В осколках тумана - Сэм Хайес

— По-моему, да. — Я беру фотографию и внимательно разглядываю. Тогда я была розовощекая, пухленькая. — Алекс сломал машинку и всю дорогу домой ревел. — Я улыбаюсь воспоминанию. Мне приятно, что Дэвид хранил мою фото. Держал у себя в кабинете.

— А каким образом, по-твоему, этот снимок оказался у Дэвида Карлайла? И что могло висеть на стене над его столом? Она вся в дырках от кнопок, в остатках пластилина и обрывках скотча. Улика на улике! — Марри задыхается, словно ребенок, который разворачивает подарки на Рождество.

— Что могло висеть на стене? И тебя волнует только это, Марри? Что там могло висеть, черт побери?!

Яростью пытаюсь замаскировать панику, нарастающую внутри.

— Джулия, ну подумай. Зачем Дэвиду понадобилось это? — Он тычет в фотографию пальцем. — Поляроидный снимок. Мгновенный.

— И что? — У меня кружится голова. — Наверное, нашел его где-то. — На мгновение я верю, что так оно и было. — Увидел на комоде, где лежат мамины безделушки, и прихватил на память.

Ну да, Дэвиду хотелось завладеть кусочком моей жизни.

— Джулия, сосредоточься. У нас никогда не было «поляроида». Я не делал этот снимок. Твоей матери не было на пикнике. Никто из нас ничего не фотографировал в тот день.

— Ну, тогда не знаю… — Голос у меня садится. — А это правда я? — Всматриваюсь в фотографию, отчаянно надеясь обнаружить, что на снимке другая женщина.

— Ты, — тоже шепчет Марри. — И мне интересно, что за фотографии висели на стене в его кабинете. На них тоже была ты? И дети? — Он делает паузу, резко втягивает воздух. — Или Грейс?

— Марри! Ты всерьез думаешь, будто у Дэвида был список жертв и я одна из них? — Я судорожно цепляюсь за остатки надежды и весело смеюсь. — Если Дэвид и составлял какие-то списки, то лишь списки пациентов. А ты сошел с ума, Марри. Ты спятил от ревности! — Я уже кричу. — Ты псих, Марри!

Почему все вокруг вертится? Это что, я кручусь на месте? Лицо Марри мелькает со всех сторон, увлекая в водоворот.

— Эд обязательно сказал бы о том, что стены в доме Дэвида были утыканы моими фотографиями. Уж такое бы он не упустил! — Головокружение прекращается, и я нахожу в себе силы, чтобы попросить Марри уйти. — Тебе пора. Пожалуйста, уходи. Ты сможешь сделать что-нибудь, чтобы вытащить Дэвида из тюрьмы еще сегодня?

— Уже поздно, Джулия. Я займусь бумагами, но сегодня уже ничего не удастся.

Марри исчезает — растворяется призраком, только что был, и вот его уже нет. Лишь в воздухе повисает шепоток подозрения.

Еще не очень поздно, но я заснула. Разбудил меня телефон. Шея затекла, я сонно оглядываюсь и понимаю, что заснула в кресле у камина.

На экране мобильника номер Надин.

— Алло? — Какую-то долю секунды я думаю, что Надин сидит с детьми, но потом вспоминаю, что сама уложила их в постель.

— Привет, — говорит она. — Как ты?

У меня нет сил ответить. Распрямляюсь, ерошу волосы.

— Я поговорила с Крисси, психологом. — Молчание. Я гляжу на экран телефона, но уровень сигнала отличный. Наконец Надин снова подает голос: — Джулс, нам нужно поговорить. Вместе с Марри. Мы можем встретиться утром?

— У меня уроки, — тихо отвечаю я. Может, это сон? Марри разжег во мне костерок сомнения, и теперь мне кажется, что вся моя жизнь — притворство. — Конечно, — тороплюсь согласиться я, ведь Надин просто так не стала бы предлагать встречаться. — Ты сможешь приехать в Или в утреннюю перемену? Выпьем кофе.

— Нет, Джулия. — Мое имя падает увесистым камнем. — Лучше встретимся в полиции.

Я знала, что мама никогда мне не лгала. Правда была для нее идолом, основой ее жизни. Тягу к правде она упорно прививала и мне, и всем своим воспитанникам. И как правило, добивалась успеха. Именно поэтому служба опеки направляла к ней самых трудных детей. Неудивительно, что следующим утром в Нортмире объявился инспектор — в ответ на мое сообщение, о котором я намертво забыла.

— Здравствуйте, я Ларри Крест из отдела защиты приемных детей. Приступил к службе совсем недавно и вот объезжаю наших подопечных и их опекунов, знакомлюсь. Полагаю, вы Мэри Маршалл?

Он достает из кармана самые крошечные очки в мире и надевает на столь же миниатюрный носик.

— Да, — вру я, не успев даже вздохнуть, улыбаюсь и протягиваю руку. — Я как раз собиралась уходить по делам.

