Из ворон в страусы и обратно - Анна Яковлева

– Не совсем. Если бы Вадим использовал всегда и всех только в профессии – это одно. Он действительно талантливый скаут, нюх у него – как у ищейки, безошибочно выбирает девушек самых перспективных, самых интересных. Без усилий окучивает и скармливает крылатую фразу про весы: лучшие друзья девушек и все такое.

Чувство острого стыда заставило Нилку опустить глаза: вместо того чтобы стать звездой подиумов, она стала звездой на фюзеляже!

Тамара продолжала с беспощадностью прокурора:

– Исхудавшие модели – это авторский знак Валежанина, его личное клеймо, он использует худобу в собственных интересах – не только профессиональных. Штука в том, что у Вадима мать – врач-эндокринолог и он знает о гормональной недостаточности почти все. Дефицит веса работает как противозачаточное средство – Вадим это и использует.

Слова жалили Нилку, как рой слепней. Не выдержав, она сорвалась в крик:

– Этого не может быть! Ты все врешь!

Желание сбежать и спрятаться заслонило боль, но что-то внутри говорило: все правда. Этот ужасающий цинизм Вадима – все правда.

Вот откуда такое блестящее владение предметом! Вот почему Вадим перестал предохраняться – он уже поставил ей диагноз, хотя она сама еще понятия не имела, что не может залететь!

– Это правда, – мягко сказала Томка. Она полистала журнал, вынула заложенную между страниц фотографию. – Вот смотри.

С фотографии на Нилку смотрело изможденное безволосое существо неопределенной половой принадлежности с ввалившимися щеками, тусклым взглядом запавших глаз.

Нилка вцепилась в изображение, отвергая сходство и в то же время с ужасом ловя в нем свои черты.

– Кто это?

– Это Ираида Вершинина, одна наша модель, с которой у Вадима был роман. Вы с ней одного типа. Умерла два месяца назад.

– Может, Вадим тут совсем ни при чем? – протолкнув ком в горле, выкрикнула Нилка. Глаза заволокло слезами, окружающие предметы расплылись.

– Ираида умерла, а еще две девушки на инвалидности и могли бы, если хочешь, рассказать тебе, как оказались в этом положении. Дать тебе телефоны? – Тамара загоняла в угол, не оставляла ни малейшей надежды.

– Нет, – сдавленным голосом отозвалась Нилка, – не нужно. Я тебе верю.

– Думаю, у него что-то не в порядке с психикой, – завершила обличительную речь Тома.

Это был шах и мат.

Они больше не говорили о Вадиме – подчиняясь призыву бабы Кати, все потянулись на кухню.

– К такому столу, – потирая руки, заявил Веня, – нужны сто граммов.

– Можно и сто граммов, – сдержанно отозва лась Катерина Мироновна и выставила на стол бутылку с чем-то, по виду напоминающим коньяк.

– Что это? – осторожно спросил Рене.

– Настойка на грецких орехах, – туманно объяснила баба Катя.

– Русский самогон, – внесла ясность Тамара.

– О, – рот у Рене округлился, – самогон?

По-домашнему жаренная картошка с луком и соленья тоже были встречены неоднозначно: Веня наворачивал за двоих, Рене отрезал гомеопатическими дозами, осторожно клал в рот и долго жевал, прежде чем проглотить, а Тамара сдержанно улыбалась и клевала без хлеба консервированный болгарский перец, от чего у Катерины Мироновны сделался ищущий взгляд и она каждые две минуты предлагала девушке:

– Может огурчиков?

– Нет, спасибо, – отнекивалась гостья. От самогонки на пару с Нилкой она отказалась наотрез.

– Может, помидорчиков?

– Нет-нет, спасибо.

– Тогда вот – икра из баклажанов.

– Ну, если только ложечку.

От Томкиных откровений в горло Нилке ничего не лезло, она с отсутствующим выражением лица ковыряла вилкой картошку. Видя состояние внучки, баба Катя все больше и больше нервничала.

– Эх, девки-девки. Да разве ж так можно есть? – не выдержала она. – Сознательно себя доводить до дистрофии – разве ж это по-божески?

– Что делать, – пожала плечами Тамара, – если дизайнеры хотят видеть свои вещи на стройных моделях. Никто, кроме местной фабричонки, не шьет на тучных дам.

– Так они все голубые, эти ваши дизайнеры, – сыто икнул Веня, – вот и доводят девушек до дистрофии. Чтоб те на пацанов были похожи.

Какое это было бы счастье, с горечью подумала Нилка, если бы Вадим оказался голубым. Это бы все объяснило. Тогда его жестокость имела бы хоть какое-то оправдание.

– Женщины-дизайнеры тоже не шьют на полных дам, – спокойно возразил Рене, глядя на Нилку. – Красота – это пропорции, кажется, так говорила мадам Шанель.

Хмурый взгляд из-под насупленных редких бровей был ему ответом. «Что-то быстро вы, господин Дюбрэ, отступили от принципов, – можно было прочитать в этом взгляде, – еще недавно вы предпочитали моделей повышенной стройности».

– Брехня, – рубанул Веня, очевидно поддавшись голосу крови, – женщина должна быть женщиной. Берешь в руки – маешь вещь.

Тут Нилкин кавалер сообразил, что ляпнул что-то не то и покосился на далекую от его идеала пунцовеющую Нилку.

– Вот я и предлагаю тебе жениться на Тоньке, – отомстила своему кавалеру Нилка, – у нее все места круглые.

– Я сам разберусь, на ком мне жениться, – огрызнулся Веня.

Мужчины на несколько секунд скрестили взгляды, после чего Рене печально усмехнулся.

– А че смешного-то? – взбеленился Веня, задетый за живое. – Не, че смешного-то?

– Абсолютно ничего, – спокойно согласился Рене.

– Вот и нечего держать меня за идиота, – налегал на голос Веня, – думаешь, я не вижу, как ты пялишься на Нилку? Думаешь, не понимаю, почему ты сюда таскаешься? Сам на нее глаз положил и лыбится! – Затылок у Вени покраснел, кулаки сжались, красноречиво свидетельствуя о Венином желании съездить лягушатнику по гладкой физиономии.

– Вениамин, – примирительно начал Рене, – я вам не соперник. Не переживайте.

– Ну-ну. С таким-то баблом не соперник? – зло ухмыльнулся Скрипников-младший.

Рене неприязненно посмотрел на молодого человека:

– Настоящую любовь нельзя купить.

Все дружно уставились на Нилку – она стала кумачовой.

– Нельзя, как же. У тебя устаревшие сведения, – наплевав на Нилкино состояние, гнул свое Веня, – все, кому не лень, покупают.

– Если вы намекаете на меня, то я слишком уважаю Ненилу, чтобы предложить ей подобный адюльтер.

– А ты попробуй, – неожиданно высказалась Нилка. В ее голосе слышались отзвуки перегоревшей страсти, боль и надежда.

Рене снял очки, достал из кармана джинсов платок и принялся с особенным усердием протирать стекла.

– Боюсь, мне, как старому кентавру, любовь не принесет ничего, кроме беды. – Он поднял на Нилку беспомощный взгляд, полный нежности и грусти.

Неожиданно близорукий француз вызвал живое сочувствие во всех без исключения женских сердцах. Тамара с Нилкой почти одновременно огорченно воскликнули: