бы тоже депрессовал. Но ты исполняешь свою работу, а твоя работа — убедить их, что они в корне неправы и никаких причин для уныния у них нет.

Недавно была статья, где говорится, что люди, у которых все хорошо с работой, которые чувствуют себя уверенно в профессиональной сфере, в смысле душевного равновесия значительно здоровее тех, у кого на работе проблемы. На самом деле, неуверенность в какой бы то ни было сфере является более серьезным негативным показателем душевного равновесия, нежели курение, пьянство и другие стандартные факторы. В газетах это преподнесли чуть ли не как сенсацию, но лично мне кажется, что любой здравомыслящий человек сам в состоянии сделать подобный вывод. Люди, которые чувствуют себя уверенно в профессиональной сфере, как правило, занимают руководящие должности. Скорее всего они получили хорошее образование, они заботятся о своем здоровье и т. д., и т. п. Люди, которые чувствуют себя неуверенно — опять же, как правило, — занимают более низкие должности. Они не так хорошо образованы, им платят меньше, им далеко не всегда нравится их работа и т. д., и т. п.

Для меня — как для психолога, практикующего уже двадцать лет, — вполне очевидно, что законы свободного рынка действуют не только в бизнесе, но и в сфере здоровья тоже. И я говорю не о коммерческих поликлиниках и больницах. Я говорю именно о здоровье как таковом. Свободный рынок делает богатых еще богаче, бедных — еще беднее и склоняется к монополии. Это общеизвестно. И то же самое — в приложении к здоровью. Здоровые люди становятся здоровее, нездоровые — нездоровее. Еще один замкнутый круг.

Прошу прощения. Мой супруг сказал бы, что я опять оседлала своего конька. Но вы бы видели, с чем мне приходится сталкиваться каждый день! Иногда я думаю, что чума была более демократичной — в смысле, кого разить. Хотя, нет… тут я не права. У богатых всегда было больше возможностей либо для изоляции от заразы, либо для бегства. А бедные мерли, как мухи.

ОЛИВЕР: Вы, наверное, помните, как я un peu[145] слишком переживал за обои? Боялся прочесть судьбу в повторяющихся узорах, как в выпавших рунах, если вы понимаете, что я имею в виду. Но что самое забавное, когда мы въехали в дом, там вообще не было никаких обоев. Предыдущие жильцы побелили все стены в доме. Кто бы мог подумать, что пресловутый «бальзам на сердце» обернется двумя галлонами ярко белой-виниловой эмульсии?!

Но оказалось, я рано радовался. На днях у меня случился очередной плохой день, как мы всегда это называем — потому что назвать день плохим, значит снять с себя всю ответственность и переложить вину на зловредные обстоятельства, нам не подвластные, — один из тех дней, когда ты лежишь на диване, не в силах подняться, и тупо таращишься в стену. Поначалу я это воспринял как зрительное расстройство, вызванное, вероятно, передозировкой дотиепина.[146] В корне неверный диагноз, исправленный специалистом — самой Матроной, которая подтвердила, что эта галлюцинаторная Оптическая Иллюзия объяснялась вполне банально — о избитый, но горький феномен, — старые обои начали проступать сквозь краску.

Видите, как неотступно преследует нас госпожа Реальность? Как тщетны наши попытки надеть намордник на зверя? Кто это сказал: «Вещи суть то, что они есть, и их следствия будут такими, какими они будут; зачем же тогда нам желать быть обманутыми»?[147] Идиот. Старый маразматик из восемнадцатого века. Обманите меня, пожалуйста. Обманите меня — пусть я знаю, что это обман, но мне так хочется обмануться.

СТЮАРТ: Мне кажется, что Оливеру нужна помощь.

Я сказал ему:

— Оливер, на тебя смотреть больно, какой ты подавленный.

— Это из-за переезда, — ответил он. — Оказалось, что это почти то же самое, что кончина главы семейства.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

Он сидел на диване на кухне, в домашнем халате. Вид у него был ужасный: взгляд апатичный, лицо совершенно белое. Он был весь какой-то опухший. Наверное, из-за таблеток и из-за сидячего образа жизни. Впрочем, Оливер никогда не злоупотреблял физическими упражнениями, разве что только ментальными. Но в последнее время он даже и в остроумии не упражнялся. У него был вид человека, которому хочется быть язвительным и саркастичным, но у него нету на это сил.

