Нокаут - Олег Сидельников

Поболтав с полчасика, Фрэнк распрощался с очаровательной Юноной, исхлопотав предварительно разрешение навестить ее в домашней обстановке.

Уже на улице Винокуров резюмировал свои впечатления о Юноне.

— Худая, как палка, и, пожалуй, сучковата, то бишь угловата. Но я готов связать себя по рукам и ногам узами Гименея. Джо, ты мой посаженный отец.

— Почему, Фрэнк, ты называешь меня Джо, а не Джонни? — спросил «стиляга».

— Экономизм слова. У нас даже обычные слова сокращают, не то что имена. Не говорят, например, университет, а юниверс… или…

«Викинг» проглотил конец фразы. Навстречу им очень быстро шел, почти бежал, Лев Яковлевич Сопако. Волосы его стояли дыбом, глаза дико блуждали. Не замечая шефа и Джо, казначей мчался мимо, но его схватил за полу кителя Сергей Владимирович. Сопако испуганно вскрикнул.

— Куда торопитесь, доблестный начальник штаба? — поинтересовался Сергей Владимирович.

Сопако с радостным воплем кинулся в объятия шефа. Все трое забрели в скверик и здесь, на маленькой скамеечке, обычно неразговорчивый Лев Яковлевич, задыхаясь от волнения, произнес целую речь, поведал о своих злоключениях.

— Когда вы все ушли, я занялся хозяйством. Приготовил обед. Очень вкусный и питательный обед. Это я вам говорю. Но этого было мало. Мне хотелось отличиться. И я вспомнил об изобретателе… Каком изобретателе? Ах, да! Я познакомился с ним в очереди в магазине. Такой, знаете ли, в панаме, сутулый, с голодными глазами… в общем, очень умный изобретатель. И адрес свой дал. И вот я пришел к нему.

— Дурак! — заметил Винокуров и нахмурился. Ему стало не по себе. — Говорите сразу, провал?

— Еще какой, — Сопако вздохнул. — Но теперь нечего опасаться. Это говорю вам я. Изобретатель не хотел вначале меня пускать, но потом, посмотрев внимательно, улыбнулся и сказал: «Проходите». Комната его вся завешана чертежами. Даже на потолке приколочены чертежи. В углу стояла чертежная доска и какая-то машина с зубцами. На подоконнике — трехлитровый баллон из-под томатного сока с мутной жидкостью. Один рисунок мне очень понравился, ибо на нем была надпись — «Схема передачи электрической энергии на расстояние без проводов».

И я подумал: «Без проводов еще никто электричество не передавал. Это я тебе говорю, Лев Яковлевич! Этот изобретатель — находка. Винокуров меня похвалит». Однако я не подал вида, что интересуюсь изобретением, а спросил для отвода глаз: «Что у вас в трехлитровом балоне?»

«Касторка, — отвечает. — Касторка. На ней только и живу. Ведь — я Лопаткин!»

Я много слышал об изобретателе Лопаткине и о том, как он все время питался касторкой и писал заявления, а потом очень часто зачем-то прыгал с какого-то поезда. Я очень обрадовался встрече и вскричал: «Как? Вы Лопаткин?!»

«Еще какой!» — воскликнул изобретатель и тут же в виде доказательства вылил в себя полбаллона касторки. Потом налил в стакан и протянул мне: «Пей, старик, пей, профессор Бусько! Не узнаешь меня старый хрыч?»

Я выпил.

«Хочешь еще?»

«Не хочу, — пояснил я. — Вы ошибаетесь. Я вовсе не Бусько. Я Сопако!»

«Тепикин?! Авдиев!?! Дрррроздов!!!?.. Шшутиков!!!!?» — заревел вдруг Лопаткин и, схватив огромное железо в виде зубчатого колеса из машины, бросился на меня.

Я кинулся к выходу, забежал в туалетную.

«Караул! — закричал я. — Убивают!»

В доме поднялся шум. Лопаткин крушил страшным железом дверь моего убежища, а в маленьком окошечке показалось лицо одного жильца.

«Вовсе этот изобретатель — не Лопаткин, — объяснил мне жилец, протягивая в окошко руку. — Лезьте скорей. Это сумасшедший псих Гвоздилов. Раз в год его из психбольницы выписывают, а недельки через три-четыре опять забирают. До прошлого года ничего… в общем, спокойный был мужчина, а как начитался про Лопаткина, манию обновил. Сладу не стало. Замучил совсем… Лезьте, а то убьет!»

Конечно, я полез и едва протиснулся в окошечко. Лопаткин дверь сорвал и с криком «Вот я тебя, бельэтажника, шестерней!» бросился за мной в окошко.

