Не вороши осиное гнездо - Татьяна Полякова

– Очень хочу, но пока не буду, – ответил Владан.

Он остался стоять в дверях, мне кивнул на диван.

– Я не понял…

– Вроде бы шум какой-то, – перебил его Владан. – Не слышишь?

– Нет…

– Есть кто-то еще в доме?

– Никого, – без всякой уверенности ответил Ларин, отводя взгляд.

– Я совершенно точно что-то слышал, – усмехнулся Владан. – Ты тут посиди, а мы по дому прогуляемся.

При этих словах Ларин немного приободрился, но ненадолго. Владан достал из кармана пиджака наручники и без лишних слов приковал его к трубе парового отопления. Мы уже были в дверях, когда Ларин вдруг сказал:

– Первая комната направо. Ключ вот здесь, в вазочке, – он указал на чешскую вазу, украшавшую стол.

Ключ Владан взял, и мы вышли в коридор. Судя по количеству дверей, в доме было три комнаты, и только одна закрыта.

Владан вставил ключ в замок, а я обратила внимание на щеколду, которая тоже была заперта. На щеколду обычно закрываются изнутри, а тут она снаружи. Оставалось лишь гадать, что мы увидим за дверью.

Повернув ключ, Владан щелкнул собачкой щеколды, а я напряженно замерла, ожидая от судьбы любой пакости.

В первое мгновение ничего разглядеть я не могла, в комнате царил полумрак. Потом стала различать предметы: кровать, стол, тумбочка с телевизором. На кровати кто-то спал, укрывшись одеялом. Вошедший в комнату Владан нащупал выключатель. Вспыхнул свет, фигура на кровати зашевелилась, одеяло отбросили в сторону, и я увидела заспанное лицо женщины лет сорока. Несколько секунд она смотрела на нас вроде бы с недоумением и вдруг завопила:

– Владик! – вскочила и бросилась к Маричу. Он с готовностью заключил ее в объятия, а она запричитала: – Мальчик мой золотой…

«Ни фига себе! – мысленно ахнула я. – Владик, да еще мальчик…»

Подобное обращение показалось, мягко говоря, комичным. Растрепанная немолодая барышня едва доставала до его плеча, а он хоть и выглядел моложе висевшей на нем тетки, вряд ли помнил, когда к нему обращались так на законном основании.

Лично меня всегда коробило от всех этих «мальчиков» и «зайчиков» в обращении к взрослому мужчине, да еще такому верзиле, как Владан. Но в известной пословице сказано: На вкус и цвет товарищей нет. Барышня между тем продолжала причитать:

– Мамка-то молодец, сообразила к тебе пойти, а я все думала: неужто догадается.

Тут стало ясно, передо мной та самая Танька, которая, по словам Сохнова, сейчас отдыхает с его дочерью на юге. И, между прочим, подростковая любовь Владана. Ну, может, и не любовь, и все же… нечего ей на нем виснуть.

– Где ребенок? – подойдя к ним, спросила я.

Танька тут же отлепилась от Владана, я ждала вопроса: «А ты кто такая?», успев забыть: слухами земля полнится и Таньке наверняка известно, что у Владана с некоторых пор появилась помощница.

– Ксюшку похитили. Владан, миленький, найди ее. Вся душа изболелась.

Я в недоумении уставилась на Владана, перестав хоть что-нибудь понимать. До той поры я считала, если Танька здесь, то и ребенок должен быть по соседству. То, что речь идет о похищении, новостью не стало, все эти нестыковки с поездкой на юг теперь объяснимы. Но если дочь Сохнова похитили, зачем ему преступников покрывать? Или о роли своего водителя во всей этой истории он не догадывается?

Владан обнял Таньку за плечи и повел в гостиную, где сидел Олег, прикованный к трубе. Увидев его, Танька бросилась вперед, схватила Ларина за уши и так тряхнула, точно намеревалась их оторвать, после чего принялась награждать его пинками, вопя:

– Сволочь! Гадина проклятая…

А он, вяло отбиваясь, кричал:

– Уймись, дура! Я-то здесь при чем?

Не без труда Владану удалось оттащить ее и пристроить на диван.

– Хотелось бы уяснить суть взаимных претензий. Начнем с дамы. Как ты здесь оказалась, родная?

– Как, как? Вот этот гад привез, – ткнула она пальцем в Ларина. – Владушка, давай я по порядку?

– Буду счастлив, – с готовностью кивнул он.

– В среду после обеда мы с Ксюхой гулять пошли, как всегда, в парк, что неподалеку от нашего дома. От дома Сохнова, я имею в виду. Там детская площадка хорошая, оттого и ходим. Ребятни много было, ну и родителей, конечно. Ксюху хлебом не корми, дай побегать да полазить. Девчонка она послушная, одна шагу не сделает и знает, что с чужими заговаривать нельзя, если рядом меня нет. В общем, я малость расслабилась. Жарко было, я на скамейку села, тут еще бабка какая-то с разговорами. Но за Ксюхой я присматривала, можешь не сомневаться. Мелькнет среди ребятни, опять скроется. Я сижу, с бабкой болтаю. Стала Ксюху глазами искать, нигде нет, ну, думаю, в домике или на паровозе. Но на сердце беспокойно стало. Пошла искать, а тут, как нарочно, мальчишечка с каната упал, лет пяти пацан. Не удержался, руки-то слабые, и со всего маху на землю, а высота немалая. Он, понятно, в слезы, а мамаша-дура, оказывается, за мороженым ушла. Он ревет, матери нет, я его утешаю, а сама головой верчу: «Где Ксюха?» Наконец мамаша прибежала, а я кинулась своего ребенка искать. Нигде нет.

Я сначала не испугалась даже, а удивилась. Куда она могла пойти? Ведь точно знаю, без меня ни шагу. В общем, я как заведенная стала по площадке кружить и все надеялась, мол, обойдется. Не ждала плохого, хотя сердце уже ныло. В результате потеряла кучу времени, а надо было сразу в полицию звонить. Хотя там такие олухи работают, не факт, что был бы толк. Короче, обежала я весь парк вдоль и поперек, под каждый куст заглянула и поняла: случилось страшное. Беда с ребенком. Звоню Сохнову, само собой, трясет всю, он старался держаться спокойно, даже меня утешал. А по-хорошему-то мне бы надо голову оторвать нахрен, чтоб не с бабками трепалась, а глаз с ребенка не спускала. Я Сергею Петровичу говорю, сейчас же побегу в полицию