Человек наизнанку - Фред Варгас

— Да поняла я, поняла, — примирительно сказала Камилла. — Я не хотела тебя сердить. Я просто спросила.

Она наблюдала, как Полуночник, вышагивая по обочине туда и обратно, то внимательно прислушивается к звукам, доносящимся из трубки, то что-то говорит, сопровождая свои слова успокоительными жестами. Его густой, низкий голос временами доносился до Камиллы, она уловила обрывок фразы: «Послушай меня, старушка…» Солиман проследил за ее взглядом.

— Ты считаешь, все это может заинтересовать полицейского, каким бы он ни был? — спросил он, взмахнув руками и очертив ими горы, фургон, их самих — троих путешественников рядом с грузовиком.

— Об этом я и думаю, — пробормотала Камилла. — Ничего нельзя гарантировать.

— Ясное дело, — кивнул Солиман.

XXV

Камилла пешком перешла на правый берег Роны, и старинные крепостные стены Авиньона остались у нее за спиной. С трех часов она безуспешно бродила под жгучим солнцем по берегу реки, пытаясь найти Адамберга. Ни в гостинице, ни в центральном комиссариате города, где он провел почти всю ночь и утро и откуда вышел около двух часов дня, никто точно не мог сказать, где его искать. Было известно только, что комиссар где-то на том берегу.

Прошло более часа, прежде чем Камилла заметила его на маленькой тихой полянке, окруженной зарослями ивняка. Она остановилась шагах в двадцати от него. Адамберг сидел у самой кромки реки, опустив ступни в воду. По всей видимости, он ничего не делал, однако для Адамберга просто сидеть где-нибудь на природе само по себе означало чем-то заниматься. По правде говоря, он действительно что-то делал, констатировала Камилла, внимательно посмотрев на него. Он погрузил длинную ветку в воду и не спускал глаз с ее кончика, наблюдая, как водный поток разбивается об это слабое препятствие. На боку комиссара, вопреки обыкновению, висел внушительного вида пистолет в кобуре, смотревшийся довольно странно в сочетании с мятой рубашкой, потертыми брюками и босыми ногами.

Камилла видела его на три четверти со спины, почти в профиль. За прошедшие годы он почти не изменился, и это ее не удивило. Не то чтобы время обходило Адамберга стороной, просто его следы были почти незаметны на этом подвижном лице. Будь оно правильным и гладким, жизненные бури неминуемо оставили бы на нем глубокий след. А лицо Адамберга с самого детства пребывало в беспорядке. Поэтому незначительные отметины времени терялись среди общего хаоса его неправильных, изменчивых черт.

Из осторожности Камилла заставила себя некоторое время рассматривать это лицо, которое когда-то казалось ей самым прекрасным на земле. Вроде бы все как обычно — нос, губы… Нос крупный, с небольшой горбинкой, губы красиво очерченные, мягкие, словно сонные. Ни гармонии, ни верных пропорций, — лицо, не относящееся ни к какому типу. Так, что там еще? Смуглая кожа, впалые щеки, маленький подбородок, прямые темные волосы, небрежно откинутые назад. Карие, глубоко посаженные глаза под густыми бровями редко смотрят пристально, обычно их взор где-то мечтательно блуждает. На этом лице все не так. Почему же тогда оно до такой степени привлекательно? Камилле с ее строгим логическим умом это представлялось непостижимым. Возможно, все дело в напряженной внутренней жизни, отражавшейся на этом лице. Из-за этого оно и казалось таким — как бы это сказать? — перенасыщенным.

Камилла неторопливо осмотрела знакомое лицо, беспристрастно произвела его опись. Когда-то оно излучало свет, обволакивавший ее нежностью, приносивший покой. Сегодня она взирала на этот свет с ленивым безразличием, словно просто хотела убедиться, нормально ли работает лампа и не придется ли ее чинить. Лицо Адамберга больше не было обращено к Камилле, а в памяти у нее не осталось ничего, что вызвало бы отклик в его душе.

Она медленно приблизилась к нему, ступая тяжело, словно под грузом собственного равнодушия. Адамберг, должно быть, ее услышал, однако не шевельнулся и продолжал смотреть на ветку, гнущуюся под натиском течения. Камилла сделала еще несколько шагов и замерла метрах в десяти от него. Левой рукой он целился в нее из пистолета, по-прежнему не сводя глаз с реки.

— Не приближайся, — мягко попросил он. — Не стоит.

Камилла застыла, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты же знаешь, я стреляю куда быстрее тебя, — продолжал он, все так же глядя на ветку, дрожащую в воде. — Как ты меня нашла?

— Данглар сказал, где ты, — ответила Камилла.

