В глухих лесах - Николас Конде

Трое на стоянке молча смотрели ему вслед.

— Пора ехать. Уже поздно, — наконец сказала Майра.

Они уже подходили к голубому «Ауди» адвоката, когда Кэрол вдруг остановилась.

Высокий человек в мешковато сидевшем на нем пальто спустился по едва освещенным ступеням полицейского управления и направился в их сторону. Волна ненависти захлестнула Кэрол, когда перед ее мысленным взором возник этот страшно знакомый образ: рука, держащая шляпу, улыбка. Сейчас все было иначе: он не снял шляпы и не улыбнулся. Остановившись в нескольких шагах от нее, он громко заговорил:

— Кэрол, я хочу вам сказать, я очень сожалею, что причинил вам столько боли. Я просто делаю то, что нужно делать.

— Вы, должно быть, Миллер, — грубо перебил Фрэнк. — Оставьте в покое моих друзей!

Фрэнк обернулся к Кэрол и взял ее под руку.

— Не обращай внимания. Пойдем.

Кэрол не двинулась с места, с ненавистью глядя на Миллера.

Он подошел ближе.

— Простите меня, я вас очень прошу. Если я смогу вам чем-нибудь помочь… — сказал он и взял ее за руку.

Кэрол вырвалась.

— Вы, — крикнула она, — вы знаете, что такое боль! Вы потеряли дочь! Но думали ли вы когда-нибудь, что вы сами преступник? То, что вы делаете с нами, с нашей жизнью, — это тоже преступление!

Майра Кантрелл сделала несколько шагов и встала рядом с Кэрол.

— Мистер Миллер, из того немногого, что мне о вас известно, я могу заключить: вы знаете наши законы. Поэтому, надеюсь, что вы понимаете, что я могу и потребую привлечь вас к ответственности в том случае, если вы будете преследовать моего клиента или его сестру.

Миллер бросил на Майру презрительный оценивающий взгляд, надел шляпу и пошел прочь.

Камень упал с души Кэрол как по мановению волшебной палочки — решительность и смелость Майры развеяли ее страх и тоску.

— Я сейчас подъеду, — сказал Фрэнк.

Кэрол посмотрела Майре прямо в глаза.

— Спасибо, — сказала она. — И еще я хотела поблагодарить вас за то, что вы согласились стать адвокатом Томми и были так внимательны к нему.

— Теперь он мой подопечный, Кэрол. Почему бы мне о нем не позаботиться? — ответила Майра.

— Я думала, что… меня беспокоило, что… — Кэрол замолчала.

Вопрос, который целый день не давал ей покоя, помимо ее воли сорвался с губ.

— Так, значит, вы верите, что Томми невиновен?

— Я взялась за это дело, и точка. Это все, что я могу сказать. Вы знаете, иногда арестовывают и невиновных. Их судят, им выносят приговор. Послушайте, Кэрол, что бы ни случилось, держитесь подальше от Пола Миллера. Он по-своему такой же ненормальный, как и обычный убийца. Многие люди теряют близких, но они не плюют на свою собственную жизнь ради мести.

— Да, понимаю, — сказала Кэрол.

— Хорошо, — ответила Майра. — Есть опасность, что сказанное вами они могут обратить против Томми, а нам еще предстоит выдержать не одну схватку.

Фрэнк свернул за угол 89-й улицы и выехал на Вторую авеню. В городе шел дождь. Мокрый асфальт блестел в свете фар.

Кэрол отрешенно сидела в машине. Она все еще пыталась осмыслить случившееся.

— Не хочешь чего-нибудь выпить? — спросил Фрэнк. — Может, станет легче?

Кэрол помедлила с ответом.

— Извини. У меня сейчас просто нет сил ни сидеть в баре, ни говорить. Спасибо, что подвез.

Когда Кэрол открывала дверь, Фрэнк коснулся рукава ее пальто.

— Кэрол, Майра не сказала, чем все это может закончиться для тебя и Томми. И я хочу, чтобы ты знала, если тебе понадобится друг, если нужна будет поддержка, то ты можешь на меня рассчитывать.

На какую-то секунду его забота тронула ее сердце. Но лишь на секунду. Другой, страшный смысл его слов открылся ей.

— Что ты имеешь в виду, Фрэнк? — резко спросила она. — Чем все это может закончиться? О чем ты говоришь?

Ее вопрос смутил Фрэнка, он нерешительно произнес:

— Я только хотел сказать… что от нас не зависит…

— Что от нас не зависит? — наседала Кэрол.

— Послушай, Томми — мой друг. Он столько сделал для меня, что я никогда не смогу отблагодарить его по-настоящему. Но… чужая душа, как говорится, — потемки, так ведь? Иногда мы видим в человеке только то, что хотим увидеть.

