Секция плавания для пьющих в одиночестве - Саша Карин

– Хотя для кого-то весенняя секция плавания – это праздник. Например, для местных мальчишек. Я слышала, есть у них такая игра – считать всплывших утопленников. Вроде наш, русский trainspotting… – Лиза попыталась улыбнуться, но у нее это не получилось, и уголки губ нервно дрогнули.

Она резко замолчала и взглянула на Мару. Ему показалось, что ее глаза покраснели от слез.

– Мне очень бы не хотелось оставаться тут до весны, Мара. Все это не кажется мне забавным. Я этого просто не выдержу.

Она снова опустила глаза и потерла веки большим и средним пальцами. Мара пожалел о своем вопросе. Он вдруг вспомнил о тех нередких весенних случаях, когда «Мосводоканал» вылавливал из зловонных подземных коллекторов и канализационных труб тела самоубийц. Его передернуло от отвращения. Если бы он только мог, он бы заслонил Лизу от чего-то большого и страшного, идущего за ней по пятам. Но, к собственному ужасу, он не знал даже, что нужно сейчас сказать, чтобы ее успокоить.

– Ты могла бы уехать сегодня со мной, – сказал Мара после паузы.

Лиза покачала головой и опустила глаза.

– Нет, пока не могу. Мне еще нужно кое в чем разобраться. В том, что было… и в себе самой. – Она немного помолчала. – Лучше ты оставайся со мной. На ночь или на пару дней. То есть, я имею в виду, номер оплачен, и ты бы мог занять вторую кровать.

– Я правда тебе не помешаю? – тихо спросил Мара.

– Совсем не помешаешь. – Она несколько раз моргнула, продолжая рассеянно смотреть на блюдце. – Если ты сам, конечно, захочешь остаться.

У Мары застучало в висках. Он увидел, как Лиза напряженно сжала пальцы на чашке с остатками кофе. И от этого сухой комок подступил к его горлу.

– Тогда я останусь, – сказал Мара. – Конечно, останусь.

~ ~ ~

Лиза не доела свою порцию – бóльшая часть осталась на тарелке. Она показала на остатки рыбы и спросила:

– Будешь доедать?

Мара отказался. Он ведь не ел рыбу, да и в детстве ее не особенно любил. Она чуть заметно кивнула и завернула еду в салфетку.

Когда они вышли во двор, Лиза остановилась у последней ступеньки лестницы и огляделась по сторонам. Банды котов нигде не было видно, так что она решила, что их уже покормили и они попрятались или разбрелись по своим кошачьим делам. Тогда Лиза обошла лестницу и медленно приблизилась по газону почти к самой стене здания. Мара с интересом наблюдал за девушкой, пока застегивал куртку. Она присела на корточки, и почти сразу откуда-то из-под лестницы донеслось тихое мурчание.

– Ну не бойся, выходи, – прошептала Лиза с нежностью, от которой у Мары приятно кольнуло в груди.

На ее зов вышел маленький худой котенок – Мара подумал, что ему от силы месяц-полтора. Недоверчиво обнюхав салфетку, котенок принялся есть рыбу, смешно причавкивая от удовольствия и иногда с опаской посматривая на Лизу. Мара осторожно подошел к ним и присел на корточки, хрустнув коленками. Он хотел погладить котенка по голове, но тот мгновенно юркнул в квадратное вентиляционное отверстие в фундаменте, и где-то в глубине загорелась пара больших неморгающих глаз.

– Смотри, что ты наделал, – сказала Лиза; правда, сказала без всякого осуждения.

Мара пожал плечами.

Лиза подвинула салфетку с едой поближе к отверстию под лестницей, медленно поднялась и отступила на несколько шагов.

– Пойдем. Там живет его мама, и он ее охраняет. Она давно уже не выходит, наверно, приболела, – сказала Лиза.

Мара не мог не заметить, что после их разговора в столовой она боялась поднять на него глаза. От этого ему было особенно неловко. Он почему-то чувствовал себя виноватым, и это чувство ему не нравилось.

Они снова пошли по выложенной разбитой плиткой дорожке через внутренний двор. Теперь Лиза не взяла Мару за руку, хотя он специально не стал надевать перчатки. Казалось, что она не обратила на него внимания, словно забыла, что была сейчас не одна. Она спрятала ладони в карманах куртки и опустила голову, уткнувшись носом в уголок не до конца застегнутого ворота. Вид у нее был задумчивый, даже отрешенный, и Мара решил, что сейчас, пожалуй, не стоит ее трогать.

Возможно, оба они думали об одном и том же – о секции плавания, о больной кошке, о призраках прошлого, не отпускавших их обоих. В общем, о смерти, которая идет по их следам.

Он представляет себя участником весеннего подсчета трупов. Он прикрывает глаза и видит, как разбившиеся летчики-камикадзе поднимают со дна свои боевые машины и устремляются к красному солнцу… Мара пытается отбросить навязчивые мысли и вернуться в реальность, но не может понять одного: почему, стоит ему только почувствовать легкое дуновение жизни, порадоваться прикосновению девушки, как жизнь обязательно напоминает ему о мрачной действительности, пытается утащить его под воду? Или это всего лишь вопрос восприятия?

Он вырос слабовольным, тихим и растерянным перед миром – это правда. Но правда и то, что он, как и его ровесники, рос на руинах, доставшихся детям девяностых в наследство от умирающего века. Так какая же память ему завещана? Мара помнит, как лет в пять он прыгал с другими мальчишками с бетонных плит на заваленную строительным мусором землю. Он полюбил цветы на пустырях – дикие и хворые. Он гулял по этим пустырям и забросам, закапывал клады за гаражами, где валялись использованные шприцы и презервативы. Он видел, как у машин в его дворе выбиваются стекла и исчезают магнитолы. Он видел, как бывшая учительница русского языка и литературы работала в мясной лавке на рынке и рубила свиные туши, чтобы не умереть с голоду. Лет в шесть-семь у него была коллекция закопченных чайных ложек, которые он собирал в подъездах, во дворах и у железнодорожного переезда; но однажды мать нашла его коллекцию, выбросила в мусор и потом крепко его поколотила. О словах «водка» и «героин» он узнал раньше, чем закончил первый класс. Примерно тогда же он научился замыкаться в себе. Он навсегда запомнит продленки, которые привык переживать в дальнем углу класса, и приставку у приятеля со двора, за которой они могли сидеть часами… Нет, сначала, кажется, был пластилин в картонных коробках, из которого он лепил фантастических зверей, покрытых панцирями и иголками; черный брусок всегда заканчивался в первую очередь. Потом были карандаши и краски. Ему нравилось рисовать рыцарей и чудовищ: рыцари красные, чудовища черные. Дальше он узнал, что такое русский и западный рок. Первая кассета Linkin Park