Сладостный вызов - Лиза Бингэм

— Я никогда не стоял на пороге смерти, — сказал он с пониманием.

— Но я не знала этого, — она сцепила пальцы, понимая, что ей осталось сказать ему самое главное.

Брэм тихо смотрел на нее.

— Я приехала к тебе в середине августа.

Она видела по выражению его лица, что он не забыл.

— Мы поженились в первую неделю декабря.

Он не понимал.

— Когда я уехала, у меня уже было несколько недель беременности.

— Беременности? Но…

— Однажды ты сказал мне, что это возможно. Мы ведь действительно слишком часто занимались любовью. — Она почувствовала, как кровь прилила к ее щеками, когда разговор принял такой интимный оборот.

Брэм смотрел на нее широко раскрытыми глазами, пытаясь осознать только что услышанное.

— Беременность?

— Я пыталась тогда сказать тебе. Постоянно пыталась. Но я тогда не придавала достаточного значения подобным признаниям. Мы любили друг друга. Мы хотели пожениться. Мы могли бы позже подумать о ребенке. Но через несколько минут после свадьбы ты сообщил мне, что решил вступить в армию Союза. Что это твой долг — принимать участие в войне, которая, как ты думал, не продлится больше года.

Она воздела кверху руки.

— На меня обрушилась тяжесть немыслимой ответственности. Твой уход на войну, подозрения моего отца относительно моего положения, мысли о ребенке и страх смерти… Я не знала, как поступить и к кому обратиться за помощью. Я лишь была уверена, что должна уехать в более спокойное место… домой… во Францию. Это было единственное, на что я тогда была способна. Кроме того, я думала таким образом спасти тебя от твоей войны.

Он смотрел в темноту, сгустившуюся за ее спиной.

— Ребенок.

— Я хотела сказать тебе, прежде чем он родится, как только я оказалась дома. Но выяснилось, что разыскать тебя очень трудно. Письма, которые я отправляла в Солитьюд, возвращались назад нераспечатанными. У меня не было возможности воспользоваться моими знакомствами с главами Союза. Это продолжалось до тех пор, пока я не обнаружила твое имя в списке солдат, погибших за Конфедерацию.

— Нет.

Она удивленно посмотрела на него.

— Нет. Я не вступал в армию Конфедерации. — Он пристально глядел на нее. — Я был шпионом от армии Союза. Сперва как личный сопровождающий генерала Мида, затем, позже, после Пинкертона, в новой секретной службе.

Маргарита была потрясена.

— Шпион? — прошептала она. Ей показалось, что подобное слово нельзя произносить громко. Это было невероятным. Но она не сомневалась в том, что он говорил ей правду. Это было заметно по выражению его глаз, по его интонациям.

Наконец все прояснилось. Его кажущееся предательство, его поведение. Он по-прежнему пытался работать на благо Союза, но по-своему. Тихо. Без помпы и тщеславия.

— Поэтому ты был в списке погибших?

— Нет. Это действительно была канцелярская ошибка. В этот момент я перешел в командование. А клерк, видимо, объяснил мое исчезновение из документов гибелью при Бал Ране.

— А шрамы? — прошептала она.

Он кивнул.

— Частично во время других сражений, но самые глубокие я получил при Бал Ране. Это был для меня переломный момент. После этого я перестал лояльно относиться к Югу. И тогда мне стало намного легче участвовать в битвах.

Маргарита закрыла лицо руками, чувствуя, что сейчас расплачется. Она не должна показывать ему свои слезы.

Однако Брэм обнял ее и провел через комнату, а она даже не заметила, что происходило вокруг. Она не соображала, что делала, но лишь обвила руками его шею и прижалась к нему, ощущая его тепло, его силу.

Допуская ошибки, они оба остались верны себе. Маргарита осознала, что этот разговор не упростил их отношений, возможно, он даже в чем-то осложнил их, но большинство тайн теперь было открыто.

Ее охватила усталость.

Почти все тайны.

Он словно бы прочитал ее мысли.

— А ребенок? — вдруг простонал он, страшась услышать ее ответ. — Что случилось с ребенком?

Судя по выражению его глаз, по тому, как похолодели его пальцы, сжимавшие ее запястья, он думал, что его сын умер. Маргарита лишь надеялась, что правда не покажется ему намного хуже его предположений.

— Пойдем со мной, — она повела его через всю комнату, туда, где стоял ящик, присланный Жоли. Постепенно она вскрыла его, сердце ее бешено билось.

Брэм, судя по всему, не понял, почему она сочла необходимым сменить тему беседы. Он было открыл рот, чтобы спросить ее, но, встретившись с ней взглядом, промолчал, чувствуя, что ей трудно сейчас что-либо объяснять.

