Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс

Парень пронзил прежде неприступную преграду, пронёсся вихрем, ощущая вдруг нахлынувший на него дух свободы и могущества. Да, кивал ему старый Мяхар, теперь ты понимаешь, как и зачем ломать не свои — чужие правила.

Стена перед ним обрушилась и пала сама, ещё до того, как Рун её коснулся. Проклятье поняло, что её заслон теперь не крепче соломы, а потому перестало тратить силы на его поддержание.

Рун остановился лишь на миг — тесные своды лабиринта вдруг сменились бескрайними просторами огромной пропасти. Здесь можно было чувствовать вкус красного и слышать, что говорит зелёный. Восприятие в образности переворачивалось с ног на голову.

Сердцевина стояла перед ним в образе обнажённой мраморной девы. Если она хоть сколько то похожа на ту заклинательницу, что прокляла несчастный булыжник на жизнь — то у неё явно всё прекрасно с самооценкой. Девчонка была страшно худа, вытянута и не обладала хоть чем-то, что можно было назвать женской красотой.

Но на её лице застыла извечность издевательской ухмылки — то ли она знала, что оказывает Чавьеру медвежью услугу, то ли заведомо издевалась над тем несчастным, кто будет его расколдовывать.

Кто вообще захочет его расколдовывать просто так?

Рун знал, что ответа на этот вопрос не получит никогда.

Цепи стальными плетьми свисали со всех сторон — несчастная была прикована к земле, будто и в самом деле была способна к побегу. Парень перестал удивляться странностям абсолютно чуждой ему логики.

Подвох разве что не витал в воздухе — лабиринт ведь точно не был последним бастионом защиты. Парень на секунду остановился, пытаясь вспомнить, зачем же он это делает? Здравый смысл, поправив очки на носу и прочистив горло развернул список. Ска была ему необходима. Йохана он поймает — вряд ли это шибко умный из нападавших. В этом и была основная проблема — что не шибко умный, не сильно важный. Какой смысл ловить мелкую шантропу, которая не знает ровным счётом ничего?

А у Ска наверняка в памяти остались не только их лица. Автоматон, к тому же, обладала способностью находить людей по биотическому следу — грех было не воспользоваться таким даром.

Парень неспешно приблизился к изваянию — то было бесконечно холодным и неживым. Отростки рук окрепли, налились тяжестью и силой, обратившись в молот. Рун замахнулся и ударил от всей злости, что сидела в его груди, будто мстя самой виранской ведьме за потраченные им силы и время.

Сердцевина рассыпалась на части, как самая обычная статуя. Из неё выпорхнул тот самый подвох, которого он столь отчаянно ждал.

Обломки вдруг восстали, соединяясь в некое подобие человеческих фигур. Цепи, до того момента лежащие мёртвым грузом, со звоном лопнули, даруя пленникам свободу. Фигуры двигались неспешно и как будто бы нехотя, но Рун понял, что они окружают его со всех сторон. Обрывками цепей они связались друг с дружкой, лишая юного чародея путей к отступлению.

Ближе стоящий голем получил молотом в голову — заменяющий её булыжник смешно отскочил в сторону, застыл у ног каменного же собрата. Рун добил несчастного, вложив во второй удар как можно больше сил — молот расколол и без того нецелое тело на половинки. Парень пригнулся: с ним говорило шестое чувство, а у него со зрением всегда было хорошо. С виду медлительная тварь, оказалась несвойственно големам проворной. Каменные руки замолотили по воздуху — пусть и неумело, но шустро. Юный чародей чудом избежал удара от третьего соперника, но четвёртому ударил по ногам. Тот завалился в пропасть, утянув с собой и пятого. Последний из Двадцати отчаянно желал, чтобы и все остальные последовали их примеру. Не вышло — оставшиеся братья по мрамору не шелохнулись и с места, лишь зазвенели туго натянувшиеся цепи.

Через мгновение интуиция зашлась кабанисьим визгом: чародей растерялся лишь на мгновение, как его швырнуло, будто котёнка. Руна протащило по земле, пальцами он вцепился в скользкую поверхность, взглядом выискивая обидчика. Тот голем, которого он упокоил первым, сызнова был на ногах. В центре его царил ураган, стягивающий каждую утраченную частицу и возвращая её на место. Булыжник головы не менее смешно чем раньше подскочил и водрузился на каменную шею. Рухнувшие в пропасть тоже никуда не делись — их вытащили, как ни в чём не бывало. Страшно и неприятно звенели цепи.