— О, простите. — Он чуть ли не кланяется, такова мамина репутация в службе опеки. — Я не отниму много времени.

— Ничего не получится, — сухо отвечаю я и смотрю на часы. С его взглядом стараюсь не встречаться. Очевидно, он не в курсе, сколько маме лет. — Бренна и Грэдин уже уехали в школу.

Решительно направляюсь к машине. Перед глазами мелькает образ: Грэдин цепляется за сестру у ворот — сначала любовно, потом злобно. И тут вспоминаю Грейс — обнаженное, изломанное тело.

— На самом деле я пришел не к ним. На нашем автоответчике оставлено ваше телефонное сообщение. Вы сказали, что это важно. Думаю, нам стоит поговорить.

Из дома вылетают Флора и Алекс и несутся к машине, сражаясь за право первым залезть внутрь. Черт. Чиновник смотрит на них, недоуменно хмурится, но ничего не говорит. Я тоже смотрю на своих детей и пытаюсь представить на их месте несчастных Бренну и Грэдина. Нет, невозможно. У приемышей нет никакого шанса, что их жизнь будет столь же стабильна, как жизнь Алекса и Флоры.

— Никакого, — тихо говорю я.

Заблудившиеся дети. И без меня они окончательно пропадут. Бренне нужна женщина, которая заменит ей мать, а Грэдин, несмотря на свою брутальную внешность, еще совсем ребенок.

— Что, простите?

— Я говорю, не было никакой необходимости приезжать. У нас все в порядке. (Во взгляде Ларри недоверие.) Просто дети поссорились. Ну, такое случается между братьями и сестрами. Я просто хотела поподробнее расспросить о них, но теперь все разрешилось. Стало даже лучше, чем раньше.

Судя по облегчению на лице Ларри и широкой улыбке, он сейчас сядет в машину и вычеркнет меня из списка своих проблем.

Что я творю?! Зачем я притворяюсь мамой? Что сказала бы она обо всем этом, если бы могла? И Грэдин с его приступами ярости. Да, он мало чем отличается от ребенка, но при этом опасен.

— Мама, поехали! — кричит из машины Алекс. Он ненавидит опаздывать в школу.

— Что ж, мне пора. Но знаете, Ларри, — я трогаю его руку и тепло улыбаюсь, — я очень благодарна за ваше внимание. Если возникнут какие-либо проблемы, я сразу обращусь к вам. Поверьте, у Бренны и Грэдина все прекрасно.

— Вот и славно. До свидания, миссис Маршалл.

Ларри забирается в машину. Я жду, пока он скроется из виду, а затем сажусь в свою.

— О господи, — шепчу я. Мысли плавятся в голове. — Что я наделала?

— Что ты наделала, мама?

Я оборачиваюсь, беру Алекса за руку. Он уже не маленький и все понимает.

— Иногда взрослым приходится лгать. Это называется ложь во спасение. Я не хотела обманывать того человека, но так получилось. — Я морщусь, понимая, что слова звучат по-детски.

— Мама, ты все правильно сделала. Ты спасла Бренну и Грэдина, а то бы он их забрал. — Алекс сжимает мою руку, стараясь быть смелым, но я понимаю, что больше всего на свете ему хочется вернуться домой. И все же мы останемся в Нортмире, пока Бренна и Грэдин находятся под моим попечительством. — А доктору Карлайлу тоже придется лгать во спасение, чтобы его не посадили навсегда в тюрьму?

С нежностью смотрю на сына, отпускаю его руку и завожу мотор. Хотела бы я знать, что видит этот одиннадцатилетний мальчик и чего не вижу я.

Мэри

Я собираюсь все рассказать Джулии. Все.

Пытаюсь произнести что-нибудь. Напрягаю челюсть и прикусываю язык — возможно, это знак, что пока мне лучше помалкивать.

Мне требуется практика. Рядом проходит медсестра. Взмахиваю рукой, словно ловлю такси. Она, нетерпеливо вздохнув, останавливается и хмурится.

— Да, Мэри? — Все они знают мое имя и повторяют его тысячу раз на день.

Глаза ее внезапно широко распахиваются, она с недоверием смотрит на меня.

— Да, Мэри?

«Поразительно, — наверное, думает она, — до сих пор не произнесла ни словечка, а тут, гляньте-ка, желает пообщаться». Сестра садится рядом, заглядывает в глаза воодушевленная, что, возможно, именно ей удастся заставить меня заговорить.

В общем, так, сестра, — начинаю я. — Если у вас найдется минутка, я бы хотела рассказать вам историю.

Жду реакции, но она лишь недоуменно хмурится. Похоже, она меня не слышит.

Пожалуйста, вы попробуете мне помочь? Вы поможете рассказать все дочери?

Я не привыкла упрашивать.

Медсестра лишь моргает да таращится на меня. И слова, какие я хотела сказать Джулии, правда, в которой хочу признаться, раздирают мой мозг, готовые вот-вот слезами просочиться наружу.