Юрий Милославский, или Русские в 1612 году - Михаил Загоскин

IV

Заря еще не занималась; все спало в Нижнем Новгороде; во всех домах и среди опустелых его улиц царствовала глубокая тишина; и только изредка на боярских дворах ночные сторожа, стуча сонной рукою в чугунные доски, прерывали молчание ночи. В этот час, посвященный всеобщему покою, какой-то человек высокого роста, закутанный с ног до головы в черный охабень, пробирался, как ночный тать, вдоль по улице, стараясь приметным образом держаться как можно ближе к заборам домов. Казалось, малейший шорох пугал его: он останавливался, робко посматривал вокруг себя и, наконец, подойдя к калитке дома боярина Туренина, тихо стукнул кольцом. Подождав несколько времени, он повторил этот знак и, когда услышал, что кто-то подходит к калитке, то, свистнув два раза, отошел прочь. Через минуту вышел на улицу человек небольшого роста с фонарем; высокий незнакомец, сняв почтительно свою шапку, открыл голову, обвязанную полотном, на котором приметны были кровавые пятна. Они поговорили с полчаса между собою; потом человек небольшого роста, в котором нетрудно было узнать хозяина дома, вошел опять на двор, а незнакомец пустился скорыми шагами по улице, ведущей в низ горы.

Темно-голубые небеса становились час от часу прозрачнее и белее; величественная Волга подернулась туманом; восток запылал, и первый луч восходящего солнца, осыпав искрами позлащенные главы соборных храмов, возвестил наступление незабвенного дня, в который раздался и прогремел но всей земле русской первый общий клик: «Умрем за веру православную и святую Русь!»

Солнце взошло, но тишина и молчание царствовали еще повсюду. Вдруг прозвучал на соборной колокольне первый удар колокола, за ним другой, вот третий… все чаще, все сильнее… призывный гул промчался по всей окрестности, и – все ожило в Нижнем Новгороде.

– Ахти, никак пожар! – вскричал Алексей, вскочив с своей постели. Он подбежал к окну, подле которого стоял уже его господин. – Что б это значило? – продолжал он. – К заутрени, что ль?.. Нет! Это не благовест!.. Точно… бьют в набат!.. Ну, вот и народ зашевелился!.. Глядь-ка, боярин!.. все бегут сюда… Эк их высыпало!.. Да этак скоро и на утицу не продерешься!

– Одевайся, Юрий Дмитрич, – сказал Истома-Туренин, войдя в их покои. – Пойдем посмотреть, что там еще этот глупый народ затевает?

В две минуты Милославский и слуга его были уже совсем одеты. Они с трудом могли выйти за ворота дома; вся их улица, ведущая на городскую площадь, кипела народом.

– Тише, детушки, тише! – говорил, запыхавшись, один седой старик, которого двое взрослых внучат вели под руки, – дайте дух перевести!

– Ну, отдохни, дедушка! – сказал один из внучат. – Да только поскорее, а то как опоздаем, так не продеремся к Лобному месту.

– И не услышим, что будет говорить Козьма Минич, – подхватил другой внук. – Ну, что, отдохнул ли, родимый?

– Ух, батюшки!.. Погодите!.. Вовсе уморился!

– Напрасно, дедушка, ты не остался дома.

– Что ты, дитятко, побойся бога! Остаться дома, когда дело идет о том, чтоб живот свой положить за матушку святую Русь!.. Да если бы и вас у меня не было, так я ползком бы приполз на городскую площадь.

– Постой-ка!.. Да вот и батюшка! – сказал первый внук. – Втроем-то мы тебя и на руках донесем.

Сын и двое внучат, подхватя на руки старика, пустились почти бегом по улице.

– Да что ж ты отстаешь, жена? – сказал, приостановясь, небольшого роста, но плотный посадский, оборотясь к толстой горожанке, которая, спотыкаясь и едва дыша от усталости, бежала вслед за ним.

– Задохнулась, Терентий Никитич… Видит бог, задохнулась!

– Вот то-то же! и зачем тебя нелегкая понесла! Сидела бы дома на печи…

– И, батюшка! да разве я не хочу также послушать, о чем вы на площади толковать будете?

– Вестимо о чем: когда идти на супостатов.

– И ты пойдешь, Терентий Никитич?

– А как же? Разве я не такой же православный, как и все?..

– А ребятишки-то наши! На кого их покинешь?.. Ведь мал мала меньше!

– Да, жаль, что маленьки! Правда, старшему двенадцать годков, так он от меня не отстанет.

– Как, батюшка!.. Ты хочешь?..

– А что ж? Не подымет рогатины, так с ножом пойдет: авось хоть одного супостата на тот свет отправит – и то бы слава богу!

Тут новая толпа, хлынув рекою из поперечной улицы, увлекла с собою посадского и жену его.

Как бурное море, шумел и волновался народ на городской площади, бояре и простолюдины, именитые граждане и люди равные – все теснились вокруг Лобного места; на всех лицах изображалось нетерпеливое ожидание. Вдруг народ зашумел более прежнего, раздались громкие восклицания: «Вот Козьма Минич! Глядите, вот он!» – и человек средних лет, весьма просто одетый, но осанистый и видный собою, взошел на Лобное место Оборотясь к соборным храмам, он трижды сотворил крестное знамение, поклонился на все четыре стороны, и по мановению руки его утихло все вокруг Лобного места; мало-помалу молчание стало распространяться по всей площади, шум отдалялся, глухой говор бесчисленного народа становился все тише… тише… и чрез несколько минут лишенный зрения мог бы подумать, что городская площадь совершенно опустела.

– Граждане нижегородские! – начал так бессмертный Минин – Кто из вас не ведает всех бедствий царства Русского? Мы все видим его гибель и разорение, а помощи и очищения ниоткуда не чаем. Доколе злодеям и супостатам напоять землю русскую кровию наших братьев? Доколе православным стонать под позорным ярмом иноверцев? Ответствуйте, граждане нижегородские! Потерпим ли мы, чтоб царствующий град повиновался воеводе иноплеменному? Предадим ли на поругание пречистый образ Владимирския божия матери и честныя, многоцелебныя мощи Петра, Алексия, Ионы и всех московских чудотворцев? Покинем ли в руках иноверцев сиротствующую Москву?.. Ответствуйте, граждане нижегородские!

– Нет, нет! – загремели тысячи голосов. – Идем к Москве! Не выдадим святую Русь!..

– Итак, во имя божие к Москве!.. Но чтоб не бесплодно положить нам головы и смертию нашей искупить отечество, мы должны избрать достойного воеводу. Я был в Пурецкой волости у князя Димитрия Михайловича Пожарского; едва излечившийся от глубоких язв, сей неустрашимый военачальник готов снова обнажить меч и грянуть божиею грозой на супостата. Граждане нижегородские! хотите ли иметь его главою? люб ли вам стольник и знаменитый воевода, князь Димитрий Михайлович Пожарский?

– Хотим! хотим! он люб нам! – воскликнул народ, волнуясь час от часу более.

– Граждане и братии! – продолжал Минин. – Неужели, умирая за веру христианскую и желая стяжать нетленное достояние в небесах, мы пожалеем достояния земного? Нет, православные! Для содержания людей ратных отдадим все злато и серебро; а если мало и сего, продадим все имущества, заложим жен и детей наших… Вот все, что я имею! – продолжал он, бросив на Лобное место большой мешок, наполненный серебряной монетою, – и пусть выступит желающий купить мой дом – с сего часа он принадлежит не мне, а Нижнему Новгороду, а я сам, мы все, вся кровь наша – земскому делу и всей земле русской!

– Отдаем все наши имущества! Умрем за веру православную и святую Русь! – загремели бесчисленные голоса. – Нарекаем тебя выборным от всея земли человеком! Храни казну Нижегородскую! – воскликнул весь народ.

В эту минуту общего восторга разверзлись западные двери соборного храма Преображений господня и печерский архимандрит Феодосий, в провожании многочисленного духовенства, во всем облачении, со святыми иконами и церковными хоругвями, вышел на городскую площадь. Народ расступился, весь духовный синклит взошел на Лобное место. Раздался громкий благовест. Иереи запели собором: «Царю небесный! Утешителю, Душе истинный!» – и Минин, а вслед за ним все граждане преклонили колена. Когда ж, благословляя оружие христолюбивого войска, благочестивый архимандрит Феодосий, возведя к небесам взор, исполненный чистейшей веры, возгласил молитву: «Господи боже наш, боже сил! Сильный в крепости и крепкий во бранех…» – народ пал ниц, зарыдал, и все мольбы слились в одну общую, единственную молитву: «Да спасет господь царство Русское!» По окончании молебствия Феодосий, осенив животворящим крестом и окропив святой водою усердно молящийся народ, произнес вдохновенным голосом: «С нами бог! Разумейте языцы и покоряйтеся, яко с нами бог! Спешите, избранные господом, на спасение страждущей России! Как огонь палящий, предыдет сила господня пред вами, и посрамится враг нечестивый и возрадуются сердца православных! Воины Христовы! не жалейте благ земных: слава нетленная ожидает вас на земле и вечное блаженство на небесах. Грядите, верные сыны России! грядите во имя господне! На вас благословение всех пастырей духовных! За вас святые молитвы страдальца Гермогена! Кто против вас? Кто против господа сил?»

О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких чувств души, пробудившейся от своего земного усыпления! Сколько жизней можно отдать за одно мгновение небесного, чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное чувство! Оно слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рождения нашего!