Всадник без головы - Томас Рид

Вначале ей казалось, что она заглушит боль сердца силой воли, что ей поможет ее прирожденная жизнерадостность. Но шли дни, а облегчения не наступало. Она не могла изгнать из памяти образ человека, который целиком завладел ее мечтами.

В иные минуты Луиза ненавидела его, или, вернее, хотела ненавидеть. Тогда ей казалось, что она могла бы убить его или, если бы его убивали на ее глазах, не сделала бы попытки прийти ему на помощь. Но это были лишь мимолетные настроения, которые сменялись более спокойными размышлениями, и тогда она считала, что сама во всем виновата и должна терпеть.

Чем больше она думала, тем больше сознавала, что, будь он даже ее злейшим врагом, врагом всего человечества — самим Люцифером, с которым она когда-то его сравнила, — она все равно не перестала бы любить его.

Презирать и ненавидеть Мориса Луиза была не в силах. Она лишь пыталась быть к нему равнодушной. Но это была тщетная попытка.

Каждый день Луиза много раз поднималась на асотею и смотрела на дорогу, где она впервые увидела свою соперницу. Больше того: несмотря на свое решение избегать встреч с человеком, который сделал ее несчастной, она садилась на лошадь и ездила по дороге, по улицам поселка с одним только намерением — встретить его.

Через три дня после неприятного открытия она снова увидела с асотеи мексиканскую сеньориту, направляющуюся к форту, в сопровождении того же слуги с корзинкой в руках. Наблюдая за ними, Луиза дрожала от ревности, завидуя той, которая предвосхитила ее заботу о больном.

Луиза знала теперь о ней больше, чем прежде, хотя и не очень много. Это была донья Исидора Коварубио де Лос-Льянос, дочь владельца большой асиенды на Рио-Гранде и племянница асиендадо, чье поместье было расположено в миле от Каса-дель-Корво ниже по течению Леоны.

Молодая мексиканка пользовалась репутацией эксцентричной особы, хорошо владеющей лассо, способной укротить любого дикого мустанга, но не свои капризы.

Эти сведения не уничтожили ревнивых подозрений креолки — наоборот, они укрепили их.

Ей нравились такие черты характера. Она сама любила независимость. Луизе казалось, что это должно нравиться и другим. Морис Джеральд вряд ли составлял исключение.

Прошло еще несколько дней, но девушка с лассо больше не показывалась.

«У него зажили раны, он уже больше не нуждается в неустанной заботе», — так размышляла креолка, стоя на асотее. Она всматривалась в даль, держа перед глазами лорнет.

Это было утром, вскоре после восхода солнца, в час, когда обычно проезжала всадница.

Девушка смотрела в ту сторону, откуда раньше появлялась ее соперница.

Случайно взглянув в противоположную сторону, Луиза вдруг замерла, не веря своим глазам. Она увидела Мориса Джеральда верхом на лошади — он приближался со стороны форта.

Хотя он сидел в седле несколько напряженно и ехал медленной рысью, это, без сомнения, был он. Луиза ясно увидела его через лорнет и сразу заметила, что его левая рука в лубке.

Узнав его, молодая креолка спряталась за парапет, и из ее груди вырвался подавленный крик.

Чем был вызван этот грустный возглас? Тем ли, что девушка заметила раненую руку, или она разглядела в лорнет болезненную бледность лица?

Нет. Это не был крик жалости или удивления — это был стон наболевшего сердца.

Больной был на пути к выздоровлению. Он больше не нуждался в заботах сестры милосердия. Теперь он ехал к ней сам.

Притаившись за парапетом асотеи, под прикрытием цветущей юкки, Луиза следила за проезжающим всадником; подняв к глазам лорнет, она могла уловить каждое его движение, даже выражение лица.

Она почувствовала некоторое облегчение, заметив, что он бросил несколько взглядов на Каса-дель-Корво, и ей стало еще приятней, когда Морис остановился в тени деревьев придорожной рощицы и долго, внимательно смотрел в сторону асиенды.

У Луизы мелькнула надежда, что он думал о ней, когда глядел на асиенду.

Но это был лишь проблеск радости, гаснущий словно солнечный свет во время затмения, который снова сменился мрачной тоской.

Морис Джеральд пришпорил коня и скрылся в зарослях чапараля, в которых терялась дорога.

Куда же он ехал? Конечно, навестить донью Исидору Коварубио де Лос-Льянос.

И можно ли было утешаться тем, что не прошло и часа, как ей уже проехал обратно? Ведь они могли встретиться в ближнем лесу — почти на глазах у ревнивой соперницы, заслоненные лишь легкой листвой.

