Анатомия призраков - Эндрю Тейлор

Эндрю Тейлор

Анатомия призраков

Памяти Дона

Поразительно, но за пять тысяч лет, прошедших после сотворения мира, так и не удалось решить, можно ли считать доказанным хотя бы один случай явления духа человека после смерти. Все факты свидетельствуют против этого, но вера говорит нам: «Да».

1

Поздним вечером 16 февраля 1786 года Тайная вечеря близилась к концу. Новый апостол принес клятвы, расписался в книге членов и под аккомпанемент гиканья, аплодисментов и свиста проглотил содержимое священного бокала, дара покойного Мортона Фростуика. Настало время тостов, предшествовавших грандиозной кульминации церемонии.

— Пьем до дна, джентльмены, — приказал Иисус, сидевший во главе стола. — Всем встать! Здоровье Его Королевского Величества!

Апостолы, шаркая, встали; многие не без труда. Четыре стула упали, и кто-то уронил бутылку со стола.

Иисус поднял бокал.

— За короля, благослови его Боже.

— За короля, благослови его Боже, — промычал хор голосов, поскольку апостолы гордились патриотизмом и преданностью трону.

Все осушили бокалы.

— Благослови его Боже! — повторил святой Матфей в дальнем конце стола и завершил страстную проповедь икотой.

Иисус и апостолы сели, и гул беседы возобновился. Длинная комната с высокими потолками была залита светом свечей. Над столом висела изменчивая пелена дыма. Под мраморной каминной доской пылал яркий огонь. Занавеси были задернуты. Зеркала между окнами отражали языки пламени, сверкание серебра и хрусталя и блеск пуговиц. Все апостолы носили одинаковую ливрею — ярко-зеленые сюртуки, отороченные буланым шелком и украшенные выпуклыми позолоченными пуговицами спереди и на обшлагах.

— Долго мне еще ждать? — спросил юноша по правую руку от Иисуса.

— Терпение, Фрэнк. Всему свое время.

Иисус возвысил голос:

— Наполните бокалы, джентльмены!

Он налил вино в бокал соседа и свой, наблюдая, как остальные мужчины повинуются ему, подобно овцы.

— Еще один тост, — пробормотал он на ухо Фрэнку. — Потом — церемония. А после — жертвоприношение.

— Умоляю, ответьте, — Фрэнк положил локоть на стол и повернулся к Иисусу. — Миссис Уичкот знает, что меня сегодня канонизируют?

— А почему вы спрашиваете?

Лицо Фрэнка густо покраснело.

— Я… просто интересуюсь. Подумал, может быть, она знает, ведь мне предстоит провести здесь всю ночь.

— Она не знает, — ответил Иисус. — Она ничего не знает. И вы не должны ей ничего говорить. Это не женское дело.

— Да, конечно. Напрасно я спросил, — локоть Фрэнка соскользнул, и он упал бы со стула, не поддержи его Иисус. — Тысяча извинений. Ну и везунчик же вы, знаете ли! Она просто прелесть… черт побери, только не обижайтесь, Филипп, мне не следовало этого говорить.

— Я не слушал, — Иисус встал, не обращая внимания на желание Фрэнка продолжить приносить извинения. — Джентльмены, настало время для очередного тоста. Всем встать! Будь проклята великая блудница вавилонская, его низейшество папа римский Пий VI, да гниет он вечно в аду со своими присными папистами!

Апостолы осушили бокалы и разразились аплодисментами. Тост был традиционным и уходил корнями к самым истокам клуба Святого Духа. Сам Иисус враждебности к папистам не питал. По правде говоря, его собственная мать была воспитана в лоне римско-католической церкви, хотя и отказалась от родного вероисповедания, обвенчавшись, и приняла вероисповедание мужа, как и подобает доброй жене.

Иисус подождал, пока хлопки и возгласы стихнут.

— Садитесь, джентльмены.

Стулья заскребли по полированным половицам. Святой Иаков опустился на самый краешек стула и неизбежно растянулся на полу. Святой Иоанн метнулся за ширму в дальнем конце комнаты, где, судя по звукам, его вывернуло наизнанку. Святой Фома отвернулся от общества, расстегнул штаны и помочился в один из передвижных стульчаков, удобно расположенный по соседству.

В дверь за спиной Иисуса осторожно постучали. Услышал только Иисус. Он встал и приоткрыл дверь на несколько дюймов. На пороге стоял мальчик-слуга со свечой в руке и широко распахнутыми от страха глазами.

— Что еще? — рявкнул Иисус.

— Если ваша честь не против, леди внизу была бы вам крайне признательна за возможность перемолвиться с нею словечком.

