Из ворон в страусы и обратно - Анна Яковлева

– Что, Нилушка?

– Ба, – рот у Нилки пополз и расквасился, – что вы наделали?

– Что?

– Ты обещала, что Варвара Петровна поможет мне вернуться на подиум, а сама наврала. Кому я теперь нужна? Кто со мной контракт заключит?

– Я заключу, – пробасил Веня, столкнул Нилку с весов и сгреб их с пола, – выбросить надо эту хреновину, чтоб не сбивала тебя с толку.

– Весы – лучшие друзья девушек, – давясь слезами, выкрикнула Нилка, – отдай!

Она попыталась вырвать у Вени свою драгоценность – Веня увернулся, весы выскользнули из слабых Нилкиных пальцев.

– Лучшие друзья девушек – это эстрогены, – просветил Веня и поймал в кулак Нилкины руки – тонкие и длинные, как прутья. – Выходи за меня, Нил.

Нилка вырвалась и плюхнулась на диван.

– Вень, женись на Тоньке, – устало попросила она, – Тонька беременная, а ее Алик ноги сделал, подался на историческую родину и пропал.

– А я-то тут при чем? – искренне удивился Веня.

– Ты же мужчина, – намекнула Нилка, – вот возьми и стань отцом ее ребенку.

– Я же тебя люблю.

– Веня, – простонала Нилка, – да кому она нужна, эта любовь? Что ты как маленький: люблю, люблю… Сделай что-то полезное.

– Вообще-то я выполнил свой гражданский долг. И даже орден получил за службу.

– Это тебе не армия, и орден твой здесь никому даром не нужен – сам говорил. А женишься – станешь отцом, сыну будешь показывать свой орден, – обрисовала заманчивую перспективу Нилка.

– Так я хочу нашему сыну показывать свой орден, – уперся, как баран, Веня.

Нилка ссутулилась, обхватила голову руками.

– Веня, у меня не может быть детей.

– Дура клиническая! Взвешивайся почаще – тогда точно не будет детей! Никаких и никогда. – Веня выместил злобу, грохнул весы со всей силищи об пол – ни в чем не повинный прибор развалился на две половины.

– И-и-и, – тоненько взвыла Нилка, падая на колени перед раскуроченными весами.

– Дура! – рявкнул Веня, приземлился рядом и прижал двумя руками Нилкину голову к груди. – Да я за тебя… я за тебя этого гада урою. Скажи, кто он?

– Он – самый замечательный на свете, – всхлипнула Нилка. – Ладно, пусти, больно делаешь.

Сад облетал, и Веня организовал субботник – сгребал листья, по индивидуальному проекту Катерины Мироновны сооружал кормушки для воробьев, стучал молотком и орудовал пилой.

Вид у Нилкиного кавалера был несчастный.

– Скажи, кто он? – Веня со злостью отшвырнул инструменты и приблизился к укутанной в шаль Нилке – всю осень ее одолевали простуды.

Нилка прикрыла веки, щурясь на последнее солнце.

Кто он? Он – это Он. Он – это ее все. Небо. Звезды. Солнце и Луна. Море и горы. Трава, земля, звери, птицы. Куст калины под окнами и островок декоративной фасоли на заборе – это Он. Хризантемы, иссоп, очитки… Очитки, иссоп, хри…

Нилка распахнула глаза и совершенно неожиданно для самой себя спросила:

– Ба! А где мои краски?

Баба Катя подняла голову от семян, которые перебирала на скамейке перед домом, и потрясенно переспросила:

– Краски?

– Да. Где мои краски?

– Где им быть? Там, где и были, – в шкафу на кухне. Все на месте, Нилушка, – боясь радоваться, ответила баба Катя.

– Сейчас такое освещение отличное, – окидывая участок задумчивым взглядом, сказала Нилка.

Веня сорвался с места, развернул кипучую деятельность: припер раскладушку из сарая, застелил ее одеялом, подождал, когда Нилка угнездится, и подсунул подушку под спину, потом еще одну, как принцессе в арабских сказках.

– Удобно?

Нилка кивнула.

Потом сощурилась на хризантемы винного цвета и забыла о Вене. Обо всем забыла. О своем позоре, о предательстве, о воробьихе и о том, как унизительно было собирать барахло под ее презрительным взглядом, даже о Вадиме забыла. Только призрачный образ Мерседес с палево-молочной коллекцией маячил на задворках памяти.

Уму непостижимо, поражалась себе Нилка, как она сумела выдержать разлуку с кистями и красками? Хотя чему удивляться – у нее же был Вадим…

Вечера уже были прохладными, и, сославшись на Варвару Петровну, баба Катя быстро свернула уроки живописи на пленэре:

– Посидела полчаса в саду – и хватит. А то еще, чего доброго, простынешь. Ты ж сейчас как младенец.

Веня с энтузиазмом подхватил Нику на руки, обдав запахом свежего пота, понес в дом, удивляясь по пути:

– Фу-ты, Нилка, коза больше весит.

В ответ Нилка заплакала тихими слезами.

…Теперь весов не было, и валежаниновские сентенции о лучших друзьях девушек не работали. Работали как раз противники этих сентенций. Как Нилка и думала, их оказалось немало.

Возглавил кампанию Рене Дюбрэ.

Наплевав на Нилкины запреты, приволок гамак, кучу книг по дизайну – в основном словари и справочники – и Томку в придачу.

Томка припала к подруге, будто несчастную выпустили из тюрьмы:

– Наконец-то. Я так рада, что все закончилось и ты с нами. Девчонки передают тебе привет и подарки. У нас куча новостей. Куда это поставить? – Она потрясла пакетами.

– Да куда-нибудь, где место увидишь, – разрешила Нилка, безразличная к подаркам.

Вынув из сумки какой-то журнал, Тома быстро свернула его в трубочку и таинственно шепнула:

– Пойдем поболтаем?

Устроившись в садовой беседке, первое, что сделала гостья, – подсунула Нилке журнал.

Нилка впилась взглядом в обложку, с которой прянично улыбалась воробьиха.

– Он женился на ней, – прокомментировала сие явление Томка, – теперь эта дрянь – лицо косметической линии.

У Нилки потемнело в глазах. На кого Вадим ее променял? На эту толстую дуру?

– Она из него веревки вьет, – не глядя на Нилку, цедила слова Томка, – никогда не думала, что Валежанин станет подкаблучником. Стал! Стопроцентным!

Отодвинув журнал, Нилка опустила голову. Пальцы сами нашли и принялись наматывать нитку от подола любимого платья, того самого, в стиле кантри, – ходила распустехой, но иглу в руки не брала – мешал ослиный синдром: нет – значит, нет. Не вышло из нее ничего, значит, не вышло, и точка.

– Том, не хочу ничего знать о них, – остановила подругу Нилка, – расскажи лучше, как у Полинки дела, как девчонки, сама как?

– Все так же. Мелькаю с переменным успехом в рекламе купальников, шуб и тренажеров.

Слушая подругу, Нилка осознала, как все это от нее далеко! Губы тронула вымученная улыбка.

– Ну, значит, ты в отличной форме.

– Нилка, я виновата перед тобой, – вдруг сказала Тома, и Нилка с удивлением посмотрела на подругу – в глазах у той стояли слезы.

– Что за глупости?

– Нет-нет. Я должна была тебе рассказать правду о Вадиме, но почему-то не рассказала, и теперь места себе не нахожу – виню себя в том, что случилось.

– Какую правду, Том? Что он меня использовал? Так ты мне это говорила, и совесть твоя может быть спокойна.