Трое - Максим Горький

Замерло пение, - Илья вздохнул глубоким, легким вздохом. Ему было хорошо: он не чувствовал раздражения, с которым пришёл сюда, и не мог остановить мысли на грехе своём. Пение облегчило его душу и очистило её. Чувствуя себя так неожиданно хорошо, он недоумевал, не верил ощущению своему, но искал в себе раскаяния и - не находил его.

И вдруг его, как иглой, кольнула острая мысль:

"Что, если хозяйка войдёт из любопытства в его комнату, начнёт рыться там и найдёт деньги?"

Илья быстро сорвался с места, вышел из церкви и, крикнув извозчика, поехал домой. Дорогой его мысль неотвязно развивалась, возбуждая его.

"Найдёт - ну, что же? Они не донесут, они просто украдут сами..."

Но мысль, что они не донесут, а именно украдут деньги, ещё более возбудила его. Он чувствовал, что если это случилось, то сейчас же, на этом же извозчике, он поедет в полицию и скажет, что это он убил Полуэктова. Нет, он не хочет больше маяться и жить в беспокойстве, тогда как другие на деньги, за которые он заплатил великим грехом, будут жить спокойно, уютно, чисто. Эта мысль родила в нём холодное бешенство. Подъехав к дому, он сильно дёрнул звонок и, стиснув зубы, сжал кулаки, ожидая, когда ему отворят дверь.

Дверь отворила ему Татьяна Власьевна.

- Ух, как вы громко звоните!.. Что вы? Что с вами?- испуганно вскричала она, взглянув на него.

Он молча оттолкнул её, прошёл в свою комнату и с первого же взгляда понял, что все его страхи напрасны. Деньги лежали у него за верхним наличником окна, а на наличник он чуть-чуть приклеил маленькую пушинку, так что, если бы кто коснулся денег, пушинка непременно должна была слететь. Но вот он ясно видел на коричневом наличнике - её белое пятнышко.

- Вы больны? - тревожно спрашивала хозяйка, являясь в двери.

- Да, - нездоровится... Вы - извините: я толкнул вас...

- Это пустяки... Подождите... сколько нужно дать извозчику?

- Сделайте милость, отдайте...

Она убежала, а Илья тотчас же вскочил на стул, выхватил из-за наличника деньги и, сунув их в карман, облегчённо вздохнул... Ему стало стыдно своей тревоги. Пушинка показалась ему глупой, смешной, как и всё это... "Навождение!.." - подумал он, внутренне усмехаясь. В двери снова явилась Татьяна Власьевна.

- Извозчику - двадцать, - торопливо заговорила она. - У вас что закружилась голова?

- Да... знаете, стою в церкви... вдруг это...

- Вы прилягте, - сказала женщина, входя в комнату. - Прилягте, не стесняясь... А я посижу с вами... Я одна, - муж отправился в наряд, в клуб...

Илья сел на постель, а она на стул, единственный в комнате.

- Обеспокоил я вас, - смущённо улыбаясь, сказал Илья.

- Ничего, - ответила Татьяна Власьевна, пытливо и бесцеремонно разглядывая его лицо. Помолчали. Илья не знал, о чём говорить с этой женщиной, а она, всё разглядывая его, вдруг стала странно улыбаться.

- Что вы? - спросил Лунёв, опуская глаза.

- Сказать? - плутовато спросила она.

- Скажите...

- Не умеете вы притворяться - вот что!

Илья вздрогнул и тревожно взглянул на женщину.

- Да, не умеете. Какой вы больной? Вовсе не больной, а просто получили вы одно неприятное письмо, - я видела, видела.

- Да, получил... - тихо и осторожно сказал Илья. За окном раздался шелест веток. Женщина зорко посмотрела сквозь стёкла и снова повернулась лицом к Илье.

- Это - ветер или птица. Вот что, мой хороший постоялец, хотите вы меня послушать? Я хоть и молоденькая женщина, но неглупая...

- Сделайте милость, говорите, - попросил Лунёв, с любопытством глядя на неё.

- Вы это письмо разорвите и бросьте, - солидно заговорила хозяйка. Если она вам отказала, она поступила, как паинька-девочка, да! Жениться вам рано, вы необеспеченный человек, а необеспеченные люди не должны жениться. Вы здоровый юноша, можете много работать, вы красивый, - вас всегда полюбят... А сами вы влюбляться погодите. Работайте, торгуйте, копите деньги, добивайтесь, чтобы завести какое-нибудь дело побольше, старайтесь открыть лавочку и тогда, когда у вас будет что-нибудь солидное, женитесь. Вам всё это удастся: вы не пьёте, вы - скромный, одинокий...

Илья слушал, опустив голову, и внутренне улыбался. Ему хотелось засмеяться вслух, громко, весело.

- Нечего вешать голову, - тоном опытного человека продолжала Татьяна Власьевна. - Пройдёт! Любовь - болезнь излечимая. Я сама до замужества три раза так влюблялась, что хоть топиться впору, и однако - прошло! А как увидала, что мне уж серьёзно пора замуж выходить, - безо всякой любви вышла... Потом полюбила - мужа... Женщина иногда может и в своего мужа влюбиться...

