Разведчики бывшими не бывают - Николай Александрович Шварёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«У нас нет оснований для возбуждения судебного дела против Орлова» — к такому выводу пришел в декабре 1955 года начальник следственного отдела КГБ. А расследование было предпринято следственным отделом во исполнение запроса от 1 ноября 1955 года, полученного от заместителя начальника Первого главного управления (ПГУ КГБ).
Следственному отделу не удалось обнаружить никаких доказательств «преступной деятельности» Орлова после бегства из Испании 17 лет тому назад. Бывший генерал не выполнил предписания Центра прибыть в Антверпен на встречу на советском пароходе «Свирь». Он навсегда оставил свой пост, но за 17 лет Центр не получил никаких сведений о том, что хотя бы один из 60 агентов и хотя бы одна из операций, о которых ему было известно в 1938 году, были выданы. На Западе все еще продолжали действовать многие агенты, о которых контрразведке ничего не было известно. К их числу относились Ким Филби, Энтони Блант, которые оставались неразоблаченными, пока К. Филби не бежал (совершенно по другим обстоятельствам) из Бейрута в Москву в 1963 году.
Когда сотрудники ЦРУ спрашивали Орлова про Рудольфа Абеля (он уже был известен американцам как полковник КГБ), он отвечал им, что припоминает, как видел его в здании на Лубянке незадолго до 1937 года.
Но согласно документам НКВД, бывший генерал знал об Р. Абеле значительно больше, включая тот факт, что он был британским подданным и что настоящая его фамилия — Фишер. В переписке «Шведа» (Орлова) с Центром в бытность его резидентом-нелегалом в Лондоне есть написанное им собственноручно письмо о том, как Фишер прибыл в Англию в качестве радиста нелегальной группы «Шведа». Но Орлов свято хранил эту тайну от американцев.
Настоящее имя Абеля стало известно западным разведслужбам только в 1972 году, когда американский журналист обнаружил на московском кладбище надгробную плиту на могиле Р. Абеля, на которой написана и его подлинная фамилия — Фишер.
У руководства КГБ, несмотря на пересмотр дела Орлова в 1955 году, не могло быть абсолютной уверенности в лояльности Орлова, пока не удалось побеседовать с ним лично. Каждый раз, когда он давал показания перед сенатским подкомитетом по внутренней безопасности, в КГБ неизбежно возникало некоторое беспокойство.
Несмотря на то, что протоколы допроса Орлова в ЦРУ не были раскрыты, его ответы на вопросы в 1965 году для французской службы безопасности и информация, полученная от тех, кто допрашивал его, указывают, что он никоим образом не выдал свои самые важные секреты, за которыми стояли прежде всего преданные нам люди. Непрерывный поток информации от К. Филби, Д. Маклейна, Г. Берджесса и других агентов нашей разведки был самым ярким доказательством того, что Орлов сдержал данное им слово до конца.
«Наше расставание было трогательным», — утверждал Георг, вспоминая, как разволновались супруги, когда он прощался с ними в надежде скоро снова увидеть их.
Мария, провожая его до лифта, вдруг сжала его руку:
— Будьте верны себе и никогда, ни за какие миллионы не предавайте свою страну. Родина — это все, — сказала она, и ее глаза наполнились слезами…
Георг не знал тогда, что, закрывая дверь лифта, он прерывал последнюю связь КГБ с этой супружеской четой. С неподдельной скорбью узнал он через три месяца после своего отъезда, что Мария Орлова умерла от сердечного приступа 16 ноября 1971 года. Лишившись преданного друга, А. Орлов продолжал работу над книгой личных воспоминаний. 25 марта 1973 года у него случился сердечный приступ. Его увезли в больницу, где он в течение двух недель поражал врачей упорством, с которым боролся за жизнь. Но смерть оказалась сильнее.
Последние страницы дела Орлова, хранящегося в ФСБ, содержат письмо, написанное им младшей сестре своей жены. Первое и последнее письмо, написанное им в Советский Союз за 35 лет. В письме, в частности, он хотел знать, хорошо ли ухаживают за могилой матери Марии, Екатерины Ивановны, и предлагал заказать и послать в Советский Союз «могильную плиту из польского гранита» с соответствующей надписью.
В архивных документах КГБ нет сведений о том, получал ли ответ Орлов от своей сестры. Совсем мало шансов на то, что ответ на эту его последнюю попытку связаться со своими родственниками в Советском Союзе обнаружится где-либо среди личных бумаг Орлова. Личные документы, так же, как и некоторые другие неоконченные записи, были опечатаны после его смерти по постановлению федерального суда и отправлены на хранение в национальные архивы с указанием не предавать гласности до 1999 года. Но даже когда они будут открыты, весьма сомнительно, что они должным образом объяснят, чем оправдывал сам Орлов свою загадочную роль, или ответят на вопрос: почему Александр Орлов остался преданным слугой революции, как считали в КГБ, и так и не стал самым высокопоставленным офицером-перебежчиком из всех когда-либо бежавших из рядов советской разведки.
Роль А. Орлова в советской разведке была столь велика, что один бывший старший офицер ЦРУ называет его «единственным в своем роде, самым разносторонним, мощным и результативным офицером за семьдесят три года существования советской разведывательной службы».
До своего смертного часа Александр Орлов был замкнутым человеком. Его встреча с Георгом и его первое и последнее письмо домой за более чем тридцать лет свидетельствуют, что он был одиноким изгнанником и до смертного часа предпочел остаться непоколебимым приверженцем коммунистического мировоззрения.
Нет сомнения в том, что до 1938 года Орлов верно служил интересам Кремля. Он во многом способствовал тому, что КГБ являлся своеобразным органом, настойчиво внедряющим своих агентов в правительства западных стран. Документы из архивов российской разведки разоблачают миф о том, что Орлов, сбежав на Запад для спасения своей жизни, передал американцам «бесценное наследство», вооружившее их в борьбе с коммунизмом.
Как теперь выяснилось, Орлов скрывал самую ценную часть своего наследства, отказавшись разоблачать К. Филби, Р. Абеля и многих других советских разведчиков и агентов. Хотя активная карьера Орлова, как оперативного сотрудника советской разведки, возможно, и закончилась в 1938 году, он продолжал вносить реальный, пусть даже и пассивный вклад в операции КГБ периода холодной войны, не раскрывая американцам всех тайн, которые были ему известны. Если бы он разоблачил «нелегальные» агентурные сети в 1938 году, он лишил бы КГБ жизненно важной информации, поступающей от таких ценных разведчиков, как К. Филби, Р. Абель, М. Коэн, и от представителей разведывательной антифашистской организации «Красная капелла», которая играла важную роль во время Второй мировой войны. Если бы Орлов выдал эти агентурные сети, агенты КПЗ, возможно, никогда не добыли бы секретов атомной бомбы.
В итоге можно с уверенностью сказать, что судьба А.М. Орлова, как и судьба каждого разведчика, является частью истории нашей внешней разведки. Кстати, именно И. Сталин перед выездом Александра Михайловича в Испанию посоветовал ему сменить псевдоним «Никольский» на
