Насмешливое вожделение - Янчар Драго

Было три часа, и Ирэн сказала, что надо позавтракать. Это называется, уточнила она, если ты еще не знаешь: jazz breakfast. Я буду бобы с рисом. У них всегда есть. Они кладут туда много чеснока. В Нью-Йорке сама буду их готовить.

Его не интересовало, что она будет готовить сама, его интересовало, сочетается ли это блюдо с виски. Сочетается, со всем сочетается. Прежде чем я сяду в самолет, сказала она, я еще хочу утром выпить кофе на Французском рынке, горячий, с горячим молоком. В эту последнюю ночь она хотела всего, абсолютно всего, до донышка.

Музыканты «Грязной дюжины» убирали инструменты. Чернокожий из зала подсел к пианино, и его пальцы заплясали по клавишам. Большой зал отозвался гулким эхом.

Она подозвала официанта и потребовала два стакана воды. Из-под крана. В Новом Орлеане никто не пьет водопроводную воду. Вода из-под крана — это вода из Миссисипи. Да, это то, что она хочет.

Точно из-под крана?

«Нет проблем, — сказал чернокожий, — можешь помыть ею ноги, детка». — И улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

«Говорят, — произнесла она, — что тот, кто выпьет воду из реки, обязательно сюда вернется. В других местах бросают монеты в фонтаны, здесь пьют воду из Миссисипи». Эту, буро-коричневую, которая, случалось, приносила желтую лихорадку.

Она задорно подняла стакан к свету.

И сказала: Вот вода из Миссисипи.

И оба выпили до дна.

Плечи у нее затряслись, и она вдруг заплакала. Глазам больно, — сказала она, — я потеряла контактную линзу. Они вдвоем начали искать, и она подцепила линзу с грязной скатерти кончиком пальца.

Я пьяна, — сказала она. — Боже, как я пьяна.

Они ели рис с соусом из черных бобов. Пахло чесноком, духами, виски, ранним утренним часом.

Как насчет ранних утренних часов, которые, кажется, существуют специально для писателей?

Чернокожий за пианино поднес ко рту микрофон.

Вон там, — начал он, — и его голос гулко разнесся по залу, — во втором ряду двое, они едят бобы и рис. Это для них.

И он заиграл и запел удивительный блюз, который Грегор никогда больше не слышал:

Они не пошли пить кофе. Они не пошли к нему. Они пошли к ней, в ее квартиру. Первый раз. И последний раз. Они курили на балконе, прислонившись к парапету, смотрели на улицу. Вдалеке над набережной уже светало. Какие-то ранние птицы будили утро своими трелями. На углу кто-то струей из шланга мыл улицу, так что тротуар переливался в лучах бледного рассвета. Потом они шагнули в пустую, совершенно пустую квартиру. Легли в гостиной на пол возле собранных чемоданов и свертков.

Там они дождались утра и такси, которое долго сигналило снизу.

Глава двадцать первая

ГЕМОРРОЙ СВЯТОГО ФИАКРА

Выписки для Блауманна:

Гамбо исчез, как столько раз исчезал и раньше. В его почтовом ящике скопились газеты, батарея бутылок с молоком выстроилась перед дверью. Луиза тоже исчезла. Он искал ее в «Кафе дю Монд», где она работала, прежде чем войти в новый бизнес Гамбо… спрашивал в «Ригби». Старушечий голос, которым она разговаривала той ночью, двое мужчин, стоявших в темноте… Происходят ужасные вещи… в Французском квартале вечно случается что-то ужасное… Он успокаивал себя мыслью, что всего понять все равно невозможно, особенно, когда дело касается Гамбо. Может быть, они вдвоем сейчас там внизу, на болотах, в кругу всех братьев и сестер на букву «О», может быть, вокруг их кроватей валяются горы крабьих панцирей. Но ему все равно было неспокойно, ее неестественный голос его преследовал.

Фред Блауманн организовал прощальную вечеринку для слушателей курса креативного письма. Вручил дипломы. Выразил благодарность за помощь приглашенному коллеге Грегору Граднику. Номер девять был назван самым успешным среди новоиспеченных писателей. В студенческой газете было опубликовано несколько его произведений. Потом они стояли в бетонном дворе университета, разворачивая гамбургеры, жуя чипсы и потягивая пиво. Сильно припекало, но никто не стал прятаться от солнца. Курс подошел к концу. Они провели вместе долгие месяцы. Самый даровитый нашел самую бездарную. Номер девять и светловолосая галеристка сияли, светились внутренним светом, соединявшим их. Номер девять стал Деветником[16], галеристке никакие курсы больше были не нужны. Она нашла то, что искала. Грегор же никого не нашел. Его жизнь в этом городе развернуло по-другому. С этими молодыми людьми у него не было ничего общего. Они были пришельцами с другой планеты, которых он не понимал. По правде говоря, он даже не пытался с ними сблизиться. А они сначала пытались, были открыты и любознательны, а потом сдулись. Странный чувак из далекой страны. Много таких приезжает в американские университеты. Синхронное и одновременно автономное движение приглашенных кадров во времени и пространстве. Мэг выпила на жаре несколько банок пива одну за другой. Фред Блауманн смотрел на нее с беспокойством.

«Мэг, — сказал он, — тебе будет плохо».

Она что-то резко ответила, отчего его лицо сначала посерьезнело, а затем на нем появилось страдальческое выражение непонятого человека. После Марди Гра профессор Блауманн стал серьезным. Падение на улице, когда он догонял свою студентку, было знаком, который он не желал игнорировать. Он надел на себя доспехи достоинства и вгрызся в свой гигантский меланхоличный проект. А когда Мэг была рядом, заботливо ходил за ней, как пастушья собака. Вот и все, ничего другого с молодыми креативщиками не произошло. Правда, что касается Грегора Градника, то с ним вообще ничего не произошло.

На картинке был изображен японец в белом халате. Перед собой он держал большую головку чеснока. Чеснок на вытянутой руке был размером с тыкву, а голова японца с раскосыми глазами на заднем плане совсем маленькой. Над картинкой была крупная надпись:

ЯПОНСКИЙ ЧЕСНОК БЕЗ ЗАПАХА