Полное собрание сочинений. Том 4. Туманные острова - Василий Песков

Постучал пальцем, гудит, как барабан, черепушка. Привез леснику. «Дрозд», — сразу сказал старик. Объясняю: нашел на железном столбе.

Лесник подумал и закончил разговор так: «А кто может сказать: почему? Чудак, и все. Среди птиц тоже случаются чудаки».

После метели снег еще не осел. Лыжня глубокая. Встретился на лыжне с мышью. Повернул зверь и пошел наутек. Но далеко ль убежишь от великана на лыжах? Остановилась мышь, глядит: не отстаю — и снова во все лопатки. Как в туннеле, летит по лыжне. Скоро поняла мышь: лучше бы в сторону от меня. На задних лапках столбиком стала, карабкается. Нет, свалилась — слишком высокий обрыв. Опять наутек. Лыжня у меня длинная. Что, думаю, будет? Бежит и бежит мышь. Не выдержала наконец, ощетинилась, на дыбы стала. Стоим друг против друга.

Мышь полна решимости умереть или победить. И я отступил. Сделал палкой ход от лыжни…

Приехал на четыре дня внук лесника Володька. Днем я пишу, а Володька делает клетку для снегиря. Во дворе мы с Володькой насыпали кучу снега, утыкали снег репейником, посредине поставили подпертое колышком решето. Под решетом — конопляные семечки. От колышка в сени тянется нитка. Ждем снегирей… Снегири прилетели, на репейнике посидели, но к решету не идут…

Становимся на лыжи с Володькой — и в лес. Видели снегирей, свиристелей, на пустыре щеглов видели, видели, как белка головой вниз бегает по стволам сосен. А лесу, где проходила лыжня, для интереса названия дали. Такие названия: «Долина упавшего дерева», «Поляна четырех дней», «Лосиные переходы». Получилось так, как будто мы большое путешествие совершили и открыли новые земли. Весь вечер Володька сидел у лампы и на листе пожелтевших обоев рисовал карту леса.

Ну, конечно, попали на карту и наши названия.

Много раз видел, как мышкует лисица. Голову набок, прислушалась и прыг в сторону. Быстро-быстро заработала лапами, вот уже только красный хвост торчит из-под снега. Облизнулась и опять торчком держит черные уши.

С удивлением вчера увидел: лисий след на лыжне. Долго бежала. Сегодня опять свежий след. А вот и решение загадки — ямки по сторонам. По рыхлому снегу бежать неудобно.

Лисица тихонько бежит по твердой лыжне и слушает. Вот видно: прыгнула в сторону, оставила ямку и опять на лыжню. Еще одна ямка. Вот ямка с каплями крови, значит, не зря старалась. И опять цепочка следов на лыжне.

Вечер. Все затоплено синевой. Неуловимые приметы рождают чувство: скоро зима пройдет перевал. В березняке редкие высокие ели похожи на солдат, идущих в дыму в атаку. Мороз, однако, такой, что чувствуешь его запах, если глубоко вдохнуть через ноздри. А молодой снег пахнет арбузом.

В «Долине упавшего дерева» большая птица поднялась с шумом почти из-под лыжи. Я отпрянул и завалился в снег, не успев разглядеть птицу. Но определить было нетрудно — зеленый дятел. Он без ошибки распознал муравейник в похожем на сахарную голову бугорке. Разгреб снег, проделал в глубину ход и учинил разбой в муравейнике. И так, видно, дятлу было тепло и сытно, что не услышал он скрипа лыж. Случись лисица на моем месте, дятлу не сдобровать бы.

А что если дятел вернется… Делаю круг по лесу.

Выхожу опять на лыжню и теперь уже тихо-тихо подбираюсь к разрытому муравейнику. Падаю с шапкой в руке. Что-то большое под шапкой колотится. Осторожно руку под шапку… Он!

Больно ущипнул палец. Но куда податься, он в руке у меня. Сердце колотится в зеленых взъерошенных перьях. Подержал, пожалел, что Володька уехал, и разжал пальцы. Фр-р-р!.. — скрылся под елками.

Много раз видел, как мышкует лисица. Голову набок, прислушалась и прыг в сторону. Быстро-быстро заработала лапами, вот уже только красный хвост торчит из-под снега. Облизнулась и опять торчком держит черные уши.

Опять дятел… На середине лыжной дороги стоит толстенная, выросшая на открытом месте осина. Возле нее после бега удобно постоять, прислонившись к стволу спиною. Почему, думаю, прямо от корня осины растут молодые сосенки? Все имеет причину и объяснение. Маленький пестрый дятел облюбовал осину для своей «кузницы». Таскает сосновые шишки, запихнет в расщелину на стволе и пошел молотить.

Конечно, не каждое семечко успевает схватить длинным своим языком, кое-что падает и на землю. Видно, молотит уже не один год — сосенки под осиной зима уже не может укрыть с головою.