Парень откатился в сторону, сбежав от прыгнувшего прямо на него голема: каменные ноги вонзились в землю, поднимая тучи пыли. Рун не успевая встать рубанул молотом-рукой наотмашь — противник, готовый вновь отвесить чародею доброго тумака зашатался.

Чародея швыряло из стороны в сторону. Долгие, изнуряющие тренировки мастера Рубера показались ему детской забавой. Каменные великаны окружали со всех сторон, осыпая градом ударов — Рун в который раз повторял самому себе что здесь боли не существует, она всего лишь миф, досужая фантазия, нелепое ожидание тела. Но каждый пропущенный выпад взрывался в нём едва ли не адской агонией. Вставая на ноги, последний из Двадцати бился из последних сил — големы крошились, падали в пропасть, не выдерживали и разваливались на части — но сколько бы он не старался, каждый раз они собирались вновь.

Насмешка виранской колдуньи.

Издёвка.

Думай, пожимает плечами старый Мяхар, не желая идти на поводу у ученика и хоть в чём-то ему помочь. Мастер Рубера, в кои-то веки, проявил завидное с ним единодушие.

Камень. Руна обдало горячим крошевом, когда он в очередной раз развалил противника. Усталость дикой лисицей подбиралась откуда-то из-за спины, обещая в скором времени лечь тяжким грузом на плечи. Голем навис над Руном громадой своего могущества, беспощадно обрушив на чародея свой кулак. Парень блокировал, в тот же миг вильнул в сторону — каменные собратья не желали ждать, когда один из них наиграется с ним. Они хотели Руна все и сразу.

В область живота как будто вонзили клинок — Рун потерял равновесие и концентрацию, попятился. Следом левое плечо взорвалось болью. Подобие ног, что у него сейчас было, согнулись от той мощи, что пришлась на спину.

Камень. Форма…

Он как будто играл с самим собой в угадайку. Боль, что плотно вцепилась в разум чародея, отступала спешно, но нехотя. Очередной удар выбил из Двадцатого дух сопротивления. Отчаянно и теряя всякую надежду, парень свесился через край — его противникам следовало отвесить ему лёгкого пинка, чтобы окончательно закрепить свою победу.

Что они и сделали. Рун из последних сил вцепился отростками мнимых пальцев в край. Глянул вниз — бездна, бесконечно мрачная и голодная готова была с радостью принять его в свои объятия. Каменные воины возвышались неотвратимостью, тускло блеснула связывающая их цепь.

Рун страшным усилием подтянулся, бросил своё тело, обратил ладонь руки в нечто похожее на крюк — тот вонзился аккурат в стык звеньев. Дёрнувшиеся от неожиданности големы непроизвольно вытащили его назад. Цепь натянулась, когда Рун, будто выброшенная на берег рыба что есть сил потянул её на себя в надежде высвободить руку. Не выдержав, та звонко лопнула, прыснув осколками звеньев в разные стороны. Чародей инстинктивно закрылся рукой.

Камень. Форма. Цепь…

Головоломка сложилась, явив в сознании последнего из Двадцати счастливую улыбку. Голем, оторванный от собратьев как будто выглядел обескураженным, когда Рун пинком ноги развалил его без особых усилий. Резко он развернулся к оставшимся, уже понимая, что их судьба предрешена.

Наверно, будь у проклятия и в самом деле хоть что-то человеческое, оно бы взвыло от отчаяния…

Глава седьмая — Храпуны

Меньше всего Рун любил встречи. Селяне же, будто забывая обо всех иных делах, спешили с головой отдаться этому ритуалу.

Стоило несущему волю лишь показаться даже не на горизонте — на тракте, ведущему в деревню, как впереди бежали слухи. Брехливыми собаками она лаяли местным в уши о том, что по их души едет разве что не главный бес-проигранец. И вот-вот утащит их души к бледным, даже не соизволив хотя бы раскинуть картишки.