Медведки - Мария Галина

Витя, оказывается, тряс мне руку.

Я высвободил руку и сказал:

– Очень приятно.

– Елизавета Львовна говорит, вы писатель, – сказал Витя. У него были набрякшие веки и маленькие бесцветные глазки. Волосы были зачесаны поперек лысины. Никогда не понимал, зачем они это делают. Не лучше ли носить свою лысину с честью?

Мало волос – много тестостерона. Так говорят, во всяком случае.

– Вроде того, – сказал я.

– Не скромничайте, это сразу видно.

Он обратил вопросительный взгляд к Рогнеде.

– Моя невеста, – сказал я.

– Модель?

– Я стилист, – сказала Рогнеда, улыбаясь алым вампирским ртом, – а он шутит.

– Писателю полезно иметь личного стилиста, хи-хи-хи... Я бы не прочь. Бизнес-стиль, знаете... Имидж в наше время – это все...

– Я дорого беру, – сказала Рогнеда.

– Я бы... можно вас на минутку, – он вновь обернулся ко мне, бокал с шампанским он сжимал в руке, точно мертвую птицу со скрученной шеей. Костяшки на пальцах были белыми.

– Да, – сказал я, – да, конечно.

На столике за колонной уже стояло несколько пустых бокалов из-под шампанского. Сколько же Сметанкин во все это вбухал?

– Слушаю, – сказал я.

– Вы его хорошо знаете? – спросил Витя и, морщась, отхлебнул из бокала. Наверное, шампанское показалось ему слишком кислым. – Этого вашего родственника?

– Нашего родственника, – сказал я, улыбаясь, – нет, откуда? Он же только недавно сюда приехал.

– И вы никогда не переписывались с ним прежде? Нет?

– Как я понял, – сказал я, – он решил восстанавливать семейные связи совсем недавно. Знал ли я его раньше? Нет, не знал.

– Но он надежный человек?

– Понятия не имею.

– Такой прием стоит денег.

– Безусловно.

Я знал, что за этой преамбулой последует, но не стал ему помогать, решил, пускай сам выкручивается. Этот Витя мне не нравился. И как это тетя Алла допустила такой мезальянс? Или больше на Риточку никто не польстился?

– Я задумал одно дело, – сказал Витя, – очень перспективное дело. Перспективный бизнес. Но нужен начальный капитал. Вложение. Вы вроде пользуетесь тут влиянием. Поговорите с ним, а? Мы могли бы на паях.

– С ним?

– И с вами. Как с посредником. Или вы хотите сразу? Если он вложится. Скажем, семь процентов от сделки...

– Пятнадцать, – сказал я.

– Что?

– Пятнадцать. Вы не деловой человек. Это стандартный процент за посредничество.

– Я деловой человек, – сказал Витя. Лицо его жалобно искривилось, а волосенки прилипли к лысине. – Но у меня нету... только квартира... под залог. Они преследуют меня, вы понимаете?

– Кто?

– Эти люди. Я неосмотрительно поручился, понимаете? И теперь...

Бедная, бедная Риточка.

– Если я не отдам им эту сумму... А чтобы отдать, я должен сначала ее иметь. И если он, этот Сергей... Мы же родственники...

У него все-таки было мало тестостерона. Те, кто утверждает, что тестостерон коррелирует с лысиной, ошибаются.

– Я поговорю с ним, – сказал я, – правда, поговорю.

Может, он и правда подкинет им денег? Все-таки дочка тети Аллы.

Или наймет киллера. Нет человека – нет долга. Нет долга – нет проблемы.

Киллер дешевле обойдется.

– Спасибо! – он опять собрался трясти мне руку.

– Не за что, – сказал я, убирая руку в карман.

Говенные какие-то у меня родственники. Сплошь лузеры.

Я оглянулся в поисках Рогнеды и не нашел ее. Наверное, пошла в туалет подправить макияж. В кино они всегда так делают.

Подошел официант с подносом. На подносе было больше пустых бокалов, чем полных. Я взял себе еще шампанского – может, вообще остаться тут, за колонной? Хорошее, удобное место. Я их вижу, они меня – нет.

– Ого, какие котлы!

Этот родственник выглядел как Сметанкин до его странной трансформации. Крепкая шея и бритый затылок.

– Подарили, – сказал я и пожал плечами.

У меня что, и такие родственники есть? Этот, наверное, из донских казаков. Или политкаторжан. Буйная поросль Зауралья. Вон какая будка.

– Такие за так не дарят.

– Значит, было за что. Ты мне вообще кто?

– А хрен его знает, – он пожал плечами.

– А фамилия?

– Тимофеев. Тимофеев Василий Трофимович.

– Очень приятно, – сказал я.

Он мне понравился больше того, первого. Была в нем одновременно основательность и бесшабашность.

– Коньяку хочешь? – спросил Тимофеев, – «Хеннесси», однако.

– Плесни сюда, – я подставил ему пустой бокал из-под шампанского, оказывается, я его успел выхлебать. С шампанским всегда так.

Официант покрутился вокруг, посмотрел на нас неодобрительно, но Тимофеев сказал ему «отвали», и он отвалил.

– Ты откуда? – спросил я.

