Привкус горечи - Магдален Нэб

— Я не думал об этом... — замялся инспектор. — У меня раньше никогда не было случая как следует подумать об этом. Тем не менее мне известно, что в тридцатые годы в Италии знали, что происходит в Северной Европе от тех же самых евреев. Такие люди, как Руфь Хирш, люди, которым вы помогали через эту организацию... Почему здесь? Тогда страна находилась под властью фашизма.

— И вот еще о чем у вас, инспектор, никогда не было случая поразмыслить: о том, что здесь были евреи, которые поддерживали фашистский режим. Вас это удивляет? Однако так оно и есть. Они считали себя здесь в полной безопасности, и многие из них действительно были защищены. В то же время огромное количество беженцев останавливались здесь, чтобы продать кое-что из своего имущества, особенно произведения искусства, и ехать дальше в Америку, если им удавалось насобирать достаточно денег.

Отчего же ему так трудно задать зтот вопрос? Да, трудно, и то, что он заранее знал ответ, не облегчало дела. Очевидно, д'Анкона понял причину его замешательства.

— Вы не знали Джейкоба Рота. Это был сложный, во многом разочаровавшийся человек, но он не был плохим.

— Никого из нас нельзя назвать плохим. Он сколотил капитал во время войны. — Инспектор не спрашивал, он утверждал без признаков эмоций в голосе или на лице.

— Джейкоб сколотил капитал, да. Очень солидный капитал. Беженцы брали с собой только то, что могли унести. Клиенты Джейкоба приходили к нему так же, как юная Руфь, с чемоданами, где лежали картины, свернутые в рулоны. Они продавали Джейкобу эти картины и ехали дальше.

— Он сколотил свое состояние, за гроши покупая у спасающихся бегством евреев ценные картины и, по-видимому, продавая их после войны с огромной выгодой?

— Во время любой войны есть те, кто получают большую выгоду, инспектор.

— Но он же еврей!

— И поэтому должен быть среди праведников? А немцы все грешники?

— Нет-нет... Так думать смешно. Везде есть как плохие, так и хорошие люди. Нет...

— Но вам легче представить себе невинных немцев, чем заслуживающих порицания евреев?

— Мне... Да. Если вы хотите спросить, шокирован ли я тем, что делал Джейкоб Рот, то я вам отвечу: да.

— В таком случае, инспектор, вы расист. Послушайте, быть жертвой — это трагедия и горе, а совсем не достоинство, которое по мановению волшебной палочки становится атрибутом каждого представителя того или иного народа. Вот именно это я и пытаюсь объяснить людям. Это моя основная задача. Наша эмоциональная незрелость не позволяет воспринимать грехи Джейкоба Рота так же, как грехи любого другого человека. В моем понимании, поступал нечестно Джейкоб Рот. В вашем понимании, поступал нечестно еврей. Нам сложно понять друг друга. Поэтому я расскажу вам только то, что касается смерти Сары, и уверяю вас, Джейкоб никогда не совершал ничего противозаконного.

Замолчав, адвокат наклонился к выдвижному шкафу в столе справа от него. Было видно, что ему очень тяжело двигаться.

— Вам помочь?

— Нет, спасибо. Просто она большая. — Наконец ему удалось поднять на стол прямоугольную картонную коробку. — Вот эти вещи искали напавшие на Сару люди. Думаю, что вы тоже их ищете. Она принесла их сюда на хранение, сказала, ей это посоветовали вы.

—Я посоветовал... Что же, она правильно поступила. Именно это я бы ей посоветовал, если бы знал тогда о существовании этих вещей.

— Неужели она действительно ничего вам не рассказала? — снова удивился д'Анкона. — Пожалуйста, помогите мне открыть крышку. Она очень тугая... Придержите здесь... Спасибо. Возможно, вы будете удивлены тем, что содержимое коробки не слишком интересно.

— Нет-нет. Я кое-что знаю об этих вещах от соседской девочки. Сара показывала ей некоторые фотографии, а та потом мне их описала.

— Вот они.

Теперь пришла очередь удивляться инспектору. Он держал в руках фотографию, которую так хотел увидеть, фотографию родителей Сары, Джейкоба и совсем юной Руфи. Снимок точно такой, как его описывала Лиза, хотя, разглядывая старомодную одежду и унылые коричневые цвета выцветшего снимка, девочка не заметила, что Джейкоб не только высокий, но еще и очень привлекательный мужчина. Рядом Руфь, худенькая и угловатая, хотя ее большие темные глаза и тонкие черты лица свидетельствовали, что вырастет она красивой. Инспектор рассчитывал увидеть моментальный снимок, спрятанный в конверт или завернутый в бумагу. Однако совершенно неожиданно оказалось, что это увеличенная фотография. К тому же снимок вставлен во флорентийскую рамку, какие продавались на пьяца Питти.

— Я вижу, она не прятала эту фотографию.

— Конечно нет. Руфь всегда хранила ее в гостиной. Понимаете, это единственная фотография, где они вдвоем. Сара спрятала ее в связи с последними событиями. Все остальные снимки из конверта всегда хранились в сейфе по очевидным причинам.

В конверте из плотного картона лежали аккуратно завернутые в папиросную бумагу большие черно-белые снимки.

— Цветы.

Теперь настала очередь удивиться д'Анконе.

— Она показывала кому-то эти снимки? Вы уверены?

— Абсолютно уверен, да. Той же маленькой девочке. Каждый из нас доверяет кому-нибудь свои секреты, и очень часто в таких ситуациях безопаснее всего открыться незнакомцу или по крайней мере человеку малознакомому. Вы расскажете мне об этих цветах?

— Думаю, я должен это сделать. Как вы заметили, каждый из нас доверяет кому-нибудь свои секреты. Но хочу попросить вас, обещайте мне, что наш разговор останется между нами.

Инспектор удивленно взглянул на адвоката.

— Я не могу вам этого обещать. Вы же знаете, что я не могу.

— Но люди, которых вы арестовали, ничего об этом не знают.

— Они вообще ничего не знают. Они делали то, что им велел Ринальди.

— Ах да, Ринальди.

— Вы его знаете?

— Я знал его, когда он работал помощником продавца в магазине Сэмюэла и Наоми Рот. Ему очень повезло. Когда во время войны убили его отца, Роты ему помогали. Ринальди со своей матерью снимали второй этаж, где, я полагаю, он живет до сих пор. Джейкоб позволил ему взять на себя управление делом, говорил, что у него есть вкус.

— Это Ринальди сказал мне, что вы умерли. Он знает, каким образом Джейкоб заработал свои деньги?

— Кое-что о жизни Джейкоба ему известно, но как раз этого он не знает. В тридцатые годы он был еще ребенком. С Ринальди вам придется нелегко. Без сомнения, ему есть что сказать о смерти несчастной Сары, но, если вы проявите терпение, уверен, мы придем к общему решению. Может, мы сначала поговорим о картинах? Как я уже сказал, Руфь привезла из Праги два полотна. Это было ее будущее. Ее отец доверил картины Ротам, а они, в свою очередь, доверили их мне перед тем, как их депортировали. Эти полотна пролежали несколько лет вместе с другими картинами, купленными Джейкобом, и несколькими ценными вещами, вывезенными из их антикварного магазина, в сейфе, который мы закопали здесь в саду. Вернувшись, Джейкоб все забрал. Тогда же он продал одну из картин Руфи. Через некоторое время в монастырь, приютивший Руфь и маленькую Сару, поступило пожертвование. На остальные деньги они жили.

— Почему он не женился на ней?

— Не спешите его осуждать. Не забывайте: до возвращения домой он ничего не знал. Он думал, что Руфь депортировали вместе с его родителями. Он даже не знал, живы они или нет. Он пришел ко мне, как велел ему отец в своем последнем письме. Тогда даже я не знал о ребенке Руфи. Когда мы впервые увидели Сару, ей было около года. Джейкоб вернулся домой уже помолвленным, готовился к свадьбе. А то, что произошло с Руфью... Ну, они были молоды, судьба свела их вместе. А война их разлучила. Такое случается.

Инспектор не мог этого понять.

— Нет-нет... Конечно, такое случается, я это признаю, но, с одной стороны, там был ребенок, а с другой — богатство, нажитое нечестным путем, не важно, нарушал он закон или нет.

— Вы очень категоричны, инспектор, но вы упустили из виду одно жизненно важное обстоятельство. Руфь любила Джейкоба. Она любила его до последних дней своей жизни. Он был красивым молодым человеком, талантливым, нервным, сложным. В ранней юности он очаровал ее, пленил ее тело и душу, и она больше никогда не встретила того, кто смог бы его заменить. Я больше чем уверен, что это случается гораздо чаще, чем мы думаем, как с женщинами, так и с мужчинами. В большинстве своем люди пытаются преодолеть себя, призывая на помощь здравый смысл, заставляют себя, возможно, не один и не два раза строить более легкие отношения. Но ничего не помогает. Только таким образом я могу если не объяснить, то хотя бы описать подобные чувства. Если вы еще к этому добавите все сопутствующие обстоятельства: война, гонения, страх, одиночество, изоляция. Руфь, загнанная в чужой стране, с чужой религией, с ребенком на руках... Могла ли она испытать такие же глубокие чувства к другому мужчине? Могло ли что-то тронуть ее душу? Я могу назвать ее любовь к Джейкобу чистым, горящим пламенем, которое в течение всей жизни пылает неотступно и ярко и чаще всего безответно.