Ее не утешило и то, что, проезжая мимо, мустангер опять взглянул на асиенду, опять остановился за рощей и долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво.

Этот взгляд был насмешливым, а может быть, торжествующим. Конечно, Морис может торжествовать. Но зачем такая жестокость? Зачем он остановился здесь, когда на его губах еще не остыли поцелуи Исидоры?

Глава XXVII. «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!»

Луиза Пойндекстер опять на асотее, опять одна со своим горем. Широкая каменная лестница приводила ее на место, где ее ждали все новые и новые испытания. Уже не раз давала она себе клятву, что не будет подниматься туда — по крайней мере, в ближайшее время. Но ее воля уступала чему-то более сильному, и клятва нарушалась на следующий же день, прежде чем солнце успевало осушить росу на траве прерии.

Как и накануне, она стояла на асотее, всматриваясь в дорогу по ту сторону реки. Как и накануне, она увидела проезжающего всадника с рукой на перевязи. Как и накануне, она пригнулась, прячась за парапетом.

Всадник ехал в том же направлении, как и накануне; он бросил, как и накануне, взгляд на асиенду и, остановившись за рощицей, долго смотрел в сторону Каса-дель-Корво.

Надеждой и страхом затрепетало сердце молодой креолки. Она уже готова была показаться из-за своего прикрытия, но страх одержал верх, а через минуту всадник уже уехал. Куда?

Конечно, на свидание с доньей Исидорой Коварубио де Лос-Льянос.

Можно ли в этом сомневаться!

Как бы то ни было, она скоро это узнает. Не прошло и двадцати минут, как на той же дороге появилась другая лошадь, леопардовой масти, со всадницей на спине.

Ревнивое сердце креолки не могло дольше мучиться сомнениями. Никакая правда не могла причинить ей больших страданий, чем те, которые она испытывала от своих подозрений. И Луиза решила узнать правду — быть может, роковую для ее гаснущей надежды.

Девушка направилась в заросли, где двадцать минут назад скрылся мустангер. Она ехала под колеблющимися тенями акаций, по мягкой траве у края дороги, чтобы лошадь случайно не ударила копытом о камень. Перистые ветви акаций спускались так низко, что цеплялись за перья ее шляпы. Всадница сидела, пригнувшись в седле, словно опасаясь, что ее заметят, и в то же время сама внимательно смотрела вперед.

Она поднялась на вершину холма, откуда была видна вся окрестность. Перед ней был дом, окруженный высокими деревьями. Это была богатая асиенда. Луиза знала, что здесь живет дон Сильвио Мартинес, дядя Исидоры. На равнине виднелись и другие дома, но только на этот дом, только на дорогу к нему был устремлен тревожный взор креолки.

Некоторое время она продолжала наблюдать, но никто не появлялся ни в асиенде, ни около нее. На дороге, ведущей к усадьбе, так же как и на проезжей, тоже никого не было видно. По лугу бродило несколько лошадей, но все они были не оседланы.

"Сеньорита могла выехать ему навстречу… Или Морис зашел к ним в дом?

Где они сейчас? В лесу или в доме? Если они в лесу, то знает ли об этом дон Сильвио? Если же Морис в гостях у них, то как к этому относится дядя Исидоры, и вообще дома ли он сам?"

Размышления Луизы были прерваны ржанием лошади и позвякиванием подков о камень на дороге.

Луиза посмотрела вниз. Мустангер поднимался прямо к ней по обрывистому склону. Она могла бы заметить его и раньше, если бы не всматривалась так внимательно в даль.

Он был по-прежнему один; и не было никаких оснований предполагать, что он недавно расстался с кем-то и тем более с возлюбленной.

Прятаться было поздно. Крапчатый мустанг уже ответил на приветствие старого знакомого. Всадница была вынуждена остаться на месте, поджидая мустангера.

— Здравствуйте, мисс Пойндекстер, — сказал он, подъезжая. В прерии не принято, чтобы дамы здоровались первыми. — Вы одна?

— Одна, сэр. Почему вы удивляетесь?

— Заросли — не очень подходящее место для таких прогулок. Впрочем, вы мне как-то говорили, что вам нравятся прогулки в одиночестве.

— Вам они тоже как будто нравятся, мистер Джеральд. Только вряд ли вы страдаете от одиночества… Не так ли?

— Я езжу один именно потому, что люблю одиночество. К сожалению, мне приходится жить в гостинице. Там настолько шумно, что и здоровому человеку тяжело, — а я это особенно остро чувствую. Поэтому прогулка верхом по этим тихим местам доставляет мне несказанное наслаждение. Прохладная тень акаций и ветерок, неутомимо играющий веерообразной листвой, могут восстановить силы даже умирающего. Вы не находите?