На грани - Сара Дюнан

Она подумала о доме и о том, как все собрались в нем в этот субботний вечер. Как кстати, что Стелла именно в этот уик-энд решила их навестить. Они не общались уже две или три недели. Может быть, поэтому она и приехала? Приехала выведать, в чем дело?

Наверное, ей следовало им объяснить, что происходит. Стелле и Полу. Роман с женатым мужчиной вряд ли шокировал бы Пола, оскорбив его нравственное чувство. В прошлом они привыкли исповедоваться друг другу, не делая секрета и из любовных неудач, подтрунивая над собой и смеша друг друга, допоздна засиживаясь за рюмочкой бренди. Но с появлением на небосклоне Майкла их веселая дружба, эта близость без интимной близости, несколько потускнела. Поэтому она и не рассказала ему о Сэмюеле, а он не догадался спросить. Что же касается Эстеллы, тут причины были сложнее. Как многие близкие подруги, они были людьми очень разными. Порывистость Анны, ее безответственность дополняли осторожную основательность Эстеллы. Но при всей непредсказуемости Анны именно она была более устойчивой и не давала развиться болезненной отчужденности Эстеллы, потерявшей в десятилетнем возрасте мать и с тех пор недоступной для любого тесного общения. То, что за долгие годы они сумели сохранить прочность отношений, удивляло и радовало их обеих. Лишь однажды дружба их была поколеблена романом Анны с Крисом и тем, что воспоследовало в результате. Анна совершенно потеряла присущий ей вкус к жизни, и отчаяние ее оказалось таким пугающе безысходным и таким заразительным, что, когда она вдруг села в поезд и отправилась на север, никому ничего не сказав, сделать это в немалой степени ее заставила паника, которую испытала Стелла, и ее неусыпное попечение, от которого Анне захотелось бежать куда подальше. Разумеется, ей она об этом так никогда и не рассказала. Подруге бы это было слишком больно. Но даже после того, как она оправилась от потрясения, отношения их наладились далеко не сразу, а оставшийся шрам заставлял Анну остерегаться рассказывать подруге все без утайки, в особенности о появлении в ее жизни женатого мужчины, против которого, как она понимала, ей не устоять.

Так или иначе, история с Сэмюелом развивалась слишком быстрыми темпами. То, что поначалу казалось шуткой — рысканьем в субботнем вечернем подпитии по колонке знакомств, через неделю превратилось в очерк, который она захотела продать редактору отдела, озабоченной нехваткой в газете материала, который может привлечь тридцатилетних, равно как и безотрадностью собственной своей личной жизни.

— А если я решусь переспать с одним из них? — с вкрадчивой жестокостью спросила Анна.

— Тем лучше, если только вы потрудитесь изменить фамилии и не превратите очерк в банальную историю об изнасиловании. Подобного рода истории сейчас не в почете.

Но сама-то Анна знала, что спать с ними она не будет. Она поняла это в первый же вечер, услышав эти голоса, этот тон — жалкий и в то же время высокомерный. Тем не менее она уже успела войти во вкус и оставила несколько кокетливых сообщений. Она так увлеклась, что дважды за неделю перепоручала Патриции ребенка.

С двумя из них она встретилась в не очень шикарном ресторане в Сохо, убив на это два вечера подряд. Оба оказались людьми милыми, но скучными — один был разведен, работал в сфере социального обеспечения и так мечтал о детях, что женщина, которой предстояло стать матерью его детей, интересовала его лишь постольку-поскольку; второй был независимым юристом, консультирующим в делах о наследстве, этот давно уже не ловил мышей в смысле романтических поползновений, но, устав в последнее время от смотрения на экран компьютера и затворничества в своем одноквартирном домике в южной части Лондона, захотел как-то изменить свою жизнь, вернувшись к людям.

Она, в свою очередь, пришла на встречи с целым вагоном разнообразных жизненных историй, которые собиралась разыграть, но, к чести своей, быстро сообразила, что в выдумках пользы будет немного, а для написания хорошего очерка ей требуется испытать хоть какие-то чувства, хотя бы для того, чтобы проявить себя. Таким образом, она рассказала то, что смогла рассказать: говорила о Лили, о доме, о друзьях, представляясь не журналисткой, а преподавательницей английского на почасовой оплате в шестом классе колледжа. Вполне правдоподобно, если не придираться, думала она, скрупулезно описывая обоим свою жизнь.

Оба вечера прошли удивительно сходно — стороны выложили на прилавок свой товар, полюбовались увиденным, но довольно скоро стало ясно, что сделка не состоится, стороны не проявили достаточно интереса к товару не совсем свежему. В обоих случаях к концу десерта разговор начинал стопориться, и, отказавшись от кофе, они делили счет и, вежливо распрощавшись еще за столом, уходили по отдельности. На обратном пути в машине она мысленно набрасывала их словесные портреты.

