От лица огня - Алексей Сергеевич Никитин

в головы, смотрят, что мы читаем и вырывают книги из рук. Они закрыли синагоги и забили небо досками, крест-накрест. Но они не делают погромы. Когда-нибудь их гвозди проржавеют, а доски сгниют и отвалятся. Я этого уже не увижу, может быть, увидишь ты, может быть, твои дети. Но вы сможете это увидеть, потому что большевики не делают погромы. А фашисты большие изобретатели — в Германии они устраивают «Хрустальную ночь» и строят лагеря, в Варшаве, в Кракове, в Люблине они отправили евреев в гетто. В Киеве они тоже что-нибудь придумают, они большие изобретатели. Лучше нам не быть любопытными и не знать, что они придумают в Киеве, любопытство опасно, Гитл. Увози детей сегодня, увози прямо сейчас и скажи себе, что сюда ты не вернёшься — нашего Киева ты никогда не увидишь.

— А когда вы уезжаете, ребе? — спросила Гитл. Она пожалела об этом вопросе, едва задала его. Любопытство и правда вредно.

— Я останусь, Гитл. Что тебя удивляет? Мои дети о себе позаботятся сами, а меня увозить бессмысленно. Это бессмысленно и вредно. Сколько я проживу без своего кресла, без своей комнаты, без этого города? Я не доеду даже до Харькова, а если так, то зачем выезжать? Может быть, здесь я кому-нибудь в последнюю минуту… — реб Нахум не договорил, легко шевельнул пальцами. — Прощай, Гитл.

Но когда Гитл уже выходила из комнаты, старик вдруг открыл глаза и ещё раз поднял ладонь.

— Постой. Как здоровье твоей внучки? Помню, в прошлом году мы дали ей красивое имя.

— Это было три года назад. Девочка здорова. У неё все хорошо.

— Уезжай, Гитл, — реб Нахум улыбнулся спокойно и тихо. — Ты нужна своим детям. А я нужен здесь.

Гитл шла по Крещатику под рев сирены и не слышала его — ей не давали дышать злые слезы, она не могла вздохнуть полной грудью, но не останавливалась, шла быстро, и шаг её был твердым. Старый дурень, он остаётся, чтобы кого-то здесь спасти в последнюю минуту. Борода не делает козла раввином и не прибавляет ума. Кого он спасёт? Кого? Она сегодня же начнёт готовиться к эвакуации, и пусть всё летит здесь к чертям — её дом, её город, её прошлая жизнь. Киев уже не будет прежним, хоть в чём-то прав этот маленький морщинистый старик.

3.

В июле киевские военкоматы заработали в полную силу, и динамовцы стали получать повестки. Одним из первых вызвали Сапливенко. С начала войны они с Ильёй виделись всего раз, случайно, на бегу, в динамовском коридоре. Илья, хоть и жил в двух шагах от «Арсенала», вырывался домой только на несколько коротких ночных часов — завод грузил состав за составом и отправлял оборудование в Воткинск. Сапливенко снял с доски почёта свою фотографию, выудил из нагрудного кармана рубахи огрызок химического карандаша и написал на обороте «Моему ученику, для которого я мечтал сделать многое, но успел очень мало».

— Держи, — протянул он фотографию Илье, — мало ли, вдруг не увидимся больше.

Второй раз Илья встретил Сапливенко на стадионе. Они успели только наскоро обняться, в тот день на войну уходила большая группа спортсменов: гимнасты, многоборцы, футболисты.

Город стремительно пустел, уходили и уезжали друзья, знакомые, незнакомые. Уехал Ися со своим станкостроительным заводом, и Гитл ждала от него письмо с адресом, чтобы начать эвакуацию семьи. «Арсенал» ещё грузил последние эшелоны, когда из Воткинска пришла телеграмма — механический цех, вывезенный первым, уже начал выпускать миномёты. Илья был уверен, что его очередь придёт, едва завод отправит последний состав. Ни как пожарник, ни как грузчик «Арсеналу» он уже не понадобится. Но судьба его решилась намного раньше, фактически, она уже была решена.

В московских директивах, полученных республиканскими наркоматами внутренних дел в первые дни войны, были пункты, предписывавшие создание резидентур, диверсионных групп и истребительных батальонов на территориях, занятых врагом. Несколько дней спустя терминология изменилась, истребительные батальоны теперь чаще называли партизанскими отрядами. Москва требовала быстрых решений, и в Киеве приняли секретный план по организации и отправке в тыл противника четырёх партизанских полков НКВД. План подписали Хрущёв и командующий Юго-Западным фронтом Кирпонос, его выполнение поручалась наркомату внутренних дел. В каждом полку существовал штаб и работала партийная организация, однако тактику боевых действий для них никто не разрабатывал — некогда было, да и некому. «Главное, чтобы приказы выполняли. А там сами как-нибудь разберутся, — решили в Киеве. — В гражданскую отцы лихо партизанили, научатся и эти».

Всего таких полков успели создать три. Первые два были укомплектованы полностью, они состояли из десяти батальонов по сто человек в каждом. Наркомат задействовал все резервы — курсантов школ милиции и погранвойск, охрану железных дорог, тюремную охрану, постовых и сотрудников автоинспекции, пожарные команды, даже курьеров, но людей всё равно не хватало. В третий полк пришлось набрать студентов Киевского университета. Четвёртый создать не успели.

14 июля Управление пожарной охраны НКВД объявило общее собрание для пожарных команд города — так все они узнали, что становятся партизанами. Конечно, партизанский полк — не армия, на партизанские отряды воинская повинность не распространяется, и партизаны не считаются военнослужащими, но специально для этого и похожих случаев, когда закон перестаёт быть законом и превращается в обстоятельство преодолимой силы, существуют воля партии или призыв родины. В понедельник 14 июля 1941 года военизированная пожарная команда завода № 393 в полном составе вступила во 2-й партизанский полк НКВД. Дата отправки полка из Киева была засекречена, но тут же и сообщена в виде слуха — 24 июля. У Ильи оставалось десять дней, чтобы вывезти в эвакуацию Феликсу с дочкой и мать с сёстрами и Петькой. Телеграмма от Иси с адресом, которого дожидалась Гитл, на днях пришла, откладывать отъезд становилось опасно. На главный вопрос — где немцы? — никто не мог ответить внятно, а слухи противоречили один другому и многократно усиливали панику. Ясно было одно — семью нужно эвакуировать немедленно.

4.

Гитл не хотела уезжать, но она умела слушать и понимала, что не имеет права рисковать. Феликса тоже не хотела уезжать и не желала ничего слышать. Газеты называли Киев городом-крепостью, который никогда не будет сдан врагу — так почему она должна бежать? Её место рядом с Ильёй. Если бы его призвали в армию, она пошла бы санитаркой, но его записали в партизанский отряд. Так пусть запишут и её! Илья узнал, что 2-й полк будет действовать в районе Таращанского леса, а ведь это её родные места. От Кожанки до Таращи — один день пути. Она могла бы отвезти Тами к родителям в Кожанку, а сама… Нет, не могла бы.