Маргарита усадила его на железную кровать.

Оставив его сидеть на середине комнаты, она вернулась к ящику и заглянула внутрь. Жоли таким образом пытался ей намекнуть на то, что ей пришла пора помириться со своим мужем.

Отцом Джеффри.

Картина была завернута в муслин, чтобы влажный холодный воздух на пароходе не повредил ей. На портрете была изображена Маргарита в одном из самых своих удачных ракурсов, с обручальным кольцом на руке, которое ей когда-то подарил Брэм.

— Жоли поступил опрометчиво, подарив тебе нечто, связанное со мной, — тихо сказала она. — Но я думаю, что он пытался таким образом передать мне, что я должна покончить со своими тайнами.

Она сняла с картины обертку и встала перед ней так, чтобы Брэм не мог видеть изображение.

В течение нескольких лет эта картина была первой вещью, которую она видела, просыпаясь утром, и последней, на которую она смотрела перед тем, как заснуть вечером. И этот ритуал никогда не нарушался, за исключением последних нескольких недель.

— Маргарита!

Его вежливый оклик заставил ее вспомнить, где и с кем она была. Она смотрела на свое собственное лицо.

Нет, у нее на руках лежал ребенок. Маленький Джеффри. Здесь ему был примерно год. Как же он был похож на своего отца. Темные волосы, глаза с поволокой, лицо ангелочка. Здесь он был очень красив, однако Жоли безжалостно изобразил на картине его физические недостатки. Слабые ручонки, дрожащие ножки, хилое тельце. Признаки болезни, которые уже никогда не исчезнут.

Она молча отошла от картины, открывая правду своему мужу. Что ее сын — их сын — был инвалидом.

— Это Джеффри Авраам Сент-Чарльз, — мягко сказала она. — Твой сын.

Брэм сидел абсолютно неподвижно. Его взгляд стал жестким и холодным, она не могла понять, о чем он думает. Ее охватило отчаяние. Ей хотелось крикнуть: «Дай ему шанс! У него удивительно острый ум!» Он, возможно, никогда не оседлает лошадь и не поедет в Вест Пойнт, но у него есть другие способности, заслуживающие внимания.

Однако слова застряли у нее в горле.

— Где… он? — спросил Брэм спустя какое-то время.

Она хотела было скрыть от него скорый приезд Джеффри, но чувствовала, что теперь между ними не должно было возникать непонимания.

— Он приедет в Соединенные Штаты в ближайшие дни.

Она заметила странный блеск в глазах Брэма.

— Что?

— Джеффри и его няня выехали из Парижа. Они приедут в Балтимор на пароходе со дня на день, все зависит от погоды.

Брэм облокотился о спинку кровати. Это была первая реакция, которую можно было бы как-то объяснить. С тех пор, как он увидел портрет.

— Он… красив.

Маргарита вздрогнула, испугавшись, что Брэм видел только лицо и не обратил внимания на тело мальчика.

— Он… калека. Родился с трясущимися ножками и с хилыми ручками и с жалкой изогнутой спинкой.

Брэм пропустил ее слова мимо ушей, словно они ничего не значили. Казалось, он не собирался ничего замечать.

Он не обращал внимания.

— Сколько ему? Когда он родился?

— В мае. Пятнадцатого. В маленькой деревеньке рядом с Дижоном.

Брэм снова посмотрел на картину.

— А твоего отца не было с тобой?

— Джеффри не похож на меня — поэтому мой отец отказался от нас.

Его глаза зажглись гневом.

— Когда стало ясно, что я забеременела задолго до нашей с тобой свадьбы, мой отец настоял, чтобы я связалась с тобой — это было спустя месяц после нашего возвращения во Францию. Но, как я уже говорила тебе, все мои письма в Солитьюд возвращались нераспечатанными. Мой отец решил, что тебе не были нужны ни я, ни ребенок. Он даже зашел так далеко, что стал подозревать, будто отец ребенка — не ты. Он отказался от меня спустя несколько месяцев, выгнал меня на улицу. К счастью, тетя Эгги и дядя Уилсон взяли меня на некоторое время к себе. Будучи родственниками моей матери, они были возмущены действиями отца. Они старались прокормить всех нас. Только после рождения Джеффри счета стали угрожающе расти, и я вынуждена была искать для себя работу.

Тогда-то меня и нашел Жоли, я бродила от двери к двери, спрашивая у всех, не нужна ли кому служанка. Правда, сначала, когда он предложил мне позировать ему, я была в ужасе от такого рода работы. Моя мать никогда бы не одобрила ее. Но тетя Эгги согласилась присматривать за сыном во время сеансов позирования.