После этого она поняла, что немного огорчена, что все вокруг подернуто дымкой печали, не сильной, которая может стать основанием трагедии, будничной, мелкой, однако достаточной, чтобы исподволь отравлять жизнь даже самым уравновешенным людям. Какое счастье, с жаром уговаривала она себя, что есть Лили, звездочка, чей свет на небосклоне ярче, чем все эти мужики, вместе взятые. Но ночью, когда они, прижавшись друг к другу, лежали в постели, Анне вдруг привиделась совсем взрослая дочь, как она уходит из дома, независимая, самодостаточная, и дверь за ней захлопывается, погружая дом в гулкую тишину. Сентиментальная чушь, решила она и встала, чтобы налить себе еще вина. Однако на следующее утро она позвонила по телефону службы знакомств и оставила там свой текст — почти агрессивный в своей игривости, парафраз Марвелловской «Скромницы», бросающей перчатку сильному полу. Прослушав свой текст, она с некоторым изумлением поняла, что при всей его наигранности в словах этих была доля правды. По крайней мере, очерку все это пойдет на пользу. На такое сообщение клюнуть может лишь мужчина, ценящий смелость. Добро пожаловать, прежняя Анна, не боявшаяся риска и не заботившаяся о последствиях.

Позвонив сама к концу недели по оставленным координатам, она убедилась, что сообщение ее принято. Посреди хаоса, оставленного завтраком, и спешки, чтобы не опоздать на занятия по плаванью, слова звучали странно, каким-то пьяным бредом. К вечеру понедельника ей позвонили шестеро — обычные рассказы о себе, болтовня с примесью бравады. Его звонок был четвертым и не похожим на остальные:

— Привет. Скажу вам, что я думаю, хорошо? Думаю, что в этом деле важно не содержание, важен голос, хотя я и допускаю, что и тут молено обмануться. Вы достаточно взрослая, чтобы помнить Теренса Стэмпа? Или же вы уже принадлежите к поколению Джулии Берчел? Но все-таки эти исключения лишь подтверждают правило. Поэтому такая ли вы, как вы говорите, или другая, но голос ваш мне определенно импонирует. И, без сомнения, вы тоже уже составили мнение о моем голосе.

Во всяком случае, давайте дадим друг другу шанс, устроив свидание на верхушке небоскреба Южного банка — там, где башня компании «Оксо», есть ресторан. Еда там не стоит тех денег, которые они за нее берут, но вид оттуда чудесный. Я буду ужинать там во вторник в девять вечера. Стол сто десятый. Я уже заказал его. Можете заглянуть туда и посмотреть на меня; если зрелище вас устроит, можете подойти и сесть. Если нет, ничего страшного, вы ничего не потеряете. Можете выпить, полюбоваться видом. А потом, кто знает, может, вам приглянется кто-нибудь другой. А я даже не узнаю, приходили вы или нет. Не станешь же горевать по чему-то несбывшемуся, правда? Хотя иной раз мне кажется, что со мной это случается. Ну, удачной вам охоты!

Да, вот на этом материале очерк получится что надо, подумала она.

Она не стала наряжаться и нарочно приехала с опозданием. Поставив машину возле моста Ватерлоо, она прошла пешком по набережной вдоль бетонной пристройки Национального театра. Был один из первых по-настоящему летних дней, и люди высыпали на набережную; они гуляли и сидели в кафе, притворяясь, что живут в Париже, а неторопливая Темза тоже делала все от нее зависящее, чтобы соответствовать этой иллюзии. Прогулка лишний раз напомнила Анне, как любит она этот город, дерзко перекроенный и обновленный в 80-е годы, обучившие его театральности. Давненько сама она не испытывала подобной склонности рисоваться, играть роль.

На вершине башни в баре толпа пришедших выпить после работы уже поредела, но ресторан гудел оживлением. Посетителям ресторана открывалась восхитительная панорама: собор Святого Павла, Сити. Выпивавшим в баре приходилось довольствоваться видом на новые административные здания и световую рекламу «На острие бритвы», то вспыхивающую, то гаснущую.

Стол № 110 был возле окна. Бойкий официант все норовил самолично проводить ее к столу, но она настояла пройти туда одна. Кружа по залу между столиками, она приблизилась к сто десятому и сидевшему за ним так, чтобы ясно рассмотреть его. Не позволяя себе предвкушать встречу, она была раздосадована тем, что испытала разочарование.