С.С.С.М. - Мария Чепурина

Неприятная дрожь пробежала по телу Кирпичникова.

– Что касается меня, Гизела… – Кунигунда противно захихикала. – Я, кажется, тоже влюбилась!.. Да!.. Его зовут Курт Зиммель!

Днем девица снова вертелась возле больного, демонстрируя свои воланы и горошки от Вионне, и даже пыталась кормить его с ложечки. Тот решил пока притворяться глухим: желание общаться с юной фашисткой, и так небольшое, после подслушанного разговора свелось к нулю. К тому же классовое чутье подсказывало красностранско-ангеликанскому агенту, что мнимая глухота может оказаться полезной.

Так и произошло. Тем же вечером, вернее, почти ночью он подслушал еще один разговор, происходивший на этот раз за стенкой слева. Случайно прикорнув в восьмом часу вечера, он проснулся в полдвенадцатого совершенно выспавшимся – и в очередной раз удивился никудышной звукоизоляции особняка. Слышно было даже негромкую мелодию патефона – что уж говорить о голосах!

– Не знаю, Риккерт, – сказал первый голос. – Кажется, я совсем отчаялся.

– Не переживай, – ответил второй. – В жизни каждого бывают светлые и темные полосы. Давай лучше еще выпьем!

– Какие, к черту, полосы, Риккерт?! Мне и так уже пришлось рассчитать половину прислуги. Если все пойдет так и дальше, придется продавать этот дом. От сбережений уже ничего не осталось! Думаешь, моя семья может прожить на одну генеральскую пенсию? Ну ладно, пусть еще доход от акций… хотя в нынешнем положении об акциях даже смешно говорить! Ходят слухи, что Объединенная Компания Паровых Машин скоро пойдет по миру – всюду это электричество, будь оно неладно…

– Но ты делал то, что я советовал?

– Еще бы, Риккерт! Я из кожи вон лез, чтобы канцлер обратил на меня внимание! Связался с Клейнерманом, заручился поддержкой Ленца… Подписывался на займы, хвалил его, выступал на митингах, печатал в газетах верноподданнические заметки, приносил жертвы древним богам, вступил в тайный орден… Даже взял домой одного раненого с этого дурацкого свалившегося дирижабля! Нанял ему сиделку, кормлю как на убой, снабжаю лекарствами… Тьфу! И все попусту!

– Раненого? Ты это всерьез, фон дер Пшик?

– Еще бы не всерьез! Валяется как раз тут, за стенкой! Весь побитый, глухой как бревно, – ему от удара, понимаешь ли, уши отшибло! – зато жрет за троих! Я уже десять раз пожалел, что взвалил на себя этого дармоеда! Боюсь, он будет притворяться больным, даже когда выздоровеет, лишь бы валяться в моей кровати, есть и пить за мой счет!

– Не преувличивай, фон дер Пшик! Остынь! Ты вечно доводишь себя из-за всяких пустяков! Давай-ка лучше еще выпьем.

На короткое время оба замолчали. Видимо, наливали и чокались.

– Они просто издеваются надо мной, Риккерт! – снова начал жаловаться фон дер Пшик. – Разве я многого требую?! Разве я ничего не заслужил своей верностью Брюнеции?! Я прошел всю Империалистическую войну, Риккерт, всю, от начала до конца, был трижды ранен! Когда я был ландфюрером, то делал все, чего требовала фашистская партия! В одну ночь я выгнал из города три тысячи инородцев! И об этом уже никто не помнит!

– Я помню, Пшик. Успокойся.

– …Я добивался всего лишь должности коменданта какого-нибудь концлагеря! Ленц обещал, что все для меня устроит! Черта с два! Назначили какого-то выскочку тридцати одного года, ты только подумай, Риккерт, тридцати одного года, это же ни в какие ворота не лезет! Я даже не знаю, кто он вообще такой! А мой бесценный опыт, как же мой бесценный опыт, ведь я столько времени проработал полковым палачом! Но нет! Это никого не интересует!

Пшик закончил изливать свои жалобы и успокоился. Еще какое-то время собеседники молчали.

– Послушай, кажется, у меня есть одно соображение насчет тебя, – прервал тишину Риккерт. – Я сведу тебя с одним университетским приятелем. Его зовут Вильгельм Гласскугель. Парень не без странностей, но все же… Может, если ты ему понравишься…

– Он имеет влияние?

– Сейчас его карьера пошла вверх. Говорят, Гласскугель навещает канцлера чуть ли не каждый день. Формально должность у него небольшая…

– Но?

– Но говорят, что на самом деле Гласскугель чуть ли не начальник какого-то нового секретного бюро. Не спрашивай меня, чем они там занимаются: я об этом понятия не имею! И насчет встреч с канцлером я тебе, конечно, тоже ничего не говорил…

– Само собой!