— Фрэнк, — Кэрол говорила уверенно и спокойно, — ты веришь, что Томми невиновен?

— Конечно. Но ты вспомни, что сказали полицейские о машине, номере его автомашины, наконец, об алиби.

— Да, я помню, — раздражаясь ответила Кэрол —…помню, что если тебе дорог человек, ты должен быть верен ему всегда. И если несмотря на то, что Томми сделал для тебя, ты ему не веришь, я сомневаюсь в том, что он — твой друг. В таком случае ты не тот человек, к которому я могла бы обратиться за помощью в трудную для меня минуту. До свидания, Фрэнк.

Она распахнула дверцу, вылезла из машины и, не оглядываясь, пошла домой. Она открыла дверь и по ступеням поднялась к лифту. От всего сказанного Фрэнком раскалывалась голова. Если даже близкий друг Томми так легко поверил, то брату придется совсем туго. Еще этот Миллер может подлить масла в огонь. Даже Майра Кантрелл, несмотря на весь ее опыт, дважды ушла от ответа на вопрос Кэрол: «Верит ли она в невиновность Томми?»

Адвокат… Она борется, скорее, из спортивного интереса, хочет выиграть этот процесс. Ей и дела нет до Томми, он для нее просто клиент.

Даже Джилл колеблется. Вокруг нет никого, кто с чистой совестью, без колебаний мог бы сказать, что верит в непричастность Томми к этому делу.

Никого… Никого, кроме Кэрол.

Птицы вдруг смолкли. Такого прежде никогда не было… а может, и было…

Предаваясь воспоминаниям, он откинул назад голову, отбросил нож. Над его головой кроны деревьев плели замысловатое кружево из ветвей. Он смотрел вверх на тоненькие веточки, усеянные золотыми листочками, которые подрагивали в солнечных лучах, будто легкий ветерок раскачивал их из стороны в сторону. Солнечные лучи то прятались в густой кроне деревьев, то горящим лезвием пронзали воздух. Они напоминали ему фотовспышку. О, какая картина могла бы получиться, если бы можно было сделать фотографии в такие моменты жизни, как этот.

Но что же заставило птиц прекратить свое пение? Может, что-то ужасное напугало их, и они улетели? Нет. Они не осуждали его. Он знал: слабые зверушки джунглей всегда бегут с той поляны, где лев терзает свою добычу. Так уж устроено природой… Сильный охотится на слабого, потом убивает его…

В этом спектакле должна быть сцена убийства, и это случится здесь, в этом диком уголке.

Здесь… Понятным становилось его нетерпение. Ему всегда было не по себе там, среди людей, приходилось постоянно скрывать свое истинное «я». Но здесь, в лесной чаще, можно было убивать, и даже больше чем можно — нужно!

Под его широко расставленными ногами возникло какое-то слабое движение, легкая судорога прошла по ее телу. Он снова заглянул ей в глаза. В них не было жизни, пелена, веки полуприкрыты, но сознание еще не оставило ее. Она, казалось, хочет передать ему какое-то бессловесное послание.

Ему… или Богу, думал он. Полно, не Бог ли он сам в эту минуту?

Он улыбнулся ей и покачал головой. Лезвие ножа вновь тускло блеснуло у самых ее глаз. Он всегда так делал, прежде чем острым ножом оставить след во впадинке между грудными холмиками, затем, медленно ведя черту вниз, дойти до живота, потом еще ниже… Но сейчас она уже, конечно, знала, что лезвие ножа рано или поздно опять пронзит ее обмякшее тело.

Ослабев от потери крови, она, однако, еще всхлипывала и находила в себе силы болезненно морщиться от грубых прикосновений каждый раз, когда безжалостная сталь проникала в ее плоть.

Наконец он отвел лезвие от ее лица и… приступил. Она громко стонала от боли, хотя кляп во рту заглушал звуки.

Он знал, что жить ей осталось всего несколько минут. Пора было переходить к самому главному. Он поднялся, чтобы принести все необходимое.

Склонившись над клеенкой с инструментами, он вдруг замер, охваченный странным чувством, которого никогда раньше не испытывал. Непонятный разброд в мыслях, ощущение легкой растерянности… а может, остановиться? Прямо сейчас…

Он оглянулся и через плечо посмотрел на распластавшуюся на земле фигуру, солнечный свет и тень игривой волной плескались на ее белой нежной коже, испещренной налитыми кровью рубцами. Ему пришла в голову мысль, что если он остановится сейчас, то, быть может, и навсегда оставит это. Может, уже пора!

Сможет ли он так жить и дальше, не перешагнув в один прекрасный день через благоразумие и осторожность? Очевидно, дамоклов меч уже навис над ним.

Если он уйдет сейчас, бросив свою жертву как доказательство полного подчинения желаний разуму, и если эта смерть будет последней в его жизни, то опасность минует.