316, пункт «B» - Эдуард Лимонов

Утро Дженкинса началось с интервью с немецкой Брунгильдой. На самом деле девушку звали Юлия. Дженкинс принял ее в рабочем кабинете в восемь утра. Вместе с «Брунгильдой» явились оператор и звукооператор. Все трое были тихими и испуганными.

— Господин Секретарь Департмента Демографии, у нас в Германии нет ведомства, подобного вашему, контролем же за рождаемостью занимается Министерство Здравоохранения. Наши демографические законы не столь суровы, как ваши. Наше общественное мнение считает ваш закон 316, пункт «B», слишком суровым и надеется, что на практике вы редко применяете его. Что вы хотели бы сказать по этому поводу?

Вопреки якобы испуганному внешнему виду, толстая девочка оказалась крепкой девочкой. Никто никогда не ставил подобного вопроса и в такой резкой форме перед Дженкинсом. Он ожидал, что она посвятит интервью убийству Президента. Однако Дженкинс всегда был готов к защите своего закона.

— Буду резок и трезв. На планете слишком много человеческих жизней. Планета изнемогает от тяжести этих жизней. В свое время еще добрый старый Мальтус предсказывал последствия перенаселения. С помощью закона 316, пункт «B», Соединенные Штаты пытаются бороться с перенаселением своей территории. Вторая проблема, исправить которую пытается закон 316, пункт «B», — обилие непродуктивного населения в стране — стариков. Я знаю, что вы собираетесь сказать. Ваш вопрос будет звучать приблизительно так: но вы сами, мистер Секретарь, старый человек, вам семьдесят три года, почему же закон применяется по отношению к одним и прощает других? Отвечаю вам на ваш незаданный вопрос. Наш закон не слеп, он разумен. И к тем членам общества, которые продолжают приносить ощутимую и доказанную пользу обществу, способны активно работать на него, закон 316, пункт «B» не применяется. Одна треть нашего сената — люди свыше шестидесяти пяти лет, но они нужны Америке. Американское общество давно изжило опасное заблуждение, что якобы человеческие существа равны. Еще работы американского профессора Маслова в тридцатые годы двадцатого века доказали обратное.

Дженкинс улыбнулся телезрителям Германии, и, так как, по его замыслу, телевидение Германии интервьюировало Секретаря Департмента Демографии во время его завтрака — на столе стояли поднос с кофе, оранж-джюсом и яичницей-глазуньей из двух яиц, — он радушно предложил телевизионной команде приобщиться к завтраку.

— Хотите кофе, может быть?

Юлия поблагодарила от имени всех. И продолжала:

— По нашим сведениям, около четырехсот тысяч стариков скрылись за границы или живут нелегально на территории Америки, скрываясь от правосудия своей страны. Вы считаете это нормальным явлением? Могли бы вы назвать цифру… количество стариков, по отношению к которым закон был применен?

— По состоянию на конец прошлого года закон 316, пункт «B» был применен к одиннадцати миллионам тремстам пятидесяти тысячам человек.

Назвав цифру, Дженкинс пожалел, что назвал ее. Цифра звучала неприлично. Это количество могло пошатнуть моральные устои общества. Ему следовало быть осторожнее. Но, внутренне раздосадованный, Дженкинс таким не выглядел.

— Нашим гражданам будет нелегко переварить ваш закон.

— Америка всегда была храброй страной. Она первая стала демократией, заметьте, и наши социальные институты всегда отличались пусть жестокой, но откровенностью. В противостоянии молодой жизни и старого, бесполезного, отжившего груза мы смело встали на сторону молодости. Пожил — и достаточно. Шестьдесят пять лет — достаточный срок, чтобы насладиться всеми удовольствиями существования. Один из первых вариантов закона, кстати, рекомендовал самоубийство после шестидесяти пяти лет, но, как показывает практика, мало у кого находятся силы, чтобы достойно уйти, отжив свое. Потому приходится форсировать руку колеблющихся.

— Убийство Президента Бакли, разумеется, шок для всей Америки и, разумеется, для вас, мистер Секретарь. У вас есть сведения о том, кто может быть ответственен за это государственное преступление?

— Вчера моя служба безопасности, я имею в виду мой Департмент, арестовала преступную группу, известную как «банда О'Руркэ». Арестованы пятеро. Пока что они содержатся под стражей как подозреваемые, но у нас есть все основания верить, что убийство Президента совершено этими людьми. Граждане Соединенных Штатов могут спать спокойно. Мы не дремлем. — Дженкинс налил себе еще кофе. На самом деле кофе был без кофеина — темная горькая вода.

— Какими, по вашему мнению, могут быть мотивы убийства? Личная месть? Политическое преступление с целью освободить место силам, рвущимся к власти? Терроризм — с целью дестабилизировать Соединенные Штаты?

— Пока я не могу дать вам ответ на этот вопрос. Однако глубокой ночью я лично встретился с арестованными подозреваемыми. У меня сложилось впечатление, что это хорошо мотивированные люди, действовавшие согласно своим убеждениям, а вовсе не какие-то наемные убийцы. Это враги, но враги, которых можно уважать. Среди арестованных молодая красивая девушка. Сознаюсь, они произвели на меня глубокое впечатление. Один из подозреваемых, кстати, избежал ареста, и в настоящее время силы безопасности разыскивают его.

— Не собираетесь ли вы, мистер Секретарь, участвовать в предстоящих президентских выборах? Вы — самое могущественное лицо в государстве и самое влиятельное лицо, хотя и крайне оспариваемое политической элитой Соединенных Штатов. В значительной мере вашими идеями питалось президентство Тома Бакли. Вы служили покойному Президенту как бы духовным отцом. Не собираетесь ли сами наконец взять в руки штурвал государства?

— Возможно, еще не время говорить о наследнике, когда верный сын американского народа даже еще не похоронен. — Дженкинс позволил себе, поморщившись, выразить неудовольствие. Наглой иностранкой. Одновременно в голову ему пришла идея. Очень, по сути, неплохая идея. Ему в любом случае следует показаться отечественным телезрителям. Так не лучше ли, чтобы его интервьюировала наглая иностранка? Это обстоятельство смягчит многие шоковые высказывания. — Вот что я подумал, Юлия, мне кажется, наша общая работа получилась резкой, но удачной. Вы — верно взяли тон, я, мне кажется, — верно отстаивал свою позицию. Я хотел бы, если вы не возражаете, пустить ваше интервью по нашим американским каналам. Идет?

«Брунгильда» задохнулась от неожиданности.

— Для меня великая честь…

— Видите ли, наши журналисты меня боятся, а вы смелая…

Шестопалов взглянул в окно. Улица была пустынна.

Столица Российского Союза — город Советск — просыпался поздно. После десяти часов утра только появились первые прохожие. Дело заключалось не в особенной праздности жителей, а в банальном факте — жителям Советска некуда было торопиться. Столица была отягощена миллионами безработных. Работу, разумеется, имели многочисленные чиновники города, но как раз они-то и появлялись в своих кабинетах к одиннадцати. Так было заведено всегда, и до войны 2007 года, и до революции 1917го. Лишь рабочие заводов и фабрик начинали смену в восемь или в восемь тридцать утра, но фабрик в Советске осталось всего несколько, да и те еле работали. Страна давным-давно отказалась от производства чего бы то ни было и жила за счет экспорта сырья в европейские страны и за счет долларовых инвестиций в экономику Соединенных Штатов и Японии. «Мы успешно паразитируем на трудолюбии других», — сказал как-то на приеме, точнее, на вечеринке с иностранными послами, Президент Кузнецов. И очень смеялся этому. Безработные получали небольшое, но пособие. Кормились с огородов, плодами короткого сибирского лета. До ядерной войны 2007 года город назывался Омск и считался богатым сибирским городом. Однажды Омск уже побывал в столицах. Его сделал своей столицей во время гражданской войны глава белых адмирал Колчак. В 2007 именно в Омск катапультировалось тогдашнее правительство во главе с Президентом. Президентом и тогда был бессмертный Кузнецов. За правительством в Омск, переименованный в Советск, немедленно потянулись чиновники. Как в свое время в Москве, их постепенно скопилось в Советске несколько миллионов. Вместе с семьями — детьми, родителями и родственниками — они составляли теперь подавляющее большинство населения города.

Шестопалов, будучи сам высокопоставленным чиновником, тем не менее чиновников не любил. Сам Шестопалов сделал быструю и блистательную карьеру не на умении прислуживать и выслуживаться, но на специальных знаниях, которыми обладал. В отличие от ленивых чиновников, Шестопалов был в своем кабинете в администрации Президента уже в семь утра. К восьми появился его аппарат: секретари Шестопалова и его советники. Он сам отбирал своих людей и считал, что его штаб — лучшие из возможных таланты, которых можно было получить в России.