— Можешь, на самом деле, — сказал он. — Купи мне невыезженную двухлетку.

— Кого купить?

— Ну, такую лошадку, — объяснил он. — Это будет поэффективнее, чем вся вместе взятая фармакопея доктора Робб.

— Ты это серьезно?

— Абсолютно.

Похоже, ему действительно нужна помощь.

ДЖИЛИАН: Софи объявила, что она теперь вегетарианка. Она говорит, что у них в школе, среди ее новых друзей много вегетарианцев. Первое, что я подумала: мне вовсе не улыбается, чтобы в доме появился еще один привередливый едок. На данный момент мне хватает и напряженных раздумий, что Оливер будет есть, а чего не будет. Так что я попросила Софи — попросила, как взрослую; ей очень нравится, когда с ней говорят как со взрослой, и обычно она прислушивается к тому, что ей скажут, — я попросила ее отложить исполнение ее решения — которое я, безусловно, уважаю, — на год или два, потому что сейчас у нас на столе все сбалансировано и лучше пока ничего не менять.

— У нас на столе все сбалансировано, — повторила она и рассмеялась. Я сказала это не нарочно. А потом — поскольку я обратилась к Софи как ко взрослой, — она оказала мне уважение и, в свою очередь, обратилась ко мне как ко взрослой. Она объяснила, что это неправильно — убивать и есть животных, и как только ты это осознаешь, другого выбора не остается — ты становишься вегетарианцем. Она говорила достаточно долго и нудно… что ж, в конце концов, она дочка Оливера.

— А из чего сделаны твои туфли? — спросила я, когда она закончила.

— Мама, — сказала она с детской категоричностью и нетерпимостью, — я же не ем свои туфли.

ОЛИВЕР: Доктор мне посоветовала утренние пробежки. Кстати, вы знаете доктора Робб? (Скорее всего, нет, если только вы не находитесь на том же bateau ivre,[148] что и moi.[149]) Добрый доктор сказала «физические упражнения», но я услышал «утренняя пробежка». Должно быть, я отпустил замечание в смысле, что я предпочел бы обломовский диван, потому что она принялась объяснять, зачем это нужно. На этой неделе «ребята, которые строят догадки» пришли к выводу, что физические упражнения повышают сакральный уровень эндорфинов[150] и способствуют, таким образом, поднятию настроения. Не успеешь и глазом моргнуть, как ты снова доволен и счастлив. QED.[151]

Боюсь, мой ответ был мало похож на архимедовский. Я не расплескивал воду из ванной в радостном ликовании. Может, я даже тихонечко хрюкнул в отчаянии, как худая стройная свинья в состоянии крайнего стресса. Позднее я понял, в чем дело: уже самый выбор снаряжения для бега, от ярких кроссовок до идиотской улыбочки, с непременными тренировочными штанами, отвисшими на коленях, и курткой на молнии понизит мой уровень эндорфинов до критического нуля, а мысль о том, чтобы показаться на людях в таком одеянии при свете дня, переполняет меня таким жгучим стыдом, что мне придется бежать в Касабланку, а потом — обратно, дабы поднять эту мифическую субстанцию хотя бы до первоначального — критически низкого — уровня. Тоже на букву «х», но не подумайте, что «хорошо».

ЭЛЛИ: То, что я говорила про Стюарта, это правда. У нас с ним — ничего серьезного. И меня это вполне устраивает. Я только думаю, что наши с ним отношения могли бы быть более честными и прямыми.

В тот вечер мы ужинали в китайском ресторане, а когда вернулись к нему домой, я была в том нерешительном настроении, когда ты сама не знаешь, чего тебе хочется, и ждешь, чтобы кто-то другой за тебя решил. Но он не включился в игру. То ли не почувствовал моего настроения, то ли почувствовал, но ему было все равно. Я хотела сказать ему: слушай, когда мы с тобой познакомились, ты был таким взрослым и держался со мной, как будто ты мне начальник, все решал за меня: что мне захочется взять наличные, а не чек, что мы пойдем выпьем чего-нибудь в баре. А теперь ты даже не можешь сказать мне, чего тебе хочется: оставаться мне у тебя или нет?

Я сказала:

— Ну, и что ты думаешь?

Мы были уже на полпути в спальню.

— А ты что думаешь? — спросил он.

Я молчала. Я ждала, что он все-таки мне ответит. Потом я сказала: