Возлюбивший войну - Джон Херси

- Внимание, - сказал Мерроу. - Приготовиться к переходу на кислород.

Мы поднялись на десять тысяч футов; было двенадцать минут пополудни. Я снял маску с крючка и провел рукой по подбородку: слишком преждевременно я побрился - почти десять часов назад - и теперь "щетинная неприятность", как однажды выразился Хендаун, непременно даст о себе знать под плотно прилегающей маской.

Полковник Бинз делал широкие, пологие развороты, позволяя двум задним авиагруппам нас догнать и пристроиться к нам.

Надев кислородную маску, я почувствовал себя отрезанным от всего мира; отрегулировал подачу газа. Спустя несколько минут Прайен проверил кислородное оборудование, вызывая всех членов экипажа от носа до хвоста по номерам, причем каждый из нас отвечал по-своему.

- Все в порядке, - сказал я ему.

Мерроу всегда отвечал: "Здесь я, сынок".

У шестого радиомаяка, где должно было закончиться сосредоточение нашего оперативного соединения, все мы построились так, чтобы подразделения, в случае необходимости, могли сомкнуться; во время разворота у маяка вправо я увидел, как авиагруппы, подтягиваясь, одна за другой делают колоссальную петлю, и ощутил нашу силу, нашу нарастающую мощь. Картина выстраивающейся перед рейдом в боевой порядок воздушной армады всегда вызывала у меня глубокое волнение, а сегодня утром от этого зрелища захватывало дыхание.

- Четыре машины вернулись, - сообщил Фарр. Он имел в виду нашу группу. - Счастливчики!

Закончив последние маневры с разворотами, занявшими почти десять минут, мы взяли курс на юго-запад, проплыли над дюнами Суффолка и направились к Орфорднессу, где нам предстояло покинуть английское побережье. Машины в авиагруппах шли в тесном строю.

На этот раз наша воздушная армада состояла из двух соединений, примерно по сто бомбардировщиков в каждом, причем они следовали одно за другим с двенадцатиминутным перерывом; в каждое соединение входило два боевых авиационных крыла с пятиминутными перерывами между ними; каждое крыло состояло из трех групп по восемнадцать машин. Группы, входившие в состав авиационных крыльев, образовывали "клинья" - боевой порядок, аналогичный строю, в котором летели три машины нашего звена: "Тело", "Красивее Дины" и "Невозвратимый VI"; точно так же, в свою очередь, были эшелонированы в нашей группе составляющие ее эскадрильи под командованием Бинза, Джоунза и Холдрета. В боевое крыло входили: ведущая группа из восемнадцати машин, группа, летевшая выше, - тоже из восемнадцати самолетов, эшелонированных слева, и, наконец, третья такая же группа, следовавшая ниже ведущей, позади и справа. Мы на своей машине входили во второе звено ведущей эскадрильи ведущей группы второго боевого крыла второго соединения и находились от головной машины примерно в трех четвертях всего того расстояния, на которое растянулась наша армада. Фактически мы были более уязвимы для немецких истребителей, чем могло показаться с первого взгляда, ибо из-за разрывов между боевыми крыльями летели как раз в головной части последней "этажерки". Впереди нас, в самом выступе "этажерки", шло лишь звено полковника Бинза - "Ангельская поступь", "Кран" и "Ужасная пара".

По пути на Орфорднесс произошло почти непонятное; случай и тогда показался мне странным, но у меня не было желания разобраться в нем, в те минуты я думал совсем о другом.

В самолетное переговорное устройство вдруг включился Малыш Сейлин.

- Подфюзеляжная турельная установка обращается к бортинженеру, - сказал он, хотя на нашем самолете мы обчно не соблюдали предписанных инструкциями формальностей, вроде: "Роджер", "Перехожу на прием", "Конец передачи", а просто называли друг друга по имени и умолкали, когда разговор заканчивался. Правда, выражение "Роджер", означавшее, как предполагалось, "Я понял", иногда употребляли наши сержанты, причем обычно они делали ударение на втором слоге, чтобы выразить свое рвение, конечно притворное, и одно время, когда английский жаргон еще приводил Мерроу в восторг, мы перекидывались словом "Родни", поскольку, по утверждению Базза, оно заменяло в королевских ВВС выражение "Роджер". В общем, мы не очень-то придерживались установленных порядков, как и полагалось (опять-таки по мнению Мерроу) настоящим мужчинам. "Прекратить этот детский лепет!" - оборвал он в одном из первых боевых вылетов нашего тогдашнего радиста - Ковальского, когда тот попытался обратиться к нам в соответствии с инструкцией.

Как бы то ни было, сейчас Сейлин так и сказал: "Подфюзеляжная турельная установка обращается к бортинженеру".

- Ну что там, Малыш? - спросил Хендаун.

- Спуститесь ко мне на минутку, - попросил Сейлин.

Малыш Сейлин был маленьким пареньком, настолько маленьким, что при одном взгляде на него я чувствовал себя большим и сильным. Ростом пять футов и один дюйм, он весил сто пятнадцать фунтов, и хорошо, что его угораздило уродиться таким невысоким, - его боевое место представляло небольшой и к тому же набитый всякими приборами пластмассовый пузырек под самолетом, где даже ему приходилось сидеть с поджатыми, как у зародыша, коленками. Для своего роста он отличался большой силой и хорошим сложением, что было кстати, потому что только атлет, хотя бы и маленький, мог вращать пулеметные установки "сперри К-2", наводить их и вносить соответствующие поправки, чтобы удержать в прицеле немецкий истребитель, вырывающийся откуда-то снизу, под углом, и все это - одним лишь мягким прикосновением к ручкам пулеметов. И хотя он обладал и ловкостью и быстротой и было ему уже двадцать один год, все мы относились к нему, как к младенцу, и ему это нравилось. Он был нашим живым талисманом. Сейлин рассказывал, что рано лишился отца, которого ему заменил брат, старше его на десять лет, и что, когда брат ушел из дому, он вечно болтался без дела, а если и пристраивался куда-нибудь, то, не чувствуя над собой твердой руки, через несколько дней бросал работу и хандрил дома, а потом снова подыскивал какое-нибудь место и вскоре снова бросал. В нашем экипаже он жил припеваючи - в окружении девяти старших братьев, постоянно воевавших между собой за право заботиться о нем. Даже Фарр: "Ты не забыл перчатки, Малыш?" Сейлин не мог пойти в уборную, не получив на то нашего разрешения.

Мерроу не терпел никакой неизвестности, и потому, когда Сейлин попросил Хендауна спуститься к нему, в его ячейку, Базз немедленно вмешался.

- Что там у тебя зудит, Малыш? - спросил он.

- Ничего.

- Как так "ничего"? Зачем же ты вызываешь инженера, если у тебя "ничего"?

Как обычно водилось в таких случаях, тут Малыш Сейлин становился тише воды, ниже травы, но сейчас, чем-то, как видно, сильно раздраженный, ответил: