Королевский гамбит (СИ) - Мила Гусева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помнишь, в чём суть гамбита? — учительским тоном спрашивает Аддамс, перемещая чёрную пешку в центр поля. — Чтобы разыграть выгодную партию, нужно чем-то пожертвовать. Но жертва в любом случае будет оправдана. Даже если бы меня убили, ничего катастрофического не случилось бы. Отец в любом случае сохранил бы выгодные стратегические позиции.
— Но он потерял бы дочь, — резонно возражаю я, абсолютно не понимая, как она может так равнодушно рассуждать о собственной смерти.
— Сопутствующие потери. Гибель одной пешки мало влияет на исход партии… — изящные пальчики продолжают двигать маленькую чёрную фигурку к противоположному краю поля. — Но вот в чём фишка. Когда пешка доходит до конца поля, она становится ферзём.
И в подтверждение своих слов Аддамс заменяет одну шахматную фигурку другой — самой сильной и самой опасной на чёрно-белом клеточном поле.
Я не нахожу, что ответить, молча глядя на чёрного ферзя и испытывая странное восхищение вперемешку с ужасом.
Черт. Трижды черт.
Сто сорок восемь раз черт.
Она гениальна в той же степени, в которой безумна — недаром говорят, что это две крайности одной и той же сущности.
— И отныне никто не сможет усомниться, что я по праву занимаю место босса, — заключает Уэнсдэй, победно вскинув голову и прожигая меня насквозь своими невозможными угольными глазами. — Я же предупреждала тебя, что выигрываю абсолютно всегда. Прямо в эту минуту твой отец подписывает документы о передаче всей вашей бизнес-империи в моё единоличное владение. А взамен я дам ему свободу и двадцать четыре часа, чтобы навсегда убраться из моего города.
Но что-то не так.
В моей голове что-то не складывается.
Словно в идеальном пазле для полноты картины не хватает одной крохотной детали.
Осознание приходит спустя несколько секунд — будто в мозгу загорается яркая лампочка.
— Чтобы украсть бумаги, ты должна была попасть в наш дом… — медленно произношу я, тщательно взвешивая каждое слово. — Но откуда ты знала, что отец пойдёт на похищение? Ты никак не могла этого предвидеть. Если только среди наших людей нет предателя…
— Ты умнее, чем кажешься, Торп, — кроваво-алых губ касается мимолетная тень улыбки. — Но предателя нет. И ты абсолютно прав, я действительно не могла этого предвидеть. Если бы не подстроила своё похищение самостоятельно.
Я окончательно теряю дар речи.
Замираю как неподвижный истукан с бестолково приоткрытым ртом.
И пока я безуспешно пытаюсь прийти в себя, чтобы спросить, как именно безумной стерве удалось провернуть… такое, дверь кабинета беззвучно распахивается.
— Уэнсдэй, Торп всё подписал, осталась только твоя подпись, — на пороге стоит человек, которого я меньше всего ожидал здесь увидеть.
В комнату входит моя несостоявшаяся невеста.
Вальяжно покачивая бёдрами и ни разу не взглянув в мою сторону, Бьянка подходит к столу и кладёт прямо перед Аддамс увесистую чёрную папку. Не в силах выдавить ни слова, я молча наблюдаю за сюрреалистичной картиной — как две женщины, с которыми я безуспешно пытался построить серьёзные отношения, непринуждённо общаются между собой.
Так, словно они знакомы давным-давно.
И даже… дружат?
Проклятье. Это немыслимо.
Невозможно. Невероятно.
Кажется, я свихнулся.
Или умер и попал в Ад.
Уэнсдэй оставляет несколько подписей под документами, официально подтверждающими практически рейдерский захват всей отцовской империи. Бьянка забирает папку, одёргивает облегающее красное платье — и быстро удаляется за дверь, не удостоив меня даже мимолётным взглядом.
— Люди придают огромное значение кровной мести, — философски изрекает Аддамс, проводив Барклай долгим внимательным взглядом. — Но самая страшная месть — это вовсе не вендетта. Отвергнутая женщина подчас оказывается куда опаснее.
— Отец знает про её чары сирены, — возражаю я скорее по инерции, уже заранее понимая, что Уэнсдэй разнесёт любые аргументы в пух и прах. — Он бы никогда не подпустил Бьянку к себе.
— Видишь ли, твой отец нанёс оскорбление не только ей, но и всей её семье, — с готовностью отзывается Аддамс, медленно накручивая на палец прядь смоляных локонов. — Он ведь счёл ниже своего достоинства знакомиться с родителями Бьянки. Стратегическая ошибка. Если бы он знал, как выглядит Габриэль Барклай, она бы не смогла получить работу в одной из его фирм. И не смогла бы воздействовать на него при помощи чар сирены.
Она выдерживает театральную паузу, милостиво позволяя мне переварить полученную информацию — а потом снова начинает говорить, загибая пальцы один за одним.
— Подтолкнуть к идее с похищением. Заставить назначить тебя надсмотрщиком. И приказать не вмешиваться в происходящее между нами.
— Эй, Аддамс… Ты знаешь наизусть всю биографию моей семьи или только половину? — я тщетно пытаюсь придать голосу саркастичную интонацию, но выходит совсем уныло.
— Всю, — дерзко парирует Уэнсдэй. Она мастерски сохраняет бесстрастное выражение лица, даже бровью не ведёт. — В том числе и день рождения твоей матери. Все значимые даты я выучила первыми.
— Ты больная на всю голову, — мне страшно вообразить масштабы её одержимости идеей разрушения нашего клана. Взгляд невольно падает на её перебинтованную левую руку, и очередная догадка вспыхивает в голове будто гром среди ясного неба. — Охранник ведь тебя не трогал, да?
— Знаешь, что было труднее всего? — угольные глаза сверкают лихорадочным блеском, словно рассказ о собственной безумной гениальности доставляет ей не меньше удовольствия, чем наш недавний секс. Аддамс слегка подаётся вперёд и понижает голос до заговорщического шепота. — Вывихнуть самой себе запястье. Оказывается, это довольно сложно сделать голыми руками. Но я всегда добиваюсь поставленных целей.
— Господи… — я провожу ладонью по лицу, безуспешно стараясь стереть абсолютно потерянное выражение.
Я чувствую… Я совершенно ничего не чувствую.
Сознанием овладевает странная опустошенность от неутешительного осознания, что я пытался играть роль благородного рыцаря, спасающего прекрасную принцессу от дракона — но смертоносным чудовищем всё это время была она сама. Жестокая реальность бьёт по затылку тяжеловесной кувалдой, одним ударом вышибая весь воздух из лёгких.
А потом меня внезапно разбирает смех.
Смеюсь долго и громко, спрятав лицо в дрожащих ладонях — черт, это явно что-то истерическое. Мне точно понадобится психотерапевт. Но остановиться не могу.
Меня безумно веселит мысль, что Уэнсдэй обыграла не только меня, но и отца — со всей его гребаной рассудительностью и привычкой всё просчитывать на несколько ходов вперёд.
Обвела нас всех вокруг изящного пальчика с блестящим чёрным маникюром, словно глупых маленьких детей.
— Ты закончил? — холодно осведомляется Аддамс, с пренебрежением наблюдая за моей чрезмерно бурной реакцией.
— Клянусь Богом, ты поехавшая… — от неконтролируемых приступов смеха у меня сводит живот, а на глазах выступают слёзы. Пожалуй, стоит оплатить сразу полный курс у лучшего мозгоправа. — Одного не пойму, Аддамс…