- Это как? - широко раскрыв глаза, спросил Илья.

Татьяна Власьевна засмеялась весёлым смехом.

- Я пошутила... Но и серьёзно скажу: можно выйти замуж не любя, а потом полюбить...

И она снова защебетала, играя своими глазками. Илья слушал внимательно, с интересом и уважением разглядывая её маленькую, стройную фигурку. Такая она маленькая и такая гибкая, надёжная, умная...

"Вот с такой женой не пропадёшь", - думал он. Ему было приятно: сидит с ним женщина образованная, мужняя жена, а не содержанка, чистая, тонкая, настоящая барыня, и не кичится ничем перед ним, простым человеком, а даже говорит на "вы". Эта мысль вызвала в нём чувство благодарности к хозяйке, и, когда она встала, чтоб уйти, он тоже вскочил на ноги, поклонился ей и сказал:

- Покорно благодарю, что не погнушались... беседой вашей утешили меня...

- Утешила? Вот видите! - она тихонько засмеялась, на щеках у неё вспыхнули красные пятна, и глаза несколько секунд неподвижно смотрели в лицо Ильи.

- Ну, до свиданья... - как-то особенно сказала она и ушла лёгкой походкой девушки...

С каждым днём супруги Автономовы всё больше нравились Илье. Он видел много зла от полицейских, но Кирик казался ему рабочим человеком, добрым и недалёким. Он был телом, его жена - душой; он мало бывал дома и мало значил в нём. Татьяна Власьевна всё проще относилась к Илье, стала просить его наколоть дров, принести воды, выплеснуть помои. Он охотно исполнял её просьбы, и незаметно эти маленькие услуги стали его обязанностями. Тогда хозяйка рассчитала рябую девочку, сказав ей, чтоб она приходила только по субботам.

Иногда к Автономовым приходили гости - помощник частного пристава Корсаков, тощий человек с длинными усами. Он носил тёмные очки, курил толстые папиросы, терпеть не мог извозчиков и всегда говорил о них с раздражением.

- Никто не нарушает так порядка и благообразия, как извозчик, рассуждал он. - Это такие нахальные скоты! Пешеходу всегда можно внушить уважение к порядку на улице, стоит только полицеймейстеру напечатать правило: "Идущие вниз по улице должны держаться правой стороны, идущие вверх - левой", и тотчас же движению по улицам будет придана дисциплина. Но извозчика не проймёшь никакими правилами, извозчик это - это чёрт знает что такое!

Об извозчиках он мог говорить целый вечер, и Лунёв никогда не слыхал от него других речей. Приходил ещё смотритель приюта для детей Грызлов, молчаливый человек с чёрной бородой. Он любил петь басом "Как по морю, морю синему", а жена его, высокая и полная женщина с большими зубами, каждый раз съедала все конфекты у Татьяны Власьевны, за что после её ухода Автономова ругала её.

- Это она назло мне делает!

Потом являлась Александра Викторовна Травкина с мужем, - высокая, тонкая, рыжая, она часто сморкалась так странно, точно коленкор рвали. А муж её говорил шёпотом, - у него болело горло, - но говорил неустанно, и во рту у него точно сухая солома шуршала. Был он человек зажиточный, служил по акцизу, состоял членом правления в каком-то благотворительном обществе, и оба они с женой постоянно ругали бедных, обвиняли их во лжи, в жадности, в непочтительности к людям, которые желают им добра...

Лунёв, сидя в своей комнате, внимательно вслушивался: что они говорят о жизни? То, что он слышал, было непонятно ему. Казалось, что эти люди всё решили, всё знают и строго осудили всех людей, которые живут иначе, чем они.

Иногда вечером хозяева приглашали постояльца пить чай. За чаем Татьяна Власьевна весело шутила, а её муж мечтал о том, как бы хорошо разбогатеть сразу и - купить дом.

- Развёл бы я кур!.. - сладко прищуривая глаза, говорил он. - Всех пород: брамапутр, кохинхин, цыцарок, индюшек... И - павлина! Хорошо, чёрт возьми, сидеть у окна в халате, курить папиросу и смотреть, как по двору, распустя хвост зонтом, твой собственный павлин ходит! Ходит эдаким полицеймейстером и ворчит: брлю, брлю, брлю!

Татьяна Власьевна смеялась тихим, вкусным смешком и, поглядывая на Илью, тоже мечтала:

- А я бы тогда летом ездила в Крым, на Кавказ, а зимой заседала бы в обществе попечения о бедных. Сшила бы себе чёрное суконное платье, самое скромное, и никаких украшений, кроме броши с рубином и серёжек из жемчуга. Я читала в "Ниве" стихи, в которых было сказано, что кровь и слёзы бедных обратятся на том свете в жемчуг и рубины. - И, тихонько вздохнув, она заключала: - Рубины удивительно идут брюнеткам...