Приключения Джейкоба Фейтфула - Фредерик Марриет

— Не понимаю, почему сорочка может поддерживать вещи на воде, — заметил старый Том.

— А я скажу, — ответил Степлтон, который снова закурил, — это все человеческая природа.

— А вы что думаете, сэр? — спросила Мэри у Домине.

— Девица, — ответил он, вынимая трубку изо рта, — я полагаю, что это грубое заблуждение. Сэр Томас Броун думает так же, как я; многие странные суеверия переданы нам нашими менее просвещенными предками, однако эти туманы рассеиваются перед могучими лучами истины.

— Мне нравится, когда люди говорят трудные слова, — сказала Мэри, поглядывая на Домине. — До чего же вы, вероятно, умны, сэр. Не знаю, буду ли я когда-нибудь понимать ваши речи.

— Если ты хочешь, прелестная девушка, я посвящу тебя в науку, если ты будешь уделять приблизительно час в день на то, чтобы напитывать твой ум зародышами учения, которые в такой прекрасной почве, конечно, принесут богатый плод.

Мэри многого не поняла из его речи и просила объяснить ей некоторые слова; старый и молодой Том принялись подсмеиваться над моим наставником. Наконец Домине рассердился. Однако безногий старик попросил у него извинения, то же сделал и младший Том, и мир водворился.

— Ну, — сказал старый Том, — теперь мой дух спокоен, как выражался старый Пигтаун.

— Я не знаю писателя, которого ты цитируешь, добрый кормчий, — заметил Домине.

— «Писатель». Да я и не говорил, что он писатель, — возразил Том. — Он был просто капитаном шхуны, ходившей между островами; я служил на ней несколько недель.

— Может быть, ты тогда расскажешь обществу, что так успокоило дух твоего капитана. Меня необыкновенно занимают твои рассказы, добрый кормчий, — сказал Добс.

— Охотно, добрый джентльмен, — согласился Том, — но прежде я налью стаканы. Хорошо. Видите ли, старый Пигтаун командовал небольшой шхуной, крейсировавшей между Вест-Индскими островами, пробыл на ней лет сорок. Дух его успокоил Том из Порт-Рояля.

— Кто этот Том? — спросил Домине. — Родственник твой?

— Надеюсь, нет, мастер, потому что я и знакомиться-то с ним не хотел. Том из Порт-Рояля была акула, футов в двадцать длиной, которая сторожила гавань, мешала солдатам с фрегата дезертировать и получала правительственную пенсию.

— Пенсию от правительства! Нет, это уж слишком странно. Я слыхивал, что пенсии раздаются очень щедро, но не думал, что дело доходит до этого. Право, такая обязанность, вероятно, была синекурой note 24, — заметил Домине.

— Я не понимаю вашего слова, — возразил старый инвалид. — Я слыхивал, как наши боцманы на «Минерве», иногда толковавшие о политике, говаривали: «Половину пенсий получают жадные акулы»; но что касается до той акулы, о которой я говорю, она получала пенсию не деньгами, мастер; ей просто бросали куски бычачьей печени, чтобы убедить оставаться в гавани. Поверьте: никто не решался плыть на берег, когда она кружила около судов. Ну, так вот. Старого Пигтауна, его белые брюки, соломенную шляпу, красный нос и толстый живот знали все. Он замечательно хорошо помнил и прекрасно исполнял все поручения, когда ему давали деньги вперед, в противном случае всегда старался забывать о них. У старого Пигтауна был сын, темноватый, и это показывало, что кожа его матери не блестела лилейной белизной. Пигтаун-сын служил на маленьком береговом судне, которое обходит заливы, острова и перевозит сахар с плантаций купцам. В один прекрасный день сахарную лодку унесло в море, и потом никто никогда не слыхал о ней. Старый Пигтаун очень тревожился о судьбе сына и день изо дня все ждал, что он вернется; но бедный малый так и не вернулся по очень простой причине, о которой вы вскоре услышите. Все знали старого Пигтауна, он знал всех, а потому по крайней мере раз пятьдесят в день ему повторяли вопрос: «Ну, Пигтаун, слышали вы что-нибудь о вашем сыне? » И пятьдесят раз в день он отвечал: «Нет, и мой дух в тревоге». Прекрасно; прошло два-три месяца, я был вместе с ним на шхуне. Мы стояли между островами, солнце палило нам парики, и доски так накалились, что по ним нельзя было ступать босыми ногами. В тот же день мы поймали на крюк большую акулу, которая подплыла к нам, вытащили ее на палубу и разрезали. И вот, внутри нее мы увидели что-то блестящее; я вынул эту вещь и что же? Оказалось, это были серебряные часы. Я передал их старому Пигтауну. Тот внимательно посмотрел на них, поднял первую крышку, прочел имя фабриканта и снова закрыл. «Эти часы, — сказал он, — принадлежали моему сыну Джеку. Я купил их у одного малого на южном китобойном судне за три доллара; это были хорошие часы, хотя теперь они стоят. Видите ли, все ясно: береговое судно опрокинулось в порыве шквала, акула схватила моего сына Джека и переварила его тело, но не могла переварить его часов. Теперь я знаю, что с ним случилось, и потому мой дух успокоился».

— Да, — заметил старый Степлтон, — я понимаю Пигтауна, или как там его звали; для него было лучше узнать самое худшее, чем каждый день терзаться и ждать. Я считаю, что это в человеческой природе. Если у вас есть дурной зуб, его лучше вырвать сразу, чем мучиться день и ночь целый год.

— Ты говоришь разумно, друг Степлтон, и как подобает решительному человеку, — заметил Домине. — Ожидание часто, если не всегда, болезненнее действительности. Ты помнишь, Джейкоб, как часто я оставлял раздетого мальчика посреди комнаты на целый час, раньше чем дать ему розги? Из всех чувств в человеческой душе ожидание хуже…

— Хуже, чем повешение, — вмешался Том младший.

— Именно так, мальчик, (буль-буль). Хорошее сравнение, потому что в ожидании человек как бы висит в области сомнений и не может опереться даже на предположение. Мы можем даже продолжить сравнение, сказав, что мука ожидания прерывает дыхание человека на время, как затяжная петля, отнимающая возможность дышать у повешенного. (Буль-буль).

— А теперь, сказав все это, мастер, наполните-ка вашу трубку, — заметил Том старший.

— А я налью вам стакан, сэр, — прибавила Мэри. — Вы произносите такие длинные слова, что у вас, вероятно, в горле пересохло.

На этот раз Домине не противоречил и скоро облек и себя и Мэри облаком дыма, сквозь которое рдел его нос, походивший на индийский корабль в тумане Ла-Манша.

ГЛАВА XXV

Домине слишком разогревается; потому общество раскалывается, то же делается со льдом. Я гребу по течению и против течения; в обоих случаях зарабатываю деньги. Охлаждение между мной и Мэри. Любовь, учение и латинский язык — все гибнет в припадке мрачности

— Вот что я скажу, мистер Степлтон: не открыть ли нам немножко дверь, — помолчав минуты две, сказал старый Том. — Добрый джентльмен страшно дымит.