Спаситель мира - Андрей Анисимов

Получив распоряжение ОГПУ сдать дела и ехать в Москву за новым назначением, Глеб Иванович не удивился. Ни досады, ни обиды в его душе не было.

Лежа на мягком диване спецвагона, бывший председатель питерской ЧК испытывал даже некоторое облегчение. Бокий с юности имел склонность к мистике. А встреча с восточным старцем Сабсаном и кровавое видение в подвале Петроградского ЧК заставило грозного чекиста о многом задуматься. О том, что случилось следующей ночью во дворе с трупами, Глеб Иванович старался не вспоминать вовсе. По ночам его начали мучить кошмары. Революционер снова и снова слышал крики жертв, видел отрубленные конечности и окровавленные тела на грудах золота, смотрел на свои руки и обнаруживал их по локоть в крови. Потом приходил старик. Это было самое страшное для товарища Кузьмича. Он просыпался в испарине и больше заснуть не мог.

Поезд стоял на перроне станции Бологое. Крики и ругань за окном прервали размышления. Бокий поднялся с дивана и вышел в тамбур. Там не топили, и ночная прохлада заставила его застегнуть гимнастерку. Шум и крики исходили от желающих попасть в Москву беженцев. В вагон ломились толпы одетых в лохмотья людей.

— Открой. Я хочу размяться, — приказал он охранявшему тамбур чекисту.

— Нельзя, товарищ председатель. Народ ворвется. Не стрелять же по ним, — ответил часовой.

— Кто эти люди и что им надо?

— Голодные лапотники. Думают, что Москва их ждет с калачами, — усмехнулся молодой чекист.

Председатель в отставке тяжело вздохнул, вернулся в салон и присел на диван. Нищета и кровь его начали утомлять, и он расстроился. Разумно было бы выспаться перед новым назначением, но спать не хотелось. Состав дернулся и поплыл в ночь. Толпа оборванцев еще бежала за вагоном, продолжая лупить кулаками в окна, двери и стены. Но перрон закончился, и люди отстали.

Бокий снова вспомнил гура, показавшего ему страшное видение в кладовой с конфискованным золотом. Председатель Питерского ЧК не отдавал приказа стрелять в Сабсана. Он велел лишь задержать его, намереваясь побеседовать со стариком и предложить ему работу. Глеб Иванович в молодости посещал спиритические сеансы и интересовался телепатией. Он верил в неизученные и пока недоступные человечеству, скрытые в природе силы. Хотя и предполагал, что наука со временем в этом разберется. К науке Глеб Иванович относился уважительно, и немудрено.

Отец его преподавал в университете, брат окончил Императорский горный институт и вошел в Советы первоклассным специалистом в угольном деле. Сам революционер по рождению был дворянином и отпрыском древнего, но обедневшего рода. Из всей семьи в революцию ударился лишь он. В молодости Глеб страстно верил в возможность рая на земле, добытого классовой борьбой. Но теперь, когда революция погубила полстраны, получив в результате лишь голод и разруху, становился уже не столь убежденным марксистом. И лишь ореол вождя пролетариата для Глеба Бокия продолжал ярко светить, хотя он и не разделял страсти Ленина и вторящих ему истериков вроде Зиновьева расстрелять и уничтожить как можно больше мыслящих граждан.

По рекам крови в рай плыть затруднительно. Разочарованный революционер начинал думать, что есть иной путь, и наверняка живут на земле люди, об этом пути осведомленные. О Тибете с таинственной горной страной Шамбалой, где по преданию проживают мудрецы, познавшие правду мира, Глеб Иванович в последнее время размышлял часто. «Вот бы у кого спросить совета», — думал он после изнурительных допросов и очных ставок в своем кабинете. Поэтому его так и заинтересовал телепат-гур.

Узнав, что старик убит, Бокий наказал командира группы, а ночью спустился в задний двор Петроградского ЧК и обошел ряды трупов. Сюда свозили всех расстрелянных контриков, чтобы затем, под покровом тьмы, загрузить их на подводы или в грузовики и отвезти за город. Там расстрелянных сбрасывали в ямы и ровняли землю. Этим тайным захоронениям чекисты вели скрупулезный счет.

Сабсана Бокий отыскал быстро. Белая бородка клинышком словно светилась в мрачном полумраке двора. Глеб Иванович присел на корточки и долго смотрел в смуглое лицо покойника. Внезапно ему показалось, что тело старика стало покрывать маленькое розовое облачко. Бесстрашному рыцарю революции захотелось подняться и бежать, но он не двинулся с места. Розовое облачко медленно разрасталось, и мертвый Сабсан приподнялся. Слова мертвеца обожгли Глеба Ивановича. Он слушал и понимал, что пророчество старого гура сбудется. В глазах у Бокия потемнело, и он, уже теряя сознание, с трудом разобрал последнюю фразу гура: «Не трогай сына». Глеб Иванович не помнил, как оказался в своем кабинете.

