Князь из десантуры - Тимур Максютов

Дмитрий слушал не шелохнувшись. Потом встал, сказал решительно:

– Прощай, брат. Я не знаю, как и зачем оказался в этом времени. Не знаю, что могу сделать для спасения Руси. Но капитан Асс учил меня: «Если десантник не знает, куда идти – он делает шаг вперёд». Если я не могу предотвратить гибель соотечественников, значит, я погибну вместе с ними. Я пойду сейчас к Мстиславу Романовичу и попрошу взять меня в поход против монголов. А тебе надо переждать лихое время здесь, в Киеве. И потом попробовать найти утерянную реликвию, дубовый сундук вашего магистра, когда всё успокоится.

Тамплиер вскочил, пылая гневом:

– Если бы ты не был моим братом, то уже был бы вызванным на поединок! Никто не смеет подозревать шевалье из рода де ля Тур в трусости и советовать ему прятаться среди немощных стариков и нежных девушек за высокими стенами Киева, когда благородные мужи отправляются на битву, в которой их ждёт верная смерть! Никто не имеет права лишить меня возможности погибнуть в славном бою! Даже ты, брат мой! Мы пойдём к великому дюку вместе.

Дмитрий впервые за последние дни улыбнулся и протянул ладонь для рукопожатия.

Эх, где же Хорь и Азамат? С ними вместе и смерть веселее.

Шальной ветер принёс семечко из дальних земель да и закинул в щель известкового утёса, стоящего над Калкой. А может, птица присела здесь отдохнуть после долгого перелёта и оставила крохотный комочек жизни на мёртвом камне.

Дожди напоили его, солнце согрело – и выросло деревце. Злые ветры гнули, да не сломали – поднялось искривлённым тельцем, сквозь все испытания прошло. Теперь издалека его видно.

Всадник добирался сюда долго, ночами. Прячась от наполнивших степь татарских сторожей, пережидая днём в укромных местах – камышовых зарослях да в оврагах.

Стреножил коня. Нащепал лучины. Обнаружил спрятанную за кустами дыру в утёсе – всё было так же, как год назад, когда бежавший от своего атамана бродник спрятал здесь украденную у товарищей добычу.

Перекрестился и полез – где на коленях, а где и ползком. Широкие плечи застревали в узком лазе, глина сыпалась на соломенные волосы. Трещала порода, угрожая обвалом – Хорь только испуганно замирал, шепча молитву. Противные мокрицы разбегались, напуганные неожиданным гостем, щекоча бесчисленными лапками измазанные в земле руки.

Наконец, добрался до промытой в нутре горы камеры. Зажёг последнюю лучину, нашёл дубовый лазоревый сундук, главную реликвию тамплиеров. Откинул крышку – блеснуло золото.

Бродник не выдержал, начал плясать от радости, топая сапогами, выкрикивая несуразное:

Веселитесь, девки, удивляйтесь, люди —Выросли у паренька золотые муди…

Зря он это сделал. Утёс вздохнул, потревоженный, и осел – посыпалась дрянь с низкого потолка, порыв воздуха погасил лучину.

Хорь растерянно шарил в кромешной тьме по мокрым ледяным стенам, но на месте узкого лаза нащупал лишь смятую землю.

Дрожащими пальцами долго бил кремнем о кресало. Наконец, смог поджечь остаток лучины, обошёл камеру – выхода не было.

Огонь погас.

Хорь сидел на сосущем тепло камне и постепенно пропитывался холодом и отчаянием.

Глава седьмая. Воевода

Говорят, что самое быстрое на земле – человеческая мысль. Но куда ей бежать из головы? Череп – её тюрьма.

Стремителен полёт ласточки, но изломанный зигзагами путь в небе не имеет высокого смысла. Это обычный голод гонит её охотиться за букашками.

А вот монгольский вестник несётся стрелой, чтобы передать важное сообщение, которое направит неудержимое войско на цветущие города. Или, наоборот, остановит кровопролитную войну.

Гонец летит, распластавшись над степью, и многочисленные колокольчики, нашитые на халат, издалека звоном предупреждают почтовые станции: готовьте свежего коня! Пересядет из седла в седло, не спускаясь на землю, глотнёт тёплой воды из кожаной фляги – и вновь понесётся, пожирая пространство, неся в холщовой сумке судьбу стран, городов, десятков тысяч людей…

Так заведено в бескрайней монгольской империи. Почтовые пути – как нервные нити огромного, но чётко управляемого организма. А Дешт-и-Кыпчак пока ещё не стал частью могучего государства. Поэтому вестник спорол колокольчики с одежды и скачет не к следующей станции по казённой дороге, а напрямик через степь – от Днепра на восток, в ставку Субэдея. Не готовят ему свежих скакунов услужливые ямские начальники – сам добывает, используя где силу, где золото, где страх перед несокрушимой мощью Империи.

