Полет шершня - Кен Фоллетт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Алло! – в недоумении повторил он – Кто это?
Она сглотнула и с трудом произнесла:
– Привет, щеточка, это твоя черная кошка. – Хермия звала его так из-за усов, которые кололись при поцелуях, а он ее – из-за цвета волос.
Теперь настала его очередь лишиться дара речи. Наступило молчание.
– Как у тебя дела? – спросила Хермия.
– Хорошо, – наконец отозвался он. – Боже мой, неужели это и правда ты?
– Да.
– Ты в порядке?
– Да. – И внезапно оказалось невмочь обмениваться дурацкими фразами. – Ты меня еще любишь?
Арне ответил не сразу, и Хермия испугалась, что его чувства переменились.
«Он не бухнет мне это прямо, – подумала она, – будет ходить кругами, тянуть резину, скажет: нам надо пересмотреть свои отношения, ведь прошло столько времени, – но я сразу пойму…»
– Я люблю тебя, – сказал он.
– Правда?
– Даже больше, чем раньше. Скучаю невыносимо.
Хермия закрыла глаза. Голова шла кругом, и она прислонилась к стене.
– Я так рад, что ты жива, – говорил он. – Я так счастлив, что ты позвонила!
– И я тебя очень люблю, – выговорила она.
– Что происходит? Где ты? Откуда ты звонишь?
– Я тут, неподалеку. – Она взяла себя в руки.
Арне заметил, что Хермия осторожна.
– Отлично, я все понял.
– Ты помнишь наш замок? – произнесла она заготовленную фразу. В Дании замков много, но особенным для них был только один.
– Наши развалины? Конечно! Как я могу забыть?
– Давай там встретимся?
– А как ты туда… ну, не важно. Ты серьезно?
– Да.
– Это далеко.
– Дело очень важное.
– Да я куда угодно, лишь бы тебя увидеть. Погоди, дай подумать. Вот что, я попрошу увольнительную, а если не дадут, просто уйду в самоволку…
– Ни в коем случае! – Не хватало еще, чтобы его разыскивала военная полиция. – Когда у тебя следующий выходной?
– В субботу.
Телефонистка вклинилась напомнить, что у них всего десять секунд.
– Я буду там в субботу, – торопливо проговорила Хермия, – надеюсь, что буду. Если ты не сможешь, буду приходить туда каждый день, пока смогу…
– Я тоже.
– Береги себя. Я тебя люблю.
– Я тебя люблю…
Разговор прервали.
Хермия продолжала прижимать трубку к уху, будто в ней еще звучало эхо голоса Арне. Потом телефонистка спросила, не хочет ли она сделать еще звонок. Хермия поблагодарила и повесила трубку.
Расплатившись у стойки, пьяная от счастья, она вышла на улицу, постояла на вокзальном перроне под высокой округлой кровлей, в толпе спешащих в разные стороны людей.
«Он еще меня любит… Через два дня мы увидимся…»
Кто-то на бегу налетел на нее. Хермия развернулась, зашла в кафе и плюхнулась там на стул.
«Через два дня…»
Замок, о развалинах которого они говорили, звался «Хаммерсхус»; ради него туристы ездили на принадлежащий Дании остров Борнхольм в Балтийском море. В 1939 году Хермия и Арне провели там неделю, выдавая себя за мужа и жену, и однажды теплым вечером на закате занимались в руинах любовью. Арне добираться туда паромом от Копенгагена, на что уйдет семь или восемь часов, либо же лететь из Каструпа – тогда это займет всего час. От побережья Дании до острова сто шестьдесят километров, но до южного берега Швеции оттуда – всего тридцать. Чтобы попасть туда нелегально, придется нанять рыбачью лодку.
«Я-то ладно. Ужасно, что навлекаю опасность на Арне. Ему предстоит не свидание, а тайная встреча с агентом британской разведки. Я ведь попрошу его шпионить. Если поймают, ему грозит смерть».
Глава 10
На второй день после ареста Харальд приехал домой.
Хейс позволил ему провести в школе столько времени, чтобы он успел сдать последний экзамен и получить документ об окончании школы. Только на церемонию выпуска, до которой еще неделя, его не допустят. Главное, что место в университете от него не ушло. Будет изучать физику под руководством Нильса Бора – если, конечно, доживет.
За эти два дня он узнал от Мадса Кирке, что Поуль погиб совсем не в катастрофе. Военные скрывали подробности, отговариваясь тем, что расследование еще не закончено, но кто-то из летчиков, встречавшийся с родней погибшего, рассказал, что как раз в то время на базе была полиция и все слышали выстрелы. Харальд был твердо уверен, хотя и не мог открыть это Мадсу, что Поуль погиб из-за своего участия в Сопротивлении.