Иисус захлопнул дверь перед носом мальчишки. Улыбаясь, он профланировал обратно к столу, положил руку на спинку стула святого Петра, сидевшего слева от него, наклонился и зашептал на ухо:

— Я скоро вернусь… надо проверить, все ли готово. Если начнут проявлять нетерпение, велите им пить за здоровье любовниц.

— Уже пора? — спросил Фрэнк. — Пора?

— Почти, — ответил Иисус. — Не сомневайтесь, это стоит ожидания.

Он выпрямился. Святой Андрей задал Фрэнку вопрос о достоинствах водяных спаниелей в качестве подружейных собак, благодаря чему успешно завладел его вниманием, хотя и не надолго. Иисус вышел из комнаты, затворив за собой дверь из красного дерева. Воздух сразу стал намного прохладнее. Он стоял на квадратной лестничной площадке, освещенной двумя свечами, горевшими на полочке рядом с незанавешенным оконцем. На мгновение Иисус приблизил голову к запотевшему стеклу и протер на нем кружок. Было слишком темно, чтобы многое разглядеть, но в дальнем конце сада мерцала лампа над боковой дверью Ламборн-хауса.

Он поспешно спустился. Павильон стоял в глубине сада. Его планировка была крайне проста: гостиная наверху занимала весь второй этаж; лестница в конце гостиной соединяла ее с прихожей на первом этаже, откуда выходили две двери. Одна вела наружу, в сад, другая — в узкий коридор, тянувшийся вдоль всего здания, из которого можно было проникнуть на крытую террасу у реки и в несколько маленьких комнат. Мальчик-слуга, носивший нелепое имя Огастес, сидел на скамейке в прихожей. Он немедленно вскочил и поклонился. Иисус кивнул, и мальчик открыл дверь в коридор. Иисус прошел мимо него, не удостоив ни словом, и захлопнул дверь перед его носом.

Свечи парами горели на полочках вдоль стен — шары света в сумраке. Иисус постучал во вторую по счету дверь, и она отворилась изнутри.

Миссис Фиар втащила его в комнату, встала на цыпочки и пробормотала ему на ухо:

— Маленькая неженка нас подвела.

Небольшая комнатка была выкрашена в белый цвет и напоминала тюремную камеру. Но в ней было довольно уютно, поскольку в камине рдел уголь, занавеси задернуты, а ставни закрыты. Комната была обставлена просто: узкая кровать с белым пологом, стол и два стула. На столе бутылка вина, бутылка фруктового ликера, два бокала и миска с орехами. На камине горела свеча, единственный источник света, не считая огня.

— Подвела? — переспросил Иисус.

— Сами посмотрите. — На миссис Фиар было монашеское одеяние с черным платом, который обрамлял и затенял ее лицо. — Поднесите свет.

Иисус взял свечу и подошел к кровати. Полог был подвязан. Девушка лежала на спине, ее светлые волосы разметались по подушке. Запястья и лодыжки привязаны белыми шнурами к четырем столбикам кровати. Белая ночная рубашка со свободным воротом. Наверное, при жизни она была красива, подумал Иисус — из тех красавиц, что, того и гляди, разлетятся на мириады осколков, если сдавить их покрепче.

Он наклонился ниже. Она была совсем молоденькой… лет тринадцати или четырнадцати. Кожа от природы очень бледная, но щеки горели алым, почти пурпурным. Глаза открыты, а губы широко разошлись.

Он поднес свечу ближе. На губах виднелась пена, а в уголке рта — струйка рвоты. Глаза девушки вылезли из орбит.

— Черт побери.

— Такое расточительство, — сказала миссис Фиар. — К тому же я уверена, что она и вправду была девицей.

— Маленькая сучка. Уж не везет, так не везет. Что случилось?

Женщина пожала плечами:

— Я подготовила ее для него. Пошла в дом, чтобы принести еще свечей, но перед этим она попросила положить ей в рот орешек-другой. А когда я вернулась… сами видите. Она еще теплая.

Иисус выпрямился, но взгляд его задержался на лице девушки.

— Похоже, ее кто-то задушил. — Он быстро огляделся по сторонам.

— Я заперла за собой дверь, — спокойно ответила миссис Фиар. — Она подавилась орехом, вот и все. Мальчик не выходил из прихожей и никого не видел. Ему можно доверять?

— Он всего лишь ребенок. Он ничего не слышал?

— Стены толстые.

Со свечой в руке, Иисус принялся расхаживать по комнате. Миссис Фиар ждала, сложив руки и опустив глаза.

Он указал на потолок, на гостиную наверху.

— Я не могу себе позволить разочаровать Фрэнка Олдершоу. Только не его.