Жертвы - Буало-Нарсежак

Я прождал до самого вечера, вздрагивая от каждого звонка. Но звонили мне только по служебным делам. В шесть часов я пошел домой, от неизвестности чувствуя себя совершенно больным. На всякий случай я купил цветы, пирожные, бутылку шампанского, ее любимые сигареты и все устроил для праздника, на который она не придет. Я задремал у накрытого стола. Силы покинули меня. Около полуночи я очнулся от сна, ощутив голодные спазмы в желудке. Пирожные таяли в коробке. Я их съел. Лампа, висевшая рядом с диваном, осветила мои дрожащие руки.

Наступил новый день, еще более нескончаемый, чем вчерашний. Я ни на секунду не решался выйти из кабинета. Она непременно позвонит мне! Не может быть, чтобы не позвонила. В половине первого я все же решился пойти поесть. По дороге мне встретился знаковый, несколько месяцев назад опубликовавший у нас свой роман. Он предложил позавтракать с ним, и я согласился в надежде, что это поможет мне избавиться от наваждения. Но когда мои часы показали сорок пять минут третьего, я перестал прислушиваться к его словам. Накануне Ману позвонила мне около трех. Я не стерпел. Извинился и бегом вернулся в свой кабинет.

— Ивонна… Мне никто не звонил?

— Нет, — сказала Ивонна. — Но вам принесли письмо.

— Где оно?

— У вас на бюваре.

Я прикрыл за собой дверь, чтобы остаться одному, и взял конверт, на котором было напечатано мое имя. Внутри, судя по виду, было много листков. Ману предпочла мне написать. Наконец-то я обо всем узнаю. Я вскрыл конверт ножом для разрезания бумаг и извлек оттуда пачку банкнотов. Больше там ничего не было. Я пересчитал деньги. Как раз та сумма, которую я выплатил Ману в счет ее гонорара. Я бросился в холл, где швейцар читал газету за своей застекленной конторкой.

— Клеман, это вы положили мне на стол письмо?

— Да, мсье.

— Кто вам его вручил?

— Никто. Я нашел его в ящике, когда вернулся после перерыва.

Значит, чтобы принести мне эти деньги, Ману выбрала время, когда, как она знала, в издательстве не было ни души. Это несомненно означало, что между нами все кончено. Что же, я сам умолял ее подать мне какой-нибудь знак, и вот получил больше, чем просил. Поступок Ману говорил сам за себя. Хорошо еще, что она не расплатилась со мной чеком, как с каким-нибудь поставщиком! Взявшись было за дверную ручку, я вдруг застыл на месте. В самом деле, почему она не прислала чек?.. Потому что не хотела — вернее, не могла — указать свое настоящее имя. Иначе разве она решилась бы прийти сюда сама? Столько предосторожностей с самого начала… псевдоним, почтовый ящик и вот теперь это письмо… Я присел в кресло, забыв даже убрать деньги… На это можно было бы возразить, что ведь она все-таки пригласила меня к себе домой… Да, но я так долго просил ее об этом, и она дождалась последней минуты, когда дом уже был закрыт. Но, возможно, я и на сей раз совершенно превратно истолковываю те знаки, которые она мне подает. Что, если она, напротив, хотела, чтобы я узнал всю правду? Ну нет! Ей стоило только позвонить мне, признаться во всем. Какого черта, ведь никто же за ней не следил!.. Господи, да откуда мне знать? Мне было стыдно за самого себя. Я придирался к пустякам, цеплялся за дурацкие выдумки, вместо того чтобы честно признать свое поражение. Старик, она тебя больше не любит. Ты уязвлен, унижен. Боишься сознаться, что тебе дали отставку? По-твоему, только мужчина может порвать с женщиной, но не наоборот?..

Нет, дело не в этом. Верно, в газетных разделах, посвященных сердечным делам, в песенках любовь приходит и уходит… Но у нас с Ману все было по-другому. Господи, да стоит мне только вспомнить! И если Ману вела себя со мною столь необъяснимым образом, значит, на то была веская причина. Может, кто-то вынуждал ее порвать со мной? Но кто?.. Жаллю?.. Что, если она была любовницей Жаллю? Эта мысль уже приходила мне в голову… А что, если Жаллю, теперь овдовев, предложил Ману выйти за него замуж? И Ману, несмотря ни на что, готова согласиться? Очевидно, Жаллю поставил ей определенные условия: забрать рукопись, отказаться от всякого литературного поприща, немедленно порвать со мной… Этим и объясняется тот странный телефонный звонок. В последний момент Ману так и не решилась заговорить… Что ж, похоже, я нашел верное объяснение. Усмехнувшись, я сунул деньги в карман. Эта славная Ману! Она все еще любила меня, но не могла упустить Жаллю — вернее, его состояние и общественное положение. Пока меня не было, она успела все обдумать. Ну а тем временем я, втянутый в замысел Клер, помог осуществиться чаяниям Ману. Это даже забавно! Подумать только, и я еще опасался упреков Жаллю! Да ведь он должен меня благословлять! Я взял на себя всю грязную работу. Только вот я не собирался и впредь оставаться славным дурачком Пьером, всегда готовым оказать любую услугу. Я взял блокнот и на одном дыхании написал:

«Ману, милочка моя, вот и пришло время нам расстаться. Спасибо Вам, Вы полностью заплатили свои долги. Я всегда считал Вас разумной женщиной. И все-таки Вы не смогли все предусмотреть. Разве тело госпожи Жаллю было найдено? Предположим, что Клер не умерла. Поверьте, я говорю это не просто так. Не забывайте, что я единственный свидетель ее гибели. Вам стоило бы поделиться со мной Вашими замыслами. Я смог бы дать Вам полезный совет. Вы предпочли обо всем умолчать — тем хуже для Вас. Не рассчитывайте на мою сдержанность. Желаю Вам, любезная Ману, всего того счастья, которое Вы сулили мне».

Я заклеил конверт, надписал на нем номер почтового ящика и отдал письмо Ивонне. Из этой вспышки гнева я извлек некоторое умиротворение, продлившееся до самого вечера. Собирался ли я осуществить свои угрозы? Право, я и сам не знаю. Зато я был уверен, что теперь-то Ману у меня в руках. Мне больше не придется умолять эту женщину, месяцами выскальзывавшую у меня из рук, прийти ко мне: я прикажу ей явиться, и она повинуется. За обедом я постарался припомнить малейшие детали нашей связи, проверяя, насколько убедительны мои предположения. Нет, ошибиться я не мог. Мои догадки были правильными. Завтра она получит мое письмо. И тогда признает свое поражение.

Я был так доволен собой, что нашел в себе силы отправиться в