– Просто познакомишься, поговорите о том о сем… Ты постарайся ему понравиться. Сам понимаешь, что гарантии никакой…

– В моем положении выбирать не приходится, – сказал фон дер Пшик. – Цепляюсь за любую соломинку. Но ты меня обнадежил, приятель! Давай-ка выпьем за это!

Разговор прервался еще на полминуты. Молчание снова нарушил Риккерт:

– Кстати, что касается твоего раненого. Ты в курсе, кто он и что он? У него были документы?

– Ты шутишь! К тому времени, как я прибыл в больницу, всех чистокровных больных с документами уже разобрали высокопоставленные чиновники! Представился Куртом Зиммелем. А кто он на самом деле…

– На твоем месте я бы навел про него справки, – задумчиво произнес гость. – Был ли на судне вообще человек с таким именем? Ты должен это выяснить, фон дер Пшик!

– Выясню, выясню…

– Судя по твоему беспечному ответу, ты совсем не в курсе последних новостей! Разведка доложила, что на судне был ангеликанский шпион!

– Что?!

– Ангеликанский шпион!

– Так, может быть… он погиб?

– Может быть, и погиб, а может, и нет… Лучше тебе самому во всем убедиться, пока… Пока ты не оказался в неприятной ситуации, фон дер Пшик. Лишняя предусмотрительность не помешает! Да и эта подозрительная глухота… Советую тебе держать ухо востро!

После бессонной ночи Краслен пришел к выводу, что лучше сообщить хозяевам о возвращении слуха – не дай Труд, узнают сами, тогда живым из этого особняка уже не выберешься. Утром он сообщил Кунигунде, что вроде как понемногу, полегоньку, если только ему не мерещится, начинает различать звуки.

– Какое счастье! – воскликнула та. – Это Фрейр тебе помогает! Сегодня как раз праздник летнего солнцеворота, вот боги и послали нам чудо!

В языческих богах Краслен разбирался не очень-то хорошо. Он предпочел промолчать. Кунигунда, судя по всему, тоже не была специалисткой в этой области: после короткой паузы она смущенно добавила:

– Ну… По крайней мере, так писали в «Журнале молодых фашисток». Но это не главное, теперь мы наконец сможем общаться! Расскажешь мне про себя?

– С удовольствем, – сквозь зубы процедил Кирпичников.

– Ты женат? Партийный? Любишь танцы? Бываешь в кино? Твои родители – расово чистые брюнны?

– Мм… Да! – сказал Краслен.

– Что – «да»? – спросила девушка, не будучи в силах скрыть одновременно разочарования и надежды.

«Неплохо было бы, конечно, сказать ей, что я женат, тогда эти утомительные знаки внимания, наверное, прекратились бы», – решил Кирпичников. Впрочем, он помнил руки официанта: обручального кольца на них не было. Информация о Зиммеле уже в руках фон дер Пшика, а если нет, скоро наверняка там окажется. Так что лучше не давать лишних поводов для подозрений.

– Да – на все вопросы, кроме «женат». – Кирпичников изобразил приветливую улыбку.

Девушка расцвела.

– Знаешь, когда отец решил взять раненого из больницы, мне это сначала не понравилось, – потупившись, проговорила она. – А теперь я даже рада, что ты у нас дома!.. Хочешь сосиску?

– Спасибо.

– А хочешь, я заведу патефон?

– Не стоит утруждаться.

– Может быть, почитать тебе что-нибудь?

– Вообще-то я и сам мог бы…

– Хорошо. Тогда я просто принесу кофе. И булочек! Кажется, на кухне были еще свиные колбаски. А у меня в комнате есть отличные грампластинки и много хороших стихов! Сейчас вернусь!

В этот день гостеприимное семейство проявило к Краслену столько внимания, что к вечеру он порядком устал от неустанной заботы. Сиделка, обычно смотревшая на больного как на бессмысленный манекен, простой источник заработка, соизволила поговорить с ним о погоде. Заглянул и сам барон. Он осведомился насчет здоровья Курта Зиммеля и как бы невзначай завел разговор о политике: видимо, проверял, насколько раненый лоялен фашистскому режиму. Краслен, понятное дело, прикинулся рьяным поклонником Шпицрутена. О семье, дате рождения и прочих личных данных Курта, неизвестных Кирпичникову, Пшик, по счастью, почти не спрашивал.

Не давал покоя и Ганс. Сначала он снова донимал Кирпичникова рассказами о своей собаке, которую отец не разрешил привести в комнату к больному, о братьях, готовившихся к мировой агрессии, приятелях, учителях, турпоходах и о том, что скоро перейдет в специльную закрытую школу, расположенную в старинном замке в горах.

– Там учат тако-о-о-ому! – вдохновенно трепался мальчишка. – Кстати, ты случайно не поможешь мне справиться с домашним заданием? «Если на нашей улице жили двадцать инородцев, но семь из них мы выгнали, то насколько чище станет улица после того, как мы выгоним остальных, если каждый инородец в день производит триста граммов отходов?»