За рекой, в тени деревьев - Эрнест Хемингуэй

Видишь, как просто. Каждый может поупражняться в этом перед завтраком.

– Но не могут же все служить в пехоте, – вполголоса сказала девушка. – Пехотинцев я уважаю больше всего на свете, кроме разве что хороших, честных летчиков. Пожалуйста, рассказывай; а я тебя обниму.

– Хорошие летчики – молодцы, их и надо уважать, – сказал полковник.

Он поднял глаза, посмотрел, как мерцает свет на потолке, и с отчаянием вспомнил о потерянных батальонах и загубленных людях. Никогда больше не будет у него такого полка, никогда! Правда, не он его сколачивал. Он получил его в наследство. Но какое-то время полк доставлял ему огромную радость. Теперь половина его убита, а остальные покалечены. Кто был ранен в живот, кто в голову, в руки или в ноги, в шею, в спину, кому повезло – в ягодицы, кому нет – в грудь. В лесу людей ранило в такие места, куда ни за что не попало бы в открытом месте. И раненые становились инвалидами на всю жизнь.

– Это был хороший полк, – сказал он. – Можно даже сказать, прекрасный полк, пока я не уничтожил его но приказу начальства.

– Но зачем слушаться чужих приказов, если ты знаешь, что они неправильные?

– В нашей армии ты должен слушаться, как собака, – пояснил полковник. – Одна надежда, что тебе попадется хороший хозяин.

– А какие тебе попадались на самом деле?

– Хорошие мне попадались только два раза. После того как я сам стал командовать, мне часто попадались славные люди, но хорошие хозяева – только два раза.

– И поэтому ты сейчас не генерал? Мне бы хотелось, чтобы ты был генералом.

– Мне тоже, – сказал полковник. – Хотя, может быть, и не так, как тебе.

– А ты не попробуешь заснуть? Засни, я тебя прошу.

– Хорошо, – сказал полковник.

– Я подумала, что, если ты заснешь, ты хотя бы во сне избавишься от дурных воспоминаний.

– Хорошо, – сказал полковник. – Большое тебе спасибо.

Что поделаешь, господа! Повиноваться – удел мужчины.

ГЛАВА 32

– Ты хорошо поспал, – нежно и ласково сказала ему девушка. – Тебе ничего не нужно?

– Ничего, – сказал полковник. – Спасибо. Тут он вдруг ощетинился и добавил:

– Дочка, я бы мог заснуть, сидя на электрическом стуле с разрезанными штанинами и остриженной головой. Я сплю, когда нужно и сколько нужно.

– Я так не могу, – ответила сонным голосом девушка. – Я сплю, только когда меня клонит ко сну.

– Ты мое чудо, – сказал полковник. – Ты и спишь лучше всех.

– Вот уж нечем хвастать, – сквозь сон сказала девушка. – Мне просто хорошо спится.

– Вот и поспи, пожалуйста.

– Нет. Рассказывай мне тихо-тихо и положи свою больную руку в мою.

– А ну ее к черту, мою руку! – сказал полковник. – И с каких это пор она такая больная?

– Она больная, – сказала девушка. – Больнее, чем ты даже можешь себе представить. Ну, рассказывай, пожалуйста, о войне, но не будь таким кровожадным.

– Что ж, это не трудно, – сказал полковник. – Не будем уточнять время.

Погода облачная, а место действия – отметка 986 342. Обстановка? Выкуриваем противника огнем артиллерии и минометов. Начальник оперотдела передает приказ начальника штаба – привести себя в боевую готовность и пустить в ход побольше артиллерии. Белые сообщают, что дела идут недурно. Начальник штаба передает, что рота "А" перебрасывается на усиление роты "Б". Рота "Б" остановлена огнем противника и, не выполнив задания, застряла. Начальник штаба недоволен оборотом дела. Но это совершенно секретно. Он приказывает усилить артподготовку, а в резерве артиллерии не осталось…

И на что тебе сдалась эта война, дочка? Не понимаю. А может, и понимаю.

Кому нужна правда о войне? Ну да ладно, вот тебе настоящая война, война по телефону, а потом, если хочешь, я опишу звуки, запахи и распишу, кто, когда и где был убит.

– Я хочу, чтобы ты рассказал только то, что сам хочешь.

– Я расскажу тебе все, как было, – сказал полковник. – А генерал Уолтер Беделл Смит и по сей день этого не знает. Но, может, я и ошибаюсь, как ошибался не раз.

– Хорошо, что нам не нужно встречаться ни с ним, ни с тем салонным шаркуном, – сказала девушка.

– На этом свете они нам не встретятся, – сказал полковник. – А к воротам ада я приставлю караул, чтобы туда таких типов не впускали.

– Ты говоришь, как Данте, – сказала она спросонок.

– Я и есть мистер Данте, – сказал он. – В данный момент.

Так оно теперь и было, и он описал все круги ада. Он был так же пристрастен, как когда-то Данте, но он их все-таки описал.

