Мятеж - Филип Фармер

Он опустился на колено рядом с двойником. Лицо двойника было безмятежным. Если нервные окончания этого существа и ощущали боль, до мозга сигналы явно не доходили.

Он вытащил из-за пояса длинный охотничий нож органика и всадил лезвие в живот жертвы на несколько дюймов. Рана вроде не смертельная, но очень скоро его дубликат умрет от потери крови. Вытащив нож из плоти, он зашвырнул его в кабину самолета.

Рано утром органики наткнутся на труп двойника и станут искать вокруг своего коллегу, патрульного Лу. На это у них уйдет не так уж много времени. Потом они попытаются восстановить картину происшедшего. Дункан надеялся, что сценарий, который они воссоздадут, будет выглядеть примерно так: сразу же после сообщения патрульного Лу о том, что он направляется домой, на него внезапно напал беглый преступник Дункан. Или, наоборот, органик, заметив беглеца, хотел застать его врасплох. Так или иначе, они вступили в схватку. Лу выстрелил в Дункана, но преступник все же сумел после этого продолжить борьбу. Затем Дункану каким-то образом удалось завладеть пистолетом Лу. Тогда Лу ударил Дункана ножом, но тот успел выстрелить. После этого беглец улетел, воспользовавшись самолетом патрульного. Он выдернул нож из раны в животе и вскоре, почувствовав, что силы покидают его, решил приземлиться. Не успев сделать и нескольких шагов, он упал замертво.

Если полиция поверит в эту версию, охоту на него можно считать законченной.

Дункан под бесконечным проливным дождем зашагал через поляну. Следов в густой траве не останется да и дождь смоет грязь, опавшую с его сапог. Только бы не появилась какая-нибудь правительственная машина. Тогда ему удастся уйти незамеченным. В это раннее утро вероятность появления машин казалась незначительной. Как он и надеялся, дорога была пустынна. Примерно в миле от деревни Дункан вошел в лес. Идти здесь приходилось медленнее, зато не было необходимости прятаться. Наконец, перед самым рассветом он добрался до здания нового склада. Локс и Кэбтэб ждали его на входе. Дункан подробно рассказал обо всем. Локс передернулся, выслушав описание убийств, а Кэбтэб, перекрестившись, принялся читать молитву на японском языке.

— Это война, — сказал Дункан. — Он был солдатом и умер.

— Хочешь покаяться сейчас? — спросил Кэбтэб.

— Не делай из себя посмешище! — сказал Дункан и пошел прочь.

11

— Если раньше я мог испытывать лишь незначительные угрызения совести, то теперь по-настоящему страдаю, — сказал Дункан.

— Почему? — спросил Локс.

Падре ответил за него:

— Потому, мой дорогой вожак, что все, кроме вас, меня и, возможно, Вилде, сторонятся его. Он убил человека, и сделал это вовсе не в целях самообороны. И все же, если учесть скрытые мотивы и последствия этого дела, по серьезному размышлению можно сказать, что этот человек прикончил органика, защищая не только самого себя, но и всю нашу группу. Он совершенно не таил, что при определенных обстоятельствах умертвит опасного врага, прямо говорил, что скорее всего именно так и поступит. Никто из нас не остановил его. Так что виновны мы все. Но люди не вспоминают об этом. Делают вид, что злодей только он один — Каин, убивший своего брата. И все же…

— Вот-вот, они шарахаются от меня. Не говорят, что думают обо всем этом, ничего не высказывают в лицо, но я чувствую, что все считают меня каким-то чудовищем, — вставил Дункан, передернув плечами.

— Если бы на нас наткнулся не органик, а какой-нибудь ребенок, сказал падре Коб, — ты и его убил бы?

— Нет, — ответил Дункан. — Ребенка я убить не могу.

— А почему — нет? Он же тоже мог выдать нас. Ведь органика ты убил именно поэтому, я не ошибся? Нельзя было допустить, чтобы он рассказал, где мы прячемся? Если бы ты пожалел ребенка, то почему не пощадил взрослого человека?

Дункан нетерпеливо заерзал в кресле.

— К счастью, мне не пришлось подвергнуться подобному испытанию. На самом деле…

— На самом деле, — сердитым голосом прервал его Локс, — Дункану не оставалось ничего другого. Он принес в жертву этого человека, чтобы спасти всех нас. Почему вы вечно все драматизируете? Просто противно.

Падре не обращал на вожака никакого внимания.

— Это беспокоит тебя? Чувствуешь хоть какие-нибудь угрызения совести? — спросил он Дункана.

— Меня мучают кошмары по ночам, — ответил Дункан. — Невысокая цена за мой проступок.

— Давайте оставим философию и всякие гипотетические изыскания, вмешался Локс. — У нас достаточно реальных проблем.

— Гипотезы, философские аспекты, этические проблемы, фантазии и мечты — это все часть реальности, — громко произнес падре, поглаживая свой огромный живот с таким видом, словно для него он и олицетворял реальность. — Сумма всегда состоит из частей. Гипотетическое, философское, этическое…

— Давайте говорить о конкретных вещах, — прорычал Локс. — Итак, вы хотите поехать с Дунканом в Лос-Анджелес. Это потребует внесения в наш план значительных изменений. Мне необходимо связаться со своим агентом, получить от него разрешение и, если он даст его, изготовить для вас новую идентификационную карточку, получить необходимые пропуска и визы. Вы уверены в том, что хотите расстаться с нами, падре? Ведь здесь многие целиком зависят от вас, вы создаете для них душевный комфорт.

— Как я уже говорил вам, босс, прошлой ночью мне было видение. В сверкании яркого света мне явился ангел. Он сказал, что надо уходить, покинуть это место и мою паству и идти дальше. Он приказал мне стряхнуть с ног грязь этой пустыни и затеряться среди мужчин и женщин большого города. Моя миссия…

— Знаю, знаю, — устало подтвердил Локс. — Вы рассказывали об этом по меньшей мере три раза. Все это прекрасно. Получите разрешение, можете уходить. Но вы понимаете, что скажет ваша паства. Вас будут считать крысой, бегущей с тонущего корабля.

— Им совершенно необязательно находиться здесь, — сказал падре Коб.

Локс развернулся в крутящемся кресле и принялся набирать текст на клавиатуре компьютера. Дункан встал.

— Я хочу пройтись, — сказал он.

Через несколько минут он снова, в который уже раз, стоял рядом с окаменевшей серой фигурой Пантеи Сник. Что делать с ней? Здравый смысл и обстоятельства требовали оставить ее в том же состоянии, в каком он обнаружил ее. Было бы слишком жестоко вывести ее из окаменения лишь для удовлетворения своего любопытства, а затем снова посадить в цилиндр. Страдай она какой-то безнадежной болезнью, Сник сочтет, что он вернул ее к жизни, потому что болезнь эта стала излечимой. Однако она не выглядела больной. Возможно, женщина оказалась здесь за какое-то преступление. В этом случае ее вполне могли бы принять в группу Локса.