Тем не менее всю дорогу домой он больше боялся отца, чем полицию. Это было утомительно знакомое путешествие через всю Данию, от Янсборга, который находится на востоке страны, до Санде, лежащего на западном побережье. Он назубок знал, где расположены здания вокзалов в каждом городке, встречающемся на пути, прекрасно помнил равнинный зеленый ландшафт и пахнущий рыбой причал парома. Из-за того, что поезда часто опаздывали, дорога заняла целый день, но ему хотелось, чтобы она длилась еще дольше.
Все это время перед мысленным взором Харальда стоял кипящий гневом отец. Он составлял себе в оправдание страстные речи, которые и сам не находил убедительными. Пробовал и такое извинение, и сякое, но никак не удавалось придумать формулу, которая была бы искренней и при этом не жалкой.
«Может, – думал Харальд, – бросить родителям, дескать, радуйтесь, что я вообще жив, мог бы разделить судьбу Поуля Кирке?»
Но это была бы спекуляция на чужой героической смерти, дело совсем недостойное.
Добравшись до Санде, Харальд оттянул свое появление дома тем, что направился туда пешком, вдоль берега. Был отлив, и море едва виднелось в миле от пляжа – узкая полоска темно-синего цвета, тронутая пеной прибоя, сплюснутая между яркой голубизной неба и охряным песком. Был уже вечер, солнце стояло низко. По дюнам бродили редкие отдыхающие, группка мальчишек лет тринадцати гоняла мяч. Вполне безмятежное было бы зрелище, если б не торчали каждую милю по линии прилива недавно выстроенные из серого бетона бункеры, снабженные артиллерией и солдатами в касках.
У новой военной базы он свернул с пляжа и направился вдоль длинной ограды, благодарный, что есть повод еще немного отложить встречу с отцом. Думал он о том, успел ли Поуль переправить англичанам его рисунок радиооборудования. Если нет, то полиция наверняка его обнаружила. Ищейки, конечно, заинтересуются, кто это изобразил. К счастью, там нет ничего, что могло бы навести на Харальда. И все же эта мысль пугала. Кто преступник, полиции неизвестно, но о преступлении они уже знают.
Наконец показался родительский дом, выстроенный, как церковь, в местном духе, из выкрашенных в красное кирпичей, с соломенной крышей, которая низко нависала над окнами, как шляпа, надвинутая от дождя. Перемычка над входной дверью согласно традиции раскрашена косыми полосами черного, белого и зеленого цветов.
Пройдя в дом, Харальд заглянул в ромбик окошка двери, ведущей в кухню. Там находилась только мать. Он посмотрел на нее как бы со стороны, представляя, какой она была в его возрасте. Сколько Харальд себя помнил, мать всегда выглядела изношенной, а ведь, наверное, в юности на нее заглядывались парни.
Согласно семейной легенде отец Харальда, Бруно, к двадцати семи годам считался убежденным холостяком, всецело посвятившим себя делам своей маленькой паствы. Но тут он познакомился с Лисбет, на десять лет моложе его, и потерял голову. Так безумно влюбился, что, желая выглядеть романтичнее, явился на церковную службу в цветном галстуке, и глава общины выговорил ему за неподобающий наряд.
Глядя, как мать, склонившись над раковиной, отдраивает кастрюлю, Харальд попробовал увидеть тусклые седые волосы такими, как когда-то, иссиня-черными и блестящими, карие глаза – смеющимися, лицо – гладким, а усталое тело – полным энергии. Надо думать, неотразима была, если навела беспощадного праведника отца на грешные мысли. Нет, такое даже представить невозможно.
Войдя, он поставил чемодан на пол и поцеловал мать.
– Отца нет, – спокойно сообщила она.
– А где он?
– Ове Боркинг захворал.
Ове был старый рыбак и преданный член общины.
Харальд перевел дух. Все, что угодно, только отложить объяснение.
Мать выглядела подавленной, и казалось, вот-вот расплачется. Харальду стало не по себе от жалости.
– Прости, мама, что расстроил тебя, – вздохнул он.
– Что я! Твой отец страшно унижен, – ответила мать. – Аксель Флемминг созвал внеочередной совет общины, чтобы обсудить этот вопрос.
Харальд кивнул, поскольку и не сомневался, что Флемминги поднимут шум.
– Но зачем же ты это сделал? – жалобно вздохнула мать.
Что он мог ей ответить?
На ужин она дала ему ветчину с хлебом.
– Есть новости о дяде Иоахиме? – спросил он.
– Никаких. Никто не отвечает на письма.