ГЛАВА 33

– Я опущу подробности, тебе ведь хочется спать, и в этом нет ничего удивительного, – сказал полковник.

Он снова стал наблюдать за причудливой игрой света на потолке. Потом посмотрел на девушку – она была красивее всех девушек на свете.

Он видел, как красота приходит и уходит, а уж когда уходит, то летит быстрее, чем на крыльях. Красавицы так быстро превращаются в старую рухлядь! Но эта, пожалуй, долго не сойдет с круга. «Темноволосые женщины сохраняются лучше, – подумал он и потом посмотрел, какое у нее тонкое лицо. – У нее хорошая порода, она может держаться вечно. В Америке большинство знаменитых красавиц вышли из-за прилавка, торговали газированной водой и не помнят фамилии деда, разве что он был из немцев и звался Шульц. Или Шлиц.»

«Ну, это уже нехорошо, – сказал он себе, – не смей говорить такие вещи этой девушке, они ей не понравятся, а она крепко спит, свернувшись калачиком, как кошка».

– Спи спокойно, дорогая, любовь моя, а я, так и быть, расскажу тебе, как было дальше.

Девушка спала, она все еще держала его искалеченную руку, которая ему так опротивела, и он чувствовал ее дыхание – так дышат только в молодости, когда заснуть легко.

Полковник рассказывал ей, не произнося ни слова.

"Итак, после того, как я имел честь услышать от генерала Уолтера Беделла Смита, как легко будет наступать, мы перешли в наступление. Тут была и знаменитая Красная дивизия, она свято верила во всю ту шумиху, которую сама вокруг себя подняла. И Девятая – та была лучше, чем наша. Наконец, были мы – когда нам говорили «вперед», мы поднимались и шли.

На чтение комиксов времени у нас не хватало, да, впрочем, и ни на что другое: еще не рассвело, а мы уже на марше. Это не так-то легко, тут уж не до Великого Плана, думаешь о своей дивизии, и только.

Мы носили четырехлистник клевера – это ничего не означало, но нам нравилось. И стоит мне теперь увидеть такую нашивку, как внутри у меня все переворачивается. Люди принимали это за плющ. Но ничего подобного, это был клевер с четырьмя листиками, делавший вид, будто он плющ.

Согласно приказу, мы должны были наступать вместе со знаменитой Красной дивизией – Первой пехотной дивизией американской армии, а эта дивизия и ее офицер по связи с печатью, вечно напевавший модную песенку, не давали нам забыть, с кем мы имеем дело. Сам он был славный малый, да такая уж у него была должность.

Втирать очки – дерьмовое дело, и оно легко может осточертеть, если только вы не любите запаха или вкуса дерьма. Я никогда не любил ни того, ни другого. Правда, когда я был мальчишкой, я любил ходить босиком по коровьему навозу. Но теперь я не люблю дерьма и слышу его вонь за добрую тысячу ярдов.

Итак, мы двинулись в наступление, растянувшись всеми тремя дивизиями в одну линию, как раз там, где этого хотели немцы. Не будем поминать лихом генерала Уолтера Беделла Смита. Он не злодей. Он только наобещал с три короба и расписал, как пойдет дело. В нашем демократическом обществе злодеев как будто быть не должно. Генерал Уолтер Беделл Смит всего-навсего дьявольски просчитался. Точка, – добавил про себя полковник.

Вплоть до второго эшелона у всех поснимали нашивки – фрицы не должны были знать, что наступаем именно мы, хорошо знакомые им три дивизии. А мы наступали, растянувшись в линию, без всяких резервов. Не берусь тебе объяснить, дочка, что это значит. Во всяком случае, ничего хорошего. Месту, где мы должны были дать бой, – я к нему как следует присмотрелся, – суждено было стать новым Пашендейлем. Только это был лес, и снаряды обладали двойной убойной силой. Может, я перехватил. Но так уж я думаю.

Злосчастная Двадцать восьмая дивизия, наш сосед справа, торчала здесь уже довольно давно, так что мы знали точно, каково воевать в этих лесах. Думаю, что обстановку, мягко говоря, можно было назвать неблагоприятной.

Нам приказали ввести в бой один полк еще до начала наступления. Значит, противник может захватить, по крайней мере, одного пленного, и снимать дивизионные нашивки теперь уже глупо. Все равно они нас будут ждать. Будут ждать наших ребят с листиками клевера, и те, как ослы, отправятся прямо в ад, где пробудут ровно сто пять дней. Не будем приводить цифры – штатским они все равно ничего не скажут. Да и типам из штаба Верховного командования тоже – никого из них мы, правда, в тех лесах и не видели. По чистой случайности – а наверху такие происшествия всегда зовут случайностью – весь полк был уничтожен. Никто ни сном ни духом не был в этом виноват, и меньше всего тот, кто этим полком командовал. Это был человек, с которым я бы охотно делил свои досуги в аду, и, кто его знает, может, мне это еще удастся.