Долго наблюдал куропаток. Серые птицы без страха бегали по проезжей дороге, перебирали лапками клочья рыжей соломы. Потом пешим ходом птицы пошли в кусты на ночлег.

Они не шли, а как бы плыли, по грудь утопая в рыхлом снегу. После них оставались глубокие борозды. Я уже хотел пожелать куропаткам спокойной ночи, как вдруг вся стая с шумом поднялась над кустами. Кто-то их напугал… Ни за что не увидел бы белого зверя, если бы не три черные точки — два глаза и нос. Три точки спрятались в норку, но сейчас же явились снова. Я не шевелюсь и, видимо, поэтому представляю для зверя загадку. Наверное, первую зиму встречает ласка в лесу. Под лыжей у меня скрипнуло. Ласка спряталась, но любопытство сильнее страха.

Опять появились черные точки глаз. Любопытство — главный учитель в лесу. Больше знать будешь — легче врагов избежишь. Но и учеба штука опасная. Все-таки не прячутся черные точки. Важно ласке узнать: надо меня бояться или не надо? А человек почему стоит, мерзнет, не шевелится? Тоже любопытство. Человеку все важно знать, все понимать важно.

Прямо на лыжне, прислонившись к дереву, делаю в книжке заметки. Любопытная штука — листать эти книжки спустя какое-то время.

Летом, например, или зимой в городе после работы. Два-три написанных слова способны многое воскресить в памяти. Я не хотел бы забыть январскую лесную лыжню, сидение у печи с бумагами, матрац, набитый дубовыми листьями, запах осиновых дров, лампу на окне лесника… Обидно, что часто ленишься и неаккуратно ведешь записи. А память не все способна хранить.

Фото автора. 10 января 1965 г.

Материнская память

Речь идет о сыне и матери. Сына зовут Вальдемар Шилке. Живет он в городе Наумбурге Германской Демократической Республики. Ему двадцать шесть лет, если верить документу, отысканному в архиве. Двадцать лет живет он в Германии. Рос в приюте, получил потом профессию слесаря, работает сейчас на заводе. Человек ничего не знал о своем прошлом. Ему сказали: родители погибли во время войны. Много людей осталось без родителей после войны, Вальдемар примирился с судьбой. У него много хороших друзей в ГДР. Но, взрослея, человек все чаще думал о прошлом — кто он? откуда? может быть, живы родители?

После долгих запросов из архива пришел документ, удостоверяющий личность четырехлетнего мальчика Вальдемара Шилке. На документе стояла дата: 5 февраля 1944 года. Это было время, когда фашисты увозили детей в Германию: русских, украинцев, белорусов. В документе с фашистской печатью значилось: Шилке, родился в Киеве, примерный год рождения — 1939-й. Так Вальдемар узнал страничку своего прошлого, узнал, что родина его — Советский Союз. Может быть, где-то там живут его мать и отец? Вальдемар стал искать помощи. Наш берлинский корреспондент Сергей Тосунян побывал в городе Наумбурге. 27 декабря «Комсомольская правда» подробно рассказала о встрече с Вальдемаром Шилке.

Вальдемар не уверен, что Шилке — его настоящая фамилия: фашисты меняли и фамилии, и имена детей, которых увозили в Германию. Он не помнит матери и отца. Память вообще мало что сохранила.

«Вальдемар Шилке». Эти снимки были опубликованы в «Комсомольской правде» 27 декабря.

«В Дрогобыче, на пересыльном пункте, заболел воспалением среднего уха. Остался шрам…»

«Возможно, родился в Киеве, но припоминаю лишь деревенский домик на берегу широкой реки. Мать брала меня с собой, когда ходила стирать белье. Рядом с нашим домом стояла мельница. В нее попала бомба, и она загорелась. Я это хорошо помню. Сбежались люди, стали цепочкой и передавали друг другу ведра с водою. С нами жила еще и бабушка. Очень смутно припоминаю лицо матери. Она была черноволосая, красивая. Потом мы куда-то ехали на фургоне, запряженном лошадьми, потом поездом. На какой-то остановке нас высадили.

Люди в военной форме отбирали детей у родителей. Взрослые становились в одну сторону, малыши — в другую. Вот, пожалуй, и все».

В газете вместе с этим воспоминанием напечатаны фотографии мальчика четырех лет и взрослого Вальдемара. Не очень много данных, чтобы начинать поиски, но мы надеялись на отзывчивость и внимательность наших людей.

Стали ждать писем.

За две недели в редакцию пришли десятки писем из разных мест: из Киева, Вильнюса, Гомельской области, из-под Курска. Среди них было двадцать писем от матерей. Их нельзя читать без волнения. В каждом письме надежда, почти уверенность: мой сын! Но у человека только одна мать. Только одно письмо из двадцати могло принадлежать матери Вальдемара…