Оловянная принцесса - Филип Пулман

— Значит, ему так объяснили?

— Ну конечно. Он ни за что не позволил бы причинить вред своей драгоценной малышке королеве. Ему дали понять, что требуется лишь кратковременная отсрочка, а потом все будет как нельзя лучше. И вдруг увидеть, как почва разверзается у него под ногами! Боже мой! И обнаружить, что мы считаем его своим сообщником, понимающим все с самого начала, участником заговора…

Юлиус не знает, что сказать. Блайхредер, посмеиваясь, качает головой, потом его лицо снова принимает серьезное выражение. Он откашливается.

— Ничего, мой мальчик, такие вещи случаются на каждом шагу. Через год-другой я поговорю с канцлером. Мы найдем для графа Тальгау какую-нибудь почетную должность — может быть, губернатора где-нибудь в провинции. Я люблю создавать друзей, а не врагов. Ты же знаешь, Юлиус, банковское дело требует мира. Запомни это твердо. Ну, а теперь, перечитай мне это письмо еще раз.

Секретарь читает. Блайхредер слушает, откинувшись в кресле, делает одно или два маленьких исправления и наконец отсылает Юлиуса, чтобы переписать послание набело и отправить его телеграфом в дом на лесистой окраине Эштенбурга.

Оставшись один, он снова берет в руки стеклянный шар и встряхивает его. Подносит его к правому глазу и пытается проследить кружение снежинок, но бесполезно: перед его взором лишь смутное мельтешение. Несколько лет назад банкир полностью потерял зрение в левом глазу, его правый глаз тоже совсем плох. Снег в маленьком стеклянном шаре кружится, танцует и плавно опускается на игрушечную страну, так похожую на Рацкавию, но он этого не видит.

Глава четырнадцатая

Предательство

Сквозь сон Бекки услышала стук в дверь и пробормотала:

— Уходите. Наи аb! Leine ziehe!

Но кто бы там ни был, уходить он явно не собирался. Вместо этого снова раздался стук, затем дверь слегка приоткрылась.

— Это я, — послышался тихий голос Джима. — Мне надо с тобой поговорить. Спишь? Вот незадача. Пойду разожгу камин и налью тебе чего-нибудь.

Бекки что-то пробурчала в ответ. Джим закрыл дверь, и она, все еще до конца не проснувшись, потянулась за своим пеньюаром. Через пару минут, растрепанная, заспанная, босая, Бекки выбралась в маленькую гостиную. Джим стоял у заново разожженного камина, держа в руках бутылку вина и два стакана. Он выглядел как моряк, на нем были грубые брюки, ботинки на каучуковой подошве и темно-синий свитер, который ему связала миссис Голдберг. Грубая куртка была перекинута через спинку стула.

— Как ты выглядишь? — раздраженно сказала она. — «Вот я на люгере, и девчонка моя», да? Я не хочу вина. Я хочу какао. Schokolade. Ты хоть представляешь себе, как я устала? Зачем мне вино? И тебе оно тоже ни к чему, ты и так пива достаточно выпил, от тебя несет… ах, какая гадость! Если бы ты был джентльменом, ты бы никогда не ворвался в чужую комнату без Schokolade. Иди и принеси мне его сейчас же. Ну ладно, не надо. Все слуги спят, а ты точно подожжешь кухню. Так чего тебе надо?

— Я могу сделать тебе чашку чаю, — услужливо предложил Джим. — Запросто.

— Чай? Тьфу! Английское пойло. Чего тебе надо?

— Мне надо, чтобы ты выслушала меня. Сядь и положи кочергу в огонь.

— Вот подогретое вино — другое дело…

Он вытащил из кармана бумажный кулек, вытряс оттуда немного сахару и специй в каждый стакан и залил все это красным вином. Когда кочерга нагрелась, осторожно, чтобы не дотронуться до стекла, опустил ее в вино. Жидкость злобно зашипела и забулькала.

— Попало немного сажи, но ничего, сойдет, — сказал Джим и передал ей стакан.

Бекки села у огня, положила босые ноги на каминную решетку и, потягивая вино, приготовилась внимать Джиму.

Он рассказал ей обо всем, что произошло, начиная с их встречи на террасе два дня назад. Она слушала и ужасалась. После всех трудов последних дней ей казалось, что она разбирается в политике — сложной, но открытой, .где все достигается путем кропотливых переговоров и компромисса. Как же она была не права! Оказывается, все это время вдали от посторонних глаз велась совершенно другая политика. И та простая, но секретная политика добивалась своего с помощью жестокости и силы.

— Уф! Не знаю, что и подумать… — наконец сказала она. — Так, значит, все это время барон Гедель прятал бедняжку в сумасшедшем доме? Не могу в это поверить… А эта женщина? Ты говоришь, это она убила короля Рудольфа? Где она сейчас?

