Уходи с ним - Аньес Ледиг

– Отвечай! – повторяет он, сжимая зубы.

Если я отвечу «нет», он назовет меня лгуньей и разозлится. Если я отвечу «да», будет еще хуже. Газель, прижатая к скале, которой некуда больше бежать. У меня прерывается дыхание и сердце рвется из груди. Я укололась иголкой из вышивки, которую он схватил и бросил в другой угол комнаты.

– Сама напросилась!

Я пытаюсь встать и уйти, но он хватает меня за ногу, и я падаю ничком, прямо на живот. Он берет меня за щиколотки и тащит к кровати. Я думаю только о своем животе. О животе, которому больно. Что со мной – неважно, я поневоле смирилась. Но только не живот, который трется о твердый пол спальни…

Он поднимает меня за волосы и бросает на кровать. Я отбиваюсь, когда он начинает сдирать с меня одежду, и он дает мне пощечину. Ощущение ожога на щеке застает меня врасплох, но я снова обретаю силы, чтобы сопротивляться, когда он пытается раздвинуть мне ляжки. Раздраженный, он бьет меня еще сильнее. Кажется, это был удар кулаком в висок. Боль затопляет весь череп. На поврежденном виске пульсирует артерия. Когда я прихожу в себя, я уже знаю, что он победил. Он крепко держит меня за запястья. Все кончено, бесполезно и дальше пытаться сопротивляться, я должна сберечь ребенка, а значит пусть делает со мной, что хочет. Он лежит всем телом на одном моем бедре, чтобы я не могла двинуться, отодвигает другое и грубо просовывает два пальца в мою вагину. Резко движет пальцами туда-обратно, как будто отыгрываясь за все недели без секса. И говорит мне, что это ребенок встал между нами, что его не должно вообще быть, потому что он все портит. Что я думаю только о своем животе и совсем не думаю о нем. Я чувствую, как его ногти оставляют борозды на нежной слизистой оболочке.

– Не хочешь ничего сказать? Наконец-то тебе понравилось? Да? Тебе это нравится? Ты больше не сопротивляешься? Тебе это нравится?

– Прекрати! – говорю я неуверенно, потому что знаю, что он ни за что сейчас не прекратит.

– Нет, прекращать я не буду, и знаешь почему? Потому что я с тобой еще не закончил.

Он вытащил пальцы, дав моим внутренностям секунду передышки. Я вижу, как он расстегивает брюки, злится, потому что может действовать только одной рукой, сильнее сжимает мои запястья, чтобы дать понять, насколько бессмысленна любая надежда убежать. Его напряженный член входит меня, чудовищно раздирая. Сухая слизистая болезненно сопротивляется. Я ненавижу его едкий запах, прерывистое зловонное дыхание, я ненавижу это тело, лежащее на моем, которое давит на мою затвердевшую матку. Матку, которая сжимается, словно образуя панцирь, чтобы защитить крошечное существо, наверняка такое же испуганное, как я.

– А это еще что такое?

Он ощупывает мой живот, который, как кажется, мешает его движениям. Бьет по нему один раз, потом другой.

– ПРЕКРАТИ-И-И-И!

Я ору от ярости.

Только не ребенка. Пусть делает со мной, что хочет, бьет, трахает, как он говорит, рвет на части, уничтожает, но только не моего ребенка. Не его.

– Что? Тебе страшно? Уймись, дети живучие, у него крепкая голова. Знаешь, откуда она будет вылезать, эта крепкая голова? А?

Он еще не успел договорить вопроса, как я почувствовала его пальцы в моем влагалище. Боль ужасная, как будто моя изодранная плоть воспламенилась. Я снова ору.

– Так ты будешь знать, что тебя ждет через несколько месяцев. Ему ж надо будет вылезать. Ты и тогда будешь мычать, как телящаяся корова?

– Прекрати-и-и-и!

Я плачу в голос, умоляя его.

– А знаешь, ведь некоторым женщинам это нравится? Как тебе? Может, пора и тебе дать себе волю.

Потом он меня переворачивает и грубо берет сзади. Плоть опять разрывается. Я не думаю ни о чем, кроме ребенка, который, наверно, забился в уголок моего живота, как можно дальше от поля боя. Я думаю только об этом ребенке и ни о чем другом. А зачем? Газель проиграла.

Я слышу, как он шумно кончает, перебравшись в мою вагину, потом на мгновение рушится на меня. Я больше не плачу, только дышу, чтобы выжить. Дышу едва-едва, чтобы не чувствовать запаха – пота, животной жестокости, – едва-едва, чтобы дать немного кислорода плаценте и ребенку, который ни о чем не просил.

Потом он отстраняется и сильно шлепает меня по ягодице. И еще раз, куда сильнее. Слышу, как он идет под душ. Стараюсь не cдвинуться ни на йоту. Еще не известно, вернется ли он ко мне или займется своими делами как ни в чем не бывало. Он одевается, потом спускается вниз. Я по-прежнему настороже, прислушиваюсь к малейшему шуму и начинаю приподниматься, только когда раздается звук хлопнувшей двери, а потом отъезжающей машины.

У меня уходит немало времени, чтобы встать на ноги. Пока длилась вся эта сцена, я не чувствовала движений ребенка. Мне необходимо ощутить, что он шевелится. Я ложусь, пытаясь расслабиться, укладываю руки на него и тихонько с ним разговариваю. Я жива, дай мне знак, что и ты тоже, прошу тебя. Под пальцами по поверхности моей кожи пробегает небольшая волна. Я улыбаюсь сквозь слезы.

Потом я бреду в ванную. В промежности вспыхивает боль при первых прикосновениях, потом она привыкает. Как и все остальное. Я ненавижу свое отражение в зеркале. Джульетта Толедано, где ты? Почему кровит твоя бровь? Почему тебе некому позвонить и все рассказать, почему негде укрыться? Почему у тебя больше нет ни работы, ни друзей? Почему ты боишься его? Боишься до того, что даже не осмеливаешься уйти? Почему?

Нет ответа.

Я долго стою под струями воды, чтобы смыть страдания и согреть заледеневшее тело. Ему нужно тепло, этому малышу, тепло и ласка. Мне потребовался целый час, чтобы собраться, одеться, закрасить то, что могло быть закрашено, и только потом я спускаюсь в гостиную, по-прежнему прислушиваясь к малейшему шуму. Я не знаю, ни куда уехал Лоран, ни надолго ли. Пришлось надеть платье, чтобы швы от брюк не касались больных мест. Хватаю сумку, ключи от машины и сажусь за руль, несмотря на дождь, который беспрерывно льет вот уже несколько дней. Я должна как-то отвлечься, подумать о своем ребенке и о том коконе, который я хочу подготовить, чтобы ему было хорошо, когда он появится.

Живот сводит от боли.

Потом это проходит.

Боль возвращается на следующем красном светофоре.

Потом проходит.

Я решаю зайти в большой магазин детских товаров – тот, который открылся совсем недавно. Из суеверного страха я дождалась конца четвертого месяца, прежде чем начала представлять себе будущее. Теперь дождусь конца шестого, чтобы начать покупать одежду и всякие приспособления. Но это не мешает мне выходить на разведку и мечтать. А главное, отвлекает от других мыслей.