Услышав не тот голос, которого ожидал, Адамберг медленно повернул голову. Камилла хорошо помнила это его неторопливое движение, полное небрежного изящества. Он изумленно взглянул на нее. Потом, явно смутившись, плавно опустил пистолет и положил его на траву слева от себя.

— Прости, пожалуйста, — сказал он. — Я не ожидал, что это ты.

Камилла тряхнула головой: ей все еще было не по себе.

— Забудь, — продолжал Адамберг. — Просто одна девушка вбила себе в голову, что непременно должна меня убить.

— Да-да, я понимаю, — переведя дух, светским тоном ответила Камилла.

— Садись. — Адамберг похлопал ладонью по траве.

Камилла медлила.

— Да садись же, — настаивал он. — Тебе пришлось долго идти, а теперь нужно посидеть и отдохнуть.

Он улыбнулся ей.

— Понимаешь, я убил друга той девушки. Я падал, а пистолет выстрелил, и пуля угодила в него. Теперь она хочет тоже всадить мне пулю, вот сюда. — И он ткнул пальцем себе в живот. — Поэтому она неустанно ходит за мной по пятам. Она — твоя полная противоположность: ты-то все время от меня уходишь, избегаешь меня, исчезаешь, выскальзываешь прямо из рук.

Камилла, еще немного помедлив, наконец уселась по-турецки в нескольких метрах от него и стала молча ждать, когда он выговорится. Она знала: скоро Адамберг начнет задавать вопросы. Ведь он прекрасно понимал, что она явилась к нему не ради развлечения, а по необходимости.

Он замолчал и еще раз внимательно взглянул на нее. Серая куртка, немного великоватая, со слишком длинными, закрывающими кисти рукавами, светлые джинсы, черные сапоги, — да, несомненно, тогда по телевизору он видел именно ее, Камиллу. Это она — та девушка, что стояла на краю площади в Сен-Викторе, прислонившись спиной к старому платану. Комиссар опустил глаза.

— Да, ты выскальзываешь из рук, — задумчиво повторил он, снова опуская ветку в воду. — Должно быть, случилось нечто из ряда вон выходящее, если ты отправилась в такую даль, чтобы отыскать меня. Тебя вынудил к этому некий, так сказать, высший интерес.

Камилла не ответила.

— Так что же с тобой приключилось? — ласково спросил он.

Камилла принялась теребить сухие травинки, испытывая сильнейшее чувство неловкости и едва удерживаясь от желания вскочить и убежать.

— Мне нужна помощь, — с трудом выдавила она.

Адамберг вытащил ветку из воды, поднялся и сел напротив Камиллы, поджав ноги. Потом точным аккуратным движением положил ветку перед собой. Ему показалось, что она лежит недостаточно ровно, и он поправил ее. Какие у него красивые руки, подумала Камилла, крепкие и ловкие, разве что несколько крупноваты для его невысокого роста.

— Кто-то хочет причинить тебе зло? — спросил Адамберг.

— Нет.

Камиллу заранее пугала необходимость излагать всю эту длинную историю про овец, безволосого мужчину, про Солимана, зловонное болото, фургон для перевозки скота, про погоню и их неудачи. Она пыталась найти такие слова, чтобы с самого начала все это не выглядело полным абсурдом.

— Значит, все дело в той истории с овцами, — сделал вывод Адамберг. — Меркантурский зверь, так?

Опешив, Камилла вскинула на него удивленные глаза.

— Дело приняло скверный оборот. Случилось что-то такое, что коснулось непосредственно тебя, — продолжал комиссар. — Ты вмешалась, никого не предупредив. Местная жандармерия не в курсе. Ты предприняла какие-то действия на свой страх и риск, но внезапно зашла в тупик. И тебе стал нужен полицейский, который помог бы выпутаться, полицейский, который не послал бы тебя ко всем чертям. Ты выбилась из сил и, против своей воли, решила разыскать меня, поскольку никого другого не знаешь. Ты меня нашла. Тебе совершенно наплевать на овец. На самом деле единственное, чего тебе хочется, — это вернуться домой. Потихоньку удалиться, а потом броситься наутек.

Камилла усмехнулась. Адамберг всегда сразу понимал то, что до других не доходило. И наоборот, многое из того, что для остальных казалось простым как дважды два, было ему совершенно недоступно.

— Как ты узнал?

— От тебя исходит слабый запах гор и овечьей шерсти.

Камилла оглядела свою куртку, машинально потерла рукава.

— Да, — призналась она, — он быстро впитывается в одежду.

Она подняла на него глаза.

— Как ты узнал? — повторила она.

— Я видел тебя в выпуске новостей, в репортаже, снятом на площади той деревни.