– Из Томска.

– А я местный.

– Знаю, – сказал он сурово и содвинул свой бокал с моим. И мы выпили разом.

– Интимный вопрос можно? – В голове у меня шумело, я надеялся, что после коньяка немножко прояснится, но, похоже, надежда оказалась иллюзорной.

– Валяй.

– Сколько у тебя вообще сосков? Три?

– Ну, три, – сказал он неохотно, – а тебе какое дело? Ты что, педик?

– Нет. Я твой родственник. Это семейная черта.

– Вроде родимого пятна, да? – Он обрадовался. – Это как в сериалах. Сын теряется в детстве, а потом мать находит его по родимому пятну. И что характерно, сын уже большой, борода растет, а мать ни на столечко не изменилась.

– Сериалы – говно, – сказал я и отпил коньяку.

– Точно, – он шумно вздохнул, – сплошное вранье. Придумать ничего толкового не могут, сценаристы, блин, сидят там, жизни не видели. Слушай, Серега сказал, ты вроде писатель, нет?

– Ну? – сказал я. В последнее время я полюбил это краткое выразительное слово.

– Хочешь, сюжет продам? Крутой сюжет. Гони тыщу баксов, а я тебе сюжет.

– Вася, – сказал я, – я сейчас не при деньгах.

– Ну, давай гонорар поделим. Пополам. Ты как?

– Пятнадцать процентов. Больше никак, Вася.

– Ладно, – он опять вздохнул, он чем-то напоминал мне большое морское животное, они так дышат, с шумом и через одну ноздрю, – Под честное слово. Твое слово, мое слово. Заметано? Главное, чтобы люди знали, как оно бывает.

– Давай, Вася, – сказал я и тоже вздохнул.

– В общем, у нас был такой крутой в девяностых. Сильный человек. Его так и звали – Царь. Держал несколько десятков точек на районе.

– Это где?

– В Томске же. Очень сильный был, все уважали. А тут приехали чужаки из Хакасии. И начали на него давить – отдай бизнес. Он уже к сыну в институт телохранителей, к дочкам, они в гимназии учились, телохранителей, «мерс» с бронированными стеклами прямо к школьному крыльцу, потом вообще учителей на дом стал звать, так еще и в прихожей поставил металлоискатель, обыскивал. Но хакасы эти давят, давят, Царь уж извелся весь, везде ему киллеры с глушителем мерещатся. Наконец дошел до края, говорит, ладно, давай, на стрелку, мол, чтобы все как у людей. А у этих пришлых, хакасов этих, был такой Гагуа. Здоровенный мужик, он на заказ себе все шил, такой здоровый. И они его, значит, всегда возят с собой и говорят – хотите дело решить миром, вот пускай кто-то из ваших против нашего Гагуи выйдет... Если живым уйдет, ваш бизнес. Положит Гагую, еще отступного дадим. Вас не тронем, никого не тронем, сами уйдем, слушай.

– Хакасы?

– Ну, предположим. На самом деле не хакасы они были, если честно. Они из Биробиджана были. Ты дальше слушай. Тут еще какое дело, покровительствовал ему вроде один из мэрии, Царь ему отваливал какой-то процент с доходов. Но когда до разборок дошло, этот, из мэрии, вмешиваться не стал, к тому ж Царь обнаглел вроде и процент урезал, но это я не к тому. Но тут Царь все же собрался, идет к этому, из мэрии, на прием, высиживает в приемной, значит, секретутка не пускает его, говорит, Самуил Ильич занят. Занят он, как же! Наконец прорывается Царь к нему, а тот и говорит – разбирайся сам. Сучара такая. Он же сам его фактически спонсировал, Царя, начальный капитал дал.

Царь от тоски в запой ушел. Сидит, значит, «Хеннесси» квасит, как вот мы сейчас. И тут просится кто-то к нему на прием, а холуи не пускают. Он и говорит, пустите, мол, все равно пропадать, так хоть выпить с кем будет, не с вами же, уродами, пить. И входит, значит, на его секретную хату пацан, он у Царя на точке работал. Простым продавцом, посменно, и говорит – тут у вас толковище намечается, давай я, что ли, пойду. А Царь, хотя бабу имел и сына с дочками, надо сказать, мальчиками не брезговал, а этот красивый был, хрупкий, тоненький. На скрипочке учился. Царь на него смотрит, говорит, ну куда ты против этого Гагуи пойдешь? Он же карате владеет, Гагуа...

– А мальчика звали Додик, – сказал я.

Он вытаращился на меня.

– Откуда ты знаешь?

– За кого ты меня держишь? – спросил я. – За лоха позорного?

Он помолчал, сосредоточенно наморщив лоб, потом разлил по бокалам остатки коньяка.

– Мудак ты, а не писатель, – сказал он горько, – настоящий писатель за такую тему сразу бы ухватился.

– Юзаная тема, брат. Тыщи лет как юзаная.

– Ты ничего не понимаешь. Это было библейское время. Библейское! Это были битвы королей. Как это... И они убили всех, мочащихся к стене. Мужиков, то есть. Только ты лопухнулся, брат, его не Додик звали. Его звали Деня. Денис.