— Карл с товарищами охраняют ее. Нам нужна ее помощь, чтобы вытащить Леопольда. Они сейчас направляются сюда. Как только он будет у нас, мы сможем арестовать Геделя, и с этим будет покончено. Дело будет закрыто.

— А что будет с ней?

— Она убийца, Бекки.

— Но что с ней будет?

— Мы передадим ее полиции.

— И тогда?

— Ее будут судить. И скорее всего, приговорят к повешению. Но я прослежу, чтобы ее признали сумасшедшей; тогда ее запрут в сумасшедшем доме вместо него. Вот это будет ирония судьбы!

— И все-таки это нечестно. Она сделала это из любви к мужу, а теперь ты хочешь, чтобы она тебе помогла, а сам собираешься ее предать.

Джим насупился и мрачно уставился в пол. Бекки смотрела на его широкие плечи, лежащие на коленях локти.

— Согласен, это выглядит так, — признался он. — Но любовь к мужу — недостаточное оправдание для убийства. Она ненормальна, Бекки. Если бы ты ее увидела, ты бы сразу заметила, какая она странная. Даже внешность, какие-то мелкие детали, волосы например. Она, наверное, часами ими занимается, причем так сильно зачесывает назад, что стягивает даже кожу на лбу, и пучок получается таким тугим, что на ощупь он как дерево, — я заметил, когда мы дрались. И в то же время она совершенно не следит за своей обувью. Туфли у нее потертые и грязные, подметки отваливаются. И еще сотни таких же вещей. Она как будто распадается на части. И глаза такие странные, чересчур пристальные. И вообще, сумасшедшая она или нет, она слишком опасна, чтобы оставаться на свободе. Подумай, если она получит то, что хочет, станет она от этого счастливее? Сможет она посадить на трон своего мужа и править вместе с ним? Он сломлен, бедняга. Он даже флаг поднять не смог бы, а нести его и подавно. Что уж говорить о дипломатии, о всяких переговорах, с которыми так ловко справляется Аделаида. Если Кармен Руис не сумасшедшая, такая жизнь не сделает ее счастливой, а если сумасшедшая, она все равно не поймет разницы. Конечно, это все очень трагично и для нее, и для него. Но мы всего лишь инструменты в этой трагедии. Нам придется действовать. Мы не можем принести в жертву все, что сделала Аделаида, все, что сделала ты, и будущее целой страны ради минутного счастья Кармен, которое все равно будет иллюзией. Да, мы использовали принца в качестве приманки, чтобы поймать ее, и мы используем ее в качестве приманки, чтобы добраться до Леопольда, а потом мы предадим ее. Но я буду свидетелем в любом суде мира и буду клясться, что она ненормальная. Они не повесят ее, если я вмешаюсь.

Бекки почувствовала комок в горле.

— А граф? — спросила она. — Он знает? Джим покачал головой.

— Он был сегодня очень бледен, — продолжила Бекки. — Выглядел совсем больным. Даже Аделаида заметила. Я уверена, что он мучится какой-то виной.

Джим закусил губу.

— Старый болван! Я думал, что хоть ему-то мы можем доверять. Послушай, Бекки… В то утро в Сент-Джонс-Вуде, когда взорвалась бомба… я чертовски рад, что там оказалась именно ты. На тебя можно положиться. И все-таки… лучше бы ты сейчас была за тысячу километров отсюда.

— Почему?

— Потому что здесь становится слишком опасно. Наверное, я думаю о твоей матери. Если с тобой что-нибудь случится, я себе этого не прощу. Как она? Она тебе пишет?

— Конечно, пишет. И я ей два раза в неделю пишу огромные письма. А ты что, не стал бы?

— Моя старушка все равно не смогла бы их прочесть, — ответил Джим. — Она умерла, когда мне было десять. От чахотки. Она была прачкой в Клеркенвелле. Мой папаша научил меня читать по книгам Диккенса. Он особенно любил «Рождественские рассказы», каждую неделю их перечитывал. Однажды он взял меня на выступление своего кумира. Помню, когда сам Великий и Неподражаемый читал нам вслух ту сцену, где Сайке убивает Нэнси, меня аж морозом по спине продрало… К чему это я? Ах да! О твоей матери… В этом все дело. Вот почему я хочу, чтобы ты была подальше отсюда. Слушай, Бекки, ты можешь эту ночь поспать в комнате Аделаиды?

— Ну ладно… Хорошо.

— Просто на всякий случай.

Он встал, подошел к окну и приподнял край занавески, чтобы поглядеть, что там на улице.

— Бекки, — спросил он, не поворачивая головы, — что ты будешь делать, когда договор будет заключен и подписан?

— Тогда… я бы, наверное, хотела поступить в университет и по-настоящему заняться языками… Но пока я могу думать только об одном — чтобы завтра утром подписали договор. Это самое захватывающее событие в моей жизни, Джим, ты не представляешь, что это для меня значит! Это же моя страна, и я в самом центре важнейших событий — что может быть замечательнее!