Горькая кровь - Рэйчел Кейн

Нет, если у нас есть, чем ответить на это, подумала она и помогла Шейну прикрепить плакат на телефонном столбе за пределами Точки Сбора. Они отступили, чтобы полюбоваться своей работой, и Клэр заметила, что кто-то стоял в тени навеса рядом с ней. Она не почувствовала его приближения, но вдруг Оливер оказался просто… там.

Он был солидным и устрашающим, хотя и был одет в то, что, как думала Клэр, было его хорошей-хиппи-маскировкой — серебристые волосы, собранные в конский хвост, темная футболка, джинсы и длинный галстук, а так же фартук с логотипом Точки Сбора. Он пах кофе, теплый и радушный аромат, хотя при этом он был холоден, как мрамор.

Он смотрел на плакат со странным, отсутствующим выражением.

— Я вижу, — сказал он наконец, — вы все потеряли разум.

— Нет, — сказал Шейн и бросил степлер в воздух, демонстрируя браваду и глупость; он мог потерять палец, если тот упадет. — Мы нашли свое призвание. Мы активисты. И, эй, Моника достойно выглядит на плакатах. Это все, что вам действительно нужно в кандидатах, верно?

Шейн получил свирепый взгляд, и Клэр почувствовала жар, исходивший от него.

— Не испытывай меня, мальчик, — сказал Оливер бархатно-мягко. — Я не тот, с кем вы можете играть в игры. Я был слишком нежен с вами, я позволял тебе и твоим друзьям бунтовать. Больше нет. Считай, это закончилось.

Шейн поднял брови.

— Почему?

Потому что я так сказал был очевидным ответом, но Оливер слабо улыбнулся и сказал:

— Это против правил.

Их постер был не единственным на столбе; там были листовки потерянных животных, пропавших без вести людей, новых групп (вероятно плохих), играющих в Точке Сбора в выходные, дешевой страховки, услуги няни… Клэр сказала:

— У тебя никогда раньше не было проблем с этим.

— А теперь есть, — Оливер вышел на солнце, и хотя его кожа стала розоветь там, где солнечный свет попадал на нее, он начал срывать всё со столба, не обращая внимания на повреждения. Его ногти оставляли выбоины с полдюйма глубиной на деревянной поверхности. Он разорвал плакат с Моникой пополам, как салфетку, бросил на землю и подтолкнул обратно к Шейну. — А теперь ты еще и мусоришь. Подними это.

Шейн не сдвинулся с места. Он не говорил. Он просто стоял там со степлером в руке, и это выглядело… опасно.

— Подними это, или я арестую тебя, — сказал Оливер. — Вас обоих. И на этот раз никто не придет, чтобы спасти вас. Если Ева попытается, то присоединится к вам.

— Майкл…

— Я могу справиться с Майклом Глассом, — слова Оливера остановили слова, которые хотел сказать Шейн, в то время как он отступил в тень. От всей его кожи исходил слабый дымок, но он прекратился, как только Оливер ушел с солнца, ожоги исчезли почти так же быстро. С другой стороны, жар в его глазах определенно был устрашающим. — Подними. Это.

Шейн все еще не двигался, и Клэр со смертельным ужасом почувствовала, что он и не собирается, поэтому она сделала это сама. Она наклонилась, собрала плакат и другую измельченную бумагу, отошла и выкинула в урну, стоящую рядом с входом в Точку Сбора. И все, пожалуй, было хорошо, за исключением того, что Оливер промурлыкал:

— Хорошая девочка, — будто бы она его персональный питомец, а Шейн…

Шейн ударил его.

Вампир никак не мог заметить его приближения, так как он пристально смотрел на Клэр, наслаждаясь этим маленьким моментом триумфа; кулак Шейна попал ему в челюсть, и сила удара была достаточно сильной, чтобы Оливер фактически пошатнулся прежде, чем со сверхъестественной скоростью развернуться и прыгнуть на ее парня так быстро, будто бы его запустили из катапульты. Когда Шейн попытался оттолкнуть его, Оливер схватил его руку и с силой вывернул в обратную сторону. Шейн замер.

— Ничего не сломано, — сказал Оливер, — но на полдюйма от этого. Так что, пожалуйста, сделай это снова, мальчик. Я сломаю каждую твою кость, несколько за раз, и ты будешь умолять, чтобы я прекратил…

Он резко остановился, потому что Клэр заставила его замолчать, просто приставив острие серебряного ножа к его спине, как раз над тем местом, где должно было находиться его сердце.

— Отпусти, — сказала она. — Я убрала мусор, как ты сказал. Мы квиты.

На самом деле это было не так, и она знала об этом даже прежде, чем он потрудился бы об этом сказать, но Оливер молча отпустил руку Шейна. Клэр отступила, все еще держа нож наготове, в то время как Шейн сильно оттолкнул Оливера назад и поднял степлер с того места, где тот лежал на тротуаре.

— Ты должен нам за плакат, — сказал Шейн. — Они стоили мне пять долларов за штуку. Взамен буду ждать бесплатный напиток.

— Я тоже, — сказал Оливер, — из вены, в следующий раз я поймаю любого из вас при менее… видимых обстоятельствах, — он показал зубы и зашел обратно в кафе.

— Я думаю, это означает, что Моника может не рассчитывать на его голос, — сказал Шейн. Это прозвучало как шутка, но он дрожал, сжимая степлер слишком сильно. Он знал, как и Клэр, что они только что пересекли какую-то черту. Может быть, навсегда.

— Зачем? — спросила она его немного жалобно. — Зачем ты сделал это?

— Никто не смеет говорить тебе, что делать, — сказал Шейн. — Даже он.

Он обвил руку вокруг ее плеч, поднял остальные плакаты, и они двинулись к следующей остановке.

Придя на следующую остановку, чтобы прикрепить плакат с Моникой, Клэр и Шейн обнаружили, что кто-то так же вешает свои объявления: серьезного вида пожилая женщина и молодой человек, наверное ее сын. Он был ростом с Шейна, но худой как шнур. Он кивнул Клэр, как если бы знал ее (а она не думала, что они когда-либо встречались), потом сосредоточил свой взгляд на Шейне.

— Эй, мужик, — сказал он и протянул руку. — Что случилось?

— Ничего особенного. Как сам?

— Хорошо, хорошо. Ты помнишь мою маму, Флору Рэмос, верно?

— Миссис Рэмос, конечно, я помню буррито, которые вы делали Энрике в начальной школе, — сказал он. — Он имел обычай торговаться ими со мной за M&Ms. Я всегда соглашался на сделку; вот насколько хороши они были.

— Ты отдавал свои буррито, Рике? — сказала миссис Рэмос и подняла брови на сына. Он развел руки и пожал плечами.

— Ты давала их мне каждый день, — сказал он. — Так что, да.

— Они были восхитительны, — сказал Шейн. — Эй, он получал прибыль. Он разрезал их пополам и торговал каждым по-отдельности.

— Энрике.

— Я был предпринимателем, мама, — Энрике одарил ее сокрушительной улыбкой. — Что, теперь ты хочешь мои M&Ms? — в ответ она вручила ему маленький исписанный листок бумаги, а он прикрепил его на телефонный столб, когда она показала ему место.