Уходи с ним - Аньес Ледиг

И я тоже.

Радуга любви

Меня положили в отдельную палату в гинекологии. Мне знакомы больничные правила, так что причина понятна. Они положили меня сюда, чтобы я не слышала младенцев из послеродового. Их мрачные лица, когда они объявили мне, что при сроке в двадцать одну неделю подобная травма требует особого наблюдения и есть риск ретроплацентарной гематомы, а значит придется подождать несколько дней, чтобы выяснить, как будет развиваться беременность, – это было как нож в сердце.

Но разговор с Ромео вернул мне немного надежды. Моя беременность не прервется, и я рожу ребенка почти в срок. Не могу же я избрать роль жертвы, если три года назад твердила ему, что это не выход. А мой крошечный ребенок – я буду говорить с ним целыми днями, скажу, что у нас все получится, у нас обоих, а я еще подержу его в гнездышке, чтобы он чувствовал себя в тепле и покое. Счастье, что я ничего не сломала, только гематомы по всему телу, и довольно болезненные, но они скоро рассосутся. Я была пристегнута и ехала не очень быстро.

Лоран позвонил мне ближе к восьми вечера, после того как я оставила три сообщения на его телефоне. Спросил, что я делала в магазине в такую погоду. И добавил, что мне следовало быть осторожней за рулем, и если я потеряю ребенка, то по собственной вине. И я почувствовала себя виноватой. Он сказал, что вечером у него важное совещание и он не сможет заехать. Я попросила привезти мне кое-какие вещи и туалетные принадлежности. Он заедет завтра утром перед работой. Другой на его месте отменил бы совещание, чтобы приехать и обнять меня.

Другой не сделал бы со мной того, что он сделал.

Но другого у меня нет.

Единственный человек, с которым я связана, бьет меня.

Хотя я и говорю с ним, с моим ребенком, мне все равно страшно. Я молча плачу, когда акушерка заходит в палату. Она закрепляет аппарат у меня на животе, чтобы прослушать его сердце и проверить, нет ли у меня сокращений. Тридцать минут минимум. Она могла бы уйти и продолжить обход, но я плачу. Поэтому она садится рядышком на кровать и мягко берет мою руку, улыбаясь мне.

– С чего эти слезы?

– Я зла на себя.

– Вы же не нарочно въехали в дерево?

– Конечно же нет. Но я слишком нервничала, чтобы садиться за руль. Крыша магазина обрушилась прямо передо мной. Я очень испугалась.

– Это вполне по-человечески – спасаться бегством.

– Может быть.

– Можно я задам вам вопрос? Вы не обязаны отвечать.

– Какой?

– В вашей медицинской карте указано, что характер гематом не соответствует травмам при дорожной аварии, и стоят вопросительные знаки. Кровоподтеки на виске и на ягодицах, отечная промежность с травматическими трещинами.

– …

– С вами плохо обошлись еще до несчастного случая?

– Да.

– Не хотите мне сказать, кто?

– Не знаю.

– Здесь вам ничто не угрожает.

– …

– …

– Мужчина, с которым я живу. Он больше не мог терпеть, что ко мне нельзя прикасаться из-за беременности.

– Это было впервые?

– С тех пор, как я забеременела, да.

– А раньше?

– Раньше случалось.

– Что вы собираетесь делать?

– Сохранить этого ребенка. Все остальное не так важно. Я не переживу, если его потеряю.

– Есть только одна важная вещь, которую вы можете сделать для вашего ребенка, когда дела идут плохо и вы за него боитесь: послать ему радугу любви…

– Радугу любви?

– Вы зрительно представляете себе свое сердце, потом его, путь недалек, а потом представляете радугу любви, перекинутую от одного сердца к другому. Радугу, потому что любовь такая же неощутимая и нематериальная и такая же многоцветная. Младенец почувствует ее, и что бы ни случилось, это ему поможет.

– Я рискую потерять его?

– Да. Вы рискуете его потерять, но у вас есть немалые шансы его сохранить, и ваши мысли должны быть сосредоточены на этой возможности и только на ней. Все остальное – бесполезные мысли.

Когда она ушла вместе с аппаратом и показателями, которые свидетельствовали, что все идет нормально, я закрыла глаза и увидела эту радугу. Мой ребенок слегка шевельнулся, и я почувствовала, как он устраивается у внутренней стенки моего живота и располагается там, на моем сердце, как на сокровище, возложенном к его ногам.

Увидеть ее вновь

Я подъехал к дому престарелых в восемь, как мы и договаривались. Мари-Луиза уже ждала у входа, она помахала мне рукой и подошла к машине. У нее покрасневшие глаза, но она улыбнулась и положила руку мне на предплечье.

– Это очень мило, все, что вы делаете для моей внучки.

– Я просто еду ее навестить.

– Это уже немало.

– А мне кажется таким естественным.

– Далеко не для всех. Нам долго ехать?

– Будем там через четверть часа. А мой прадед еще спит?

– Он не поднимается раньше десяти. Последнее время он быстро устает.

– Да?

– Мы часто засиживаемся допоздна. Знаете, требуется немало времени, чтобы обсудить все на свете.

– И все-таки, какая странная случайность, что вы друг другу понравились.

– А вы до сих пор верите в случайности? Какой конформизм, молодой человек! Сойдите с проторенных дорожек и раскройте глаза, в жизни никаких случайностей не бывает, никогда. Наша судьба предначертана, и не без причины.

– Никаких-никаких?

– На мой взгляд, нет. Мы представляем собой сумму наших выборов, но каждый выбор мы делаем отнюдь не случайно.

– И каким образом несчастный случай с Джульеттой вписывается в ее судьбу?

– Я не говорила, что всегда есть ответ. Иногда он очевиден, иногда приходит позже. А иногда не приходит вообще.

В коридоре гинекологического отделения мы заметили мужчину, который быстро вышел из палаты и решительным шагом направился к нам. Не дойдя до нас нескольких метров, он посмотрел на Мари-Луизу и рявкнул:

– А вы здесь что делаете?

– Пришла поддержать внучку, а вы?

– А вы кто? – агрессивно бросил он мне.

– Это шофер социального такси, который привез меня, – вмешалась Мари-Луиза, прежде чем я успел открыть рот.

– Отстаньте от моей жены.

– Вы не женаты, насколько мне известно, – возразила она с невероятным апломбом, хотя он как минимум на две головы выше ее.

– И все равно, оставьте ее в покое.

– Доброго вам дня, Лоран.

Итак, это он.

Теперь я понимаю, почему Джульетте пришлось прервать всякое общение со мной.