Список немыслимых страхов - Джессика Каспер Крамер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На мгновение мне кажется, что я повела себя глупо. Я представляю, как из трубки внезапно выскакивают мерзкие извивающиеся щупальца и хватают меня. Но ничего не происходит. Так что, собравшись с духом, я встаю на цыпочки и, наклонившись к рупору, говорю шепотом:
— Ау?..
А затем я заставляю себя сделать самое сложное. Отвернув лицо, я прижимаю ухо к зияющей дыре. Тишина, а затем — будто едва слышное, невесомое дыхание — ответ:
— Эсс-сс-сс-сс-и… — Голос такой бесплотный и легкий, что уши покалывает. Я хочу отдернуть голову, но не двигаюсь. — Эсси… кабинет… чердак…
И он смолкает.
Я отхожу от трубки, убираю палец с рычажка, и заслонка с щелчком встает на место. Несколько долгих минут я таращусь на переговорную трубку. И тут на меня снисходит озарение. Отчима дома нет. Мама спит. Фрейлейн Гретхен тоже. На чердак я ни за что не полезу, а вот в кабинет… Кабинет не наводит на меня такой страх. И вот она возможность туда попасть. Нужно только найти ключ.
Глубоко вздохнув, я набрасываю халат и зажигаю свечу. Затем выхожу на цыпочках в коридор и спускаюсь по лестнице, стараясь не наступать на скрипучие ступеньки. Дойдя до кабинета отчима, берусь за дверную ручку. Как я и думала — заперто.
«Смотри в оба, Эсси, — я представляю голос Беатрис, — не сдавайся сразу».
Я торопливо пробираюсь по коридору в кухню, но то и дело замираю и прислушиваюсь: не проснулся ли кто-нибудь, не вернулся ли доктор Блэкрик. Рядом с печью, на крючке, висит фартук фрейлейн Гретхен. Я залезаю в карман и достаю связку ключей на кольце. Прижав ее к груди, чтобы не бренчала, бегом мчусь по темному коридору. И вот я снова возле двери в кабинет. Поставив подсвечник на столик, принимаюсь перебирать ключи, чтобы найти тот, которым фрейлейн Гретхен открывала дверь, когда приносила мне ручку. Ключ от кабинета крупнее и тяжелее остальных. У меня дрожат руки, когда я вставляю его в скважину, но с первой же попытки замок с глухим щелчком открывается. Я немного мешкаю, прислушиваясь к тишине дома, и, только убедившись, что ничьих шагов не слышно, хватаюсь за ручку и поворачиваю ее. Дверь открывается.
Поначалу я ничего не вижу. Сглатываю. Войти в такую темную комнату — все равно что нырнуть в глубокий пруд посреди ночи. Знать не знаешь, что поджидает тебя во мраке. Но я стискиваю зубы и, взяв со стола подсвечник, вхожу в кабинет. Закрываю за собой дверь и жду, когда глаза привыкнут к темноте. Мало-помалу они привыкают.
Когда Гретхен приносила мне ручку, я мельком разглядела обстановку кабинета, но сейчас окна задернуты плотными портьерами, и свет маяка не проникает внутрь, а потому дальше вытянутой руки всё окутано тенью. Вокруг огненного язычка свечи только небольшой ореол, и кажется, будто я стою, окруженная куполом света. Предметы в дальних углах обретают громоздкие зловещие формы. Мне требуется вся смелость, чтобы заставить себя сдвинуться с места.
Я держусь поближе к стенам и встроенным в них книжным стеллажам. На них хранятся, должно быть, сотни книг, многие из которых тускло поблескивают золотыми буквами и затейливыми узорами на корешках. Я пытаюсь разобрать одно из названий: Die Traumatischen Neurosen. Увы, фрейлейн Гретхен была права: почти все книги здесь на немецком. Я ничего из них не узнаю.
Я продвигаюсь в середину кабинета, свеча отбрасывает огромные пляшущие тени на стены. Возле массивного письменного стола стоит крупный глобус, но я не кручу его. Беатрис точно посоветовала бы мне ничего не касаться. В детективных историях преступники постоянно допускают досадные ошибки, которые выдают их с головой. Они оставляют следы на полу или забывают передвинуть мебель на положенное место. Я чувствую, как к лицу приливает кровь: сейчас я и есть преступница, которая незаконно вломилась в чужую комнату.
Сверху, со второго этажа, доносится какой-то шум, и я замираю. Выждав пару минут и убедившись, что в доме тихо, я обхожу стол и дергаю ящики за ручки. Конечно же, они заперты, и, чтобы их открыть, нужны ключи поменьше размером, чем на связке фрейлейн Гретхен. Но на столе лежат стопки каких-то бумаг, поэтому я ставлю подсвечник, сажусь в просторное рабочее кресло и принимаюсь их просматривать.
«Ежегодные отчеты о расходах»… «Исследование ветряной оспы»… Я слежу за тем, чтобы не задеть и не сдвинуть другие вещи на столе, а документы складываю так же, как они лежали. «Вакцинация»… «Схема инфицирования»…
С тем же успехом эти бумажки могли быть написаны на немецком — уйма непонятных слов. Вздохнув, я начинаю разглядывать их помедленнее и искать то, что покажется мне важным. Это весьма утомительное занятие, и хоть у отчима каллиграфический почерк, по большей части я просто не понимаю всякие сложные медицинские термины. На мгновение мне становится грустно — я представляю, как расстроился бы из-за этого папа: ему было сложно читать даже самые простые детские книжки. Я помню, как пыталась помочь ему с чтением романов, которые он взял из библиотеки. Иногда он брал истории о призраках или о чем-то другом, что мне не нравилось, но я не возражала. У него была такая сильная тяга к знаниям, а рядом с ним я всегда чувствовала себя в безопасности.
Со второго этажа снова доносится шум. И на этот раз похоже, что кто-то идет по коридору. Я опять замираю, прислушиваюсь, но становится тихо. Убеждаю себя, что это просто звуки старого дома, как говорила фрейлейн Гретхен, и стараюсь не думать о девочке в мокром платье, о бесплотных голосах или о парящем в воздухе колокольчике.
Под стопкой документов я нахожу пухлую кожаную папку, перевязанную тесьмой. На обложке значится: «Сведения о работниках». Бумаги внутри лежат вперемешку. Тут и заявления о найме, и записи с собеседований, и увольнительные — в общем, вся информация о каждом, кто работает или работал на острове Норт-Бразер. Есть даже фотокарточки разных важных людей, например предыдущих главных врачей Риверсайда. Судя по всему, последний из них ушел с должности в 1903 году, и до сентября 1904-го ее никто не занимал. Пока не появился мой отчим. Здесь содержится несколько скупых подробностей о нем: например, как называется город в Германии, где он родился, и в каком