Потом ему доложили, что чекист Ильин, обходя с фонарем ряды трупов в поисках случайно забытых золотых колец или коронок из благородного метала, наткнулся на лежавшего без сознания начальника. Утром, собрав на совещание руководителей отделов, председатель Петроградского ЧК отдал приказ — розыск Тимура Сабсановича Карамжанова прекратить.

Вагон мерно постукивал колесами о стыки рельсов. Глеб Иванович, попытавшись отогнать страшное воспоминание, встал с дивана и приоткрыл окно. В щель вместе с сыростью болот ворвались клубы паровозного дыма. В салоне запахло гарью, но пассажир этого не замечал. Он подставил лицо ветру и вдыхал осеннюю свежесть ночи.

До прибытия состава на Николасвский вокзал в Москве Глеб Иванович так и не уснул. Поэтому в высоком кабинете Лубянки он выглядел скверно. Глядя на голубые тени под глазами бледного соратника, Феликс Эдмундович приказал подать завтрак в кабинет.

— Тебе, Кузьмич, надо подкрепиться. Ты нездоров?

— Все в порядке, — бодро ответил Бокий и подумал, что и сам Железный Феликс не краше. Обоих революционеров подтачивала чахотка, и оба они старались об этом не говорить.

— Что же, в Минск так в Минск, — получив новое назначение, согласился бывший петроградский председатель. Кофе с бутербродами оказались кстати и Бокий немножко порозовел. — Когда выезжать?

— Отдохни денек, пообщайся с московскими друзьями, переночуй в «Савойе».

Номер тебе забронирован, а завтра курьер доставит новые документы — и в путь, — улыбнулся Феликс Эдмундович.

Петроградец хотел прощаться, но Дзержинский его задержал:

— Не думай, Кузьмич, что надолго расстаемся. Владимир Ильич тут кое-что затевает, и ты очень даже можешь пригодиться. Ты же у нас ученый?

— Нет, доучиться не довелось. Аресты, ссылки и т.д. Сам знаешь.

— Знаю. Все мы недоучки, и даже Ленин, — не без гордости произнес главный чекист. — Не прибедняйся, небось и по-английски говоришь?

— Немного, но без практики язык уходит, — пожаловался Бокий.

— Ничего, понадобится — вспомнишь. Мы с англичанами восточную игру затеваем. Хотим на кон Тибет поставить. Посмотрим, кто кого. Для этого завербовали одного мистика. Стерном звать. Не слыхал о таком?

Глеб Иванович прекрасно знал семью Стернов. В студенчестве он бывал у них на Фонтанке, участвуя в спиритических сеансах.

— Святослава Альфредовича я имел честь знать. Где он теперь?

— Пока в Финляндии, но на днях едет в Стокгольм, потом Берлин. Стерн написал новое учение, вот мы и решили вложить в него капитал и получить своего бога, — подмигнул коллеге Дзержинский.

— Пока не вижу связи с Тибетом, — признался Глеб Иванович.

— Богам нужны вершины. Чем Тибет для этого плох? — наивным тоном переспросил хозяин кабинета.

— Очень интересная мысль. Не поверите, Феликс, сегодня ночью в поезде я думал о Тибете.

— Вот и чудненько. Кончайте в Белоруссии с немцами и подключайтесь к нашей игре. Она только в зачатке. — И железный Феликс протянул Глебу Ивановичу свою влажную ладонь туберкулезника.

Незаконченный роман Каребина Слава за ночь дочитал. Хотя углубиться в текст, как он это делал раньше, молодому следователю не удалось. Слишком острыми становились события в его профессиональной жизни. Старший лейтенант часто откладывал листки, обходил квартиру и заглядывал в дверной глазок. Но никого там не видел и возвращался к чтению. К трем ночи он текст добил, хоть и читал рассеянно, а поскольку не смог сконцентрировать внимание, последние главы решил просмотреть еще раз позже.

Молодой человек улегся на тахту и попытался осмыслить полученную накануне информацию. Как попал магический хрусталь в руки писателя? По словам Старовцевой, Олег Иванович не исключал трагического конца. Недаром он просил приятельницу передать камень в случае своей гибели неизвестному человеку с загадочным именем. Это имя Слава встречал в начале романа. Трудно себе представить, что на свет явился стопятидесятилетний старик, даже если предположить, что на самом деле его не застрелили чекисты, как об этом пишет Каребин.

Затем Синицын вспомнил хозяина дачи. Муж Ирины внешне очень подходил под описание убийцы Рачевской, выданное охранником издательства Гуровичем. Бывший чекист словно видел этого человека, и его версию подкрепило заключение криминалиста Антюкова — люком в «Издательском доме» Рачевской недавно пользовались. Как и предполагал охранник, ловкач пробрался туда по крыше, через вентиляционный люк проник в помещение и тем же путем скрылся. Убийца работал без перчаток и изрядно наследил. Что для профессионального киллера довольно странно. Слава подумал, что такое дилетантское поведение скорее наводит на мысль, что на крыше побывал случайный преступник. Теперь сверить «пальчики»