Загнанный конь начал сбиваться с шага, роняя огромные лохмотья пены: пора менять. Гонец привстал на стременах, разглядел в степном мареве становище. Дёрнул поводья, направляя уставшего жеребца.

Спешился (ноги, отвыкшие от земли, будто закололо тысячами иголочек), бросился к небогатому шатру, доставая на бегу серебряную пайцзу. Поднял над головой этот знак власти, прокричал:

– Я – гонец! Немедленно дайте мне лучшего коня!

И осёкся. На него изумлённо глядели светловолосые и светлоглазые люди, у ближайшего висел на шее деревянный крестик. Русичи!

Гонец попятился, выхватил саблю и прижал свободной рукой к себе сумку с письмом, собираясь продать жизнь дорого.

Здоровяк с крестиком зевнул, почесал голую грудь. Лениво позвал:

– Плоскиня, тут, похоже, к тебе. Какой-то татарин заполошный, сабелькой машет. Может, успокоить?

Из шатра выглянул атаман. Увидел пайцзу, проговорил сердито:

– Не видишь, что ли – важный человек. Я тебя, Ведмедь, самого сейчас успокою.

Подошёл к гонцу, поклонился, заговорил по-кыпчакски:

– Мы – бродники, слуги Чингисхана. Чем помочь господину?

Вестник выдохнул, опустил саблю. Улыбнулся – будто по пыльному бурому камню пробежала белоснежная трещина.

Велика империя Темучина, и везде её гонца ждут почёт и помощь!

Субэдей, едва сдерживаясь, переспросил:

– Ты уверен? Никто не выжил?

Пропылённый гонец помотал головой:

– Нет. Всех изрубили на куски и бросили бродячим собакам. Всех послов до одного.

Темник прикрыл глаза, пытаясь успокоить закипевшую от гнева кровь. Жестом отпустил гонца.

Огромная империя раскинулась на полмира, от моря Каспийского до Великого океана, от Амударьи до Амура. Сотни народов в ней, с разными верованиями, языками и цветом глаз. Над всеми – Яса Чингисхана, закон высшей справедливости. Он прост и понятен: враг, не покорившийся воле хана, уничтожается. Мужчины должны воевать и охотиться, остальное – дело женщин. За воровство – смерть. За прелюбодеяние – смерть.

За убийство доверившегося тебе человека, гостя – смерть. А за убийство посла – смерть всему народу, допустившему такое ужасное преступление.

Субэдей вышел к своим командирам – тысячникам. Сотни дней и ночей с ними рядом в седле; переходы через безводные пустыни, под испепеляющим солнцем и в дикие морозы, когда птицы замерзают на лету. Десятки кровавых битв, взятых штурмом городов, трудных побед. Покоренные страны и народы. Жестокая война с хорезмшахом, который совершил чудовищное – велел казнить монгольских послов. Итог известен: цветущая страна лежит в дымящихся руинах; оставшиеся чудом в живых стали рабами, а сам хорезмшах, затравленный, как дикий зверь погоней, бесславно умер среди прокажённых, на затерянном в Каспийском море острове.

Темник говорил негромко, но знающие его нукеры и багатуры подобрались и нахмурились: яростный металл звенел в словах Субэдея.

– Клянусь перед Тенгри, породителем неба и земли, перед золотым солнцем и серебряной луной. Клянусь памятью о своей матери и моей кровью – всей без остатка. Русичи, свершившие коварное убийство, будут уничтожены. Мужчины их умрут мучительной и позорной смертью, женщины их будут рыдать, пока не выплачут глаза и ослепнут, младенцы их утонут в крови. Клянусь – я вырежу даже память о стране, когда-то имевшей название «Русь». В развалинах их городов наши араты будут пасти баранов, а вороны расскажут птенцам, как они пировали на этой земле – до рвоты.

И живые позавидуют мёртвым!

Киев кипел суматохой, готовясь к войне: кузнецы, утирая пот, без продыху ковали наконечники стрел и копий, стремена и подковы; шорники правили потрёпанную сбрую и шили новую; дружинники прощались со своими зазнобами, сжигая ночи жаром прощальной любви… Иван Сморода тоже не спал, но по иной причине – принимал и пересчитывал мешки с сушёной рыбой и ковригами хлеба, бочки с солониной, обходил, колыхая необъятным брюхом, телеги огромного обоза. Невиданное по числу войско собиралось в поход, и всякая мелочь могла обернуться неприятностью, а то и ненужными потерями, потому приходилось боярину во всё вникать и проверять лично, выслушивать жалобы «чёрных клобуков» на недостаток ячменя для коней и ругаться с купцами, норовившими заломить заоблачные цены за соль и уксус.