Я бежал быстро. Это я вам говорю. Но изобретатель бежал еще быстрее. Просвистела шестерня. Я упал, а когда пришел в себя, увидел Лопаткина, сражающегося с дюжиной жильцов и двумя санитарами. Его все же скрутили, и он орал во все горло: «Люди всякие книжки пишут, а я отвечай! Позор!! Положительного героя вяжут! Это нетипично! Дайте мне о последний раз прыгнуть с поезда! Гав-гав-гав… Ха-ха-ха!»

Изобретателя увезли, а я побежал. И вот блуждаю до сих пор по городу… Адрес Златовратского забыл.

Лев Яковлевич умолк. Оба его слушателя покатывались в беззвучном хохоте.

— К чему смеяться? — обиделся казначей. — Я чуть было не погиб.

— Вот уж действительно безумный день, или гражданин Винокуров накануне женитьбы! — воскликнул «Викинг». — Сплошные неудачи и рукоприкладство.

— Он не попал в меня железом, — объяснил Лев Яковлевич.

— Жаль. Получить ранение на боевом посту почетно. Но не печальтесь. Я ценю ваши усилия. Присваиваю вам знание Верховного казначея. Сейчас проходит республиканский фестиваль молодежи. В эти праздничные дни мы отпразднуем мою женитьбу.

— Вы женитесь? — ахнул Сопако.

— Увы! Мне суждено связать навек свою судьбу с судьбой Юноны Вихревской.

Джо помрачнел.

— Вас взволновало мое сообщение, мой новый друг? — ухмыльнулся Винокуров. — Вы ревнуете?

— Да! — отрезал Джо.

Глава XIX. Узник Гименея

Свадьба состоялась в воскресенье и совпала с закрытием фестиваля. За пиршественным столом собралась отменная компания. Женщины блистали ультрамодными туалетами, основная особенность которых состояла в том, что они лишь формально выполняли обязанности одежды и вовсе не скрывали дамских прелестей. Нейлоновые кофточки придавали их обладательницам соблазнительно-шехерезадный облик, аршинные разрезы на юбках весьма образно свидетельствовали о целомудрии дам, не пренебрегающих, оказывается, прозрачными силоновымн комбинациями.

Мужчины, напротив, тщательно скрывали свои телеса под модными костюмами. В просторной квартире Федора Ивановича Лаптева — отца Юноны — стоял плотный запах духов, пудры и отбивных котлет. Гости находились в том веселом состоянии, когда возглас «Горько!» относится уже не к молодым, а к остальным пирующим.

Душой общества был Джо. Вместе с Львом Яковлевичем он представлял на свадьбе близких друзей жениха.

Большинство гостей являлись знакомыми невесты. На самом краешке стола ютилось несколько старичков, по всей вероятности, родственников. В общем, компания собралась разношерстная, шумливая и отменно пьющая.

Пусть себе веселятся. Пока какой-то долговязый брюнет, запутавшись в деепричастных оборотах, тщетно старается благополучно закончить очередной тост, введем читателя в курс дела, расскажем коротко о возникновении столь скоропалительной свадьбы.

Федор Иванович Лаптев слыл на заводе толковым, справедливым, но суровым директором. Разгильдяи и лодыри не задерживались на предприятии, предпочитая найти приют у начальников с менее крутым нравом. Федор Иванович дневал в цехах, ругался в главке и министерстве из-за каждого гвоздя, из-за каждого рубля в смете. Двадцать пять лет отдал он заводу, двадцать лет директорствовал.

Незаметно умчалась в голубую страну воспоминаний молодость, а однажды ночью, когда Федор Иванович пришел домой, усталый и сердитый, с какого-то особенно хлесткого совещания, он увидел на столе серо-голубой лист с надписью «Аттестат зрелости», коим удостоверялось, что Лаптева Юнона Федоровна окончила среднюю школу. Директор завода проглядел девочку Юнону. Взрослая девушка писала Федору Ивановичу в записке, брошенной поверх аттестата:

«Вот я и большая, папка! «Троек» много — не беда. Во всяком случае, с тебя причитаются крепдешин и лакированные лодочки».

Федор Иванович улыбнулся и долго потом, моя на кухне грязную посуду (жена и дочь постоянно ее оставляли главе семейства, дабы он не отрывался от семейной жизни), думал, думал, думал. Обо всем: о своей жизни, о дочери. Еще думал он о том, что все у него сложилось как-то странно и немного комично. На заводе командовал и распоряжался Федор Иванович, а дома им командовали и даже помыкали жена и дочь. Сколько раз пытался он стукнуть кулаком по столу и гаркнуть:

— Не потерплю тунеядцев и мещан!

Увы! — ничего у него не получалось. Жена с первых же дней супружества объявила: она тяжело больна, ее нужно беречь. С годами таинственных болезней у нее прибавлялось, и доктора лишь разводили руками, им неудобно было уличать жену директора в симуляции. Да и с чего бы ей симулировать? Она же не на военно-медицинской комиссии!