Сборник "Чистая фэнтези" - Генри Олди

– Посмотрим!

– Посмотрим!

– Главное, этих побыстрее доставить, сдать под опеку – и домой! К сроку! Мы хозяйское распоряжение выполнили, с нас взятки гладки!..

– Так чего же мы сидим?

– Никуда я не поеду, – буркнул Тьяден, и Мартин Гоффер осекся, ибо впервые видел обычно спокойного парня в бешенстве. Оба мальчишки буравили друг друга такими взглядами, что, будь у них вместо глаз ножи да посохи, лежать обоим в дубовых гробах. – Гад ты, гад безъязыкий! Почему раньше не упредил?

– Не твое дело! – рассердился Мартин. – Раскомандовался! Иди коней седлай!

– Сам седлай! А я в Реттию! К учителю!

– Зачем?

– Честь ему спасать! А этот шпендрик пускай с вами бежит! Пускай!

– Сам ты шпендрик! – возмутился чернявый. – Это я обратно возвращаюсь! Мне Просперо заместо отца, я за его честь в могилу лягу! А лучше тебя, жирняка, в могилу уложу!

Вместо ответа Тьяден направился к выходу. Но разгневанный Мартин, чувствуя, как из-за мальчишеского упрямства срывается дуэль века, вмешался быстрей удара молнии. Тьяден охнул, завязанный хитрым узлом, суставы пронзила боль, а хребет выгнулся луком; возле уха раздался злой шепот: «Ты мне еще указывать станешь, щенок?!» – и вдруг хватка ослабла. С трудом разгибаясь, парень увидел чернявого «шпендрика»: тот крутил пальцами хитрые загогулины, временами сплевывая в адрес обмякшего на лавке, потерявшего сознание Гоффера. Колдун Мускулюс, опомнясь, выкрикнул два слова страшным, нутряным голосом, чернявого приподняло и ударило о стену, но тут уже не оплошал сам Тьяден.

Зря, что ль, учили?

Три кружки, три увесистые кружки из доброй красной глины, а первая – так и вовсе доверху полная пивом, ухнули колдуна в голову. Подносом Тьяден достал бесчувственного Мускулюса на полу. Хорошо хоть плашмя, а не ребром.

– Эй, жирняк! Быстрее!

– Сам ты жирняк! Сопля крученая!

– Это я сопля? Ладно, шевелись! Если успеем в срок, я тебя небольно убью!

Вместо ответа Тьяден рубанул себя по сгибу локтя. И кинулся за чернявым, стараясь не отставать.

Это был звездный час Августа Пумперникеля.

Кто, как не он, в конечном итоге организовал (клеветническое «спровоцировал» отвергаем с негодованием) сегодняшнее грандиозное действо? «Я! Я!! Я!!!» – об этом очень хотелось кричать на всех углах, дабы каждый понял, осознал и проникся величием момента. Правда, отчего-то реттийцы не горели желанием слушать вдохновенные речи Пумперникеля. Разве что троица аудиторов казначейства, коим по долгу службы полагалось внимать своему достославному предводителю. Впрочем, подобные мелочи не могли омрачить триумф. И главное: триумф сей можно было взвесить, оценить и сосчитать, прослезившись от счастья.

Итак, «Мене, текел, фарес!» – как в сходной ситуации говорили древние.

Для проведения образцово-показательной дуэли Его Величество король Эдвард II (Второй) самолично выделил лучшее ристалище размерами 288х112 локтей, а значит – площадью 32 256 (тридцать две тысячи двести пятьдесят шесть) кв. локтей! На трибунах имелось 4848 (четыре тысячи восемьсот сорок восемь) сидячих мест, и казначей имел честь наблюдать полный аншлаг. Также в проходах толпилось 346… нет, уже 347 (триста сорок семь) человек, кому не досталось сидячих мест! Итого – 5195 (пять тысяч сто девяносто пять) зрителей. Это не считая детей на руках и ворон над ареной! На устроение дуэли согласно высочайшему указу было привлечено из казны 203 (двести три) бинара 11 (одиннадцать) монов и 4 (четыре) децима. Дабы память не стерлась в веках, воспеть дуэль явились 2 (двое) приват-летописцев, 6 (шесть) писцов, 17 (семнадцать) бардов и 1 (единственный и неповторимый) Томас Биннори. Их менее состоятельные и уважаемые коллеги, потеряв надежду угодить в число зрителей, готовились воспеть событие заочно. Приукрасив дуэль в 2, 3 и даже 10 (вдвое, втрое и вдесятеро) раз.

«Да хоть в 100 (сто)!» – радостно думал Пумперникель.

Лучики цифр плясали в глазках казначея.

«Его Величество, – бубнил, истекая восторгом, внутренний голос, – Эдвард II (см. выше) был облачен в мантию с подбивом из горностая, украшенную по вороту 12 (дюжина) кистямурами голубой воды, общей стоимостью 342 (триста сорок два) бинара и 6 (шесть) монов. Монаршее чело венчала корона, оцененная согласно квартальной описи…»

Троекратный рев фанфар сбил с мысли. Казначей поморщился, ковырнул мизинцем в ухе. «Какой дурак решил начать праздник вовремя?» По трибунам прокатилась волна оживления. Его Величество привстал в ложе, махнул рукой: приступайте!

– А-а-а!!! – деликатно отозвались трибуны.

Откинулись пологи в двух шатрах, серебристом и фиолетовом. На арену ступили капитан лейб-стражи Рудольф Штернблад и Просперо Кольраун, боевой маг Реттии. Форма одежды парадная; капитан при шпаге, маг при посохе. «Оружие» до поры оставалось в ножнах, то есть в шатрах.

– О-о-о! – оценили выход трибуны.

Сойдясь в центре арены, дуэлянты отсалютовали королевской ложе. Затем сдержанно кивнули друг другу.

– Можешь сделать «Трубный глас»? – осведомился Штернблад у мага.

Просперо от удивления слегка приподнял левую бровь, что в данной ситуации было недопустимой тратой сил и энергии. Но кивнул с достоинством. Трудно выглядеть спокойным, когда в душу нагадил клин перелетных грифонов. Тут или нюхай, братец, или разгребай. Одно радовало: мальчишка в безопасности. Остальное неважно. Позор, потеря лица – неважно. Если Рудольф хочет что-то сказать, пускай говорит. Хоть ненадолго оттянуть миг унижения…

Маг тронул ярко-синий кристалл под навершием посоха. Сунул посох под нос капитану:

– Говори сюда. Тебя все услышат.

– Ваше Величество! – капитан еще раз поклонился. – Благородные дамы и господа! В здравом уме и трезвой памяти объявляю во всеуслышание…

Кристалл барахлит? Или у доблестного капитана в самом деле дрожит голос?!

– …что имею честь признать себя побежденным!

Сначала Просперо решил, что Бедный Йорик, шут короля Эдварда, подсадил в посох «вертун-словокрут».

– Я убежден, что «оружие» высокоуважаемого Просперо Кольрауна превосходит мое по боевым качествам, и потому сдаюсь без боя. Если Его Величество сочтет такое заявление несовместимым со званием капитана лейб-стражи, я готов сложить с себя служебные полномочия и немедленно подать в отставку.

– …?! – не поняли трибуны.

И в тишине – одинокий, писклявый вопль:

– Трус!..

Крикун смолк раньше, чем опомнилось эхо. Обнаружить на трибунах героя-одиночку проще простого. А общественное мнение тем и славно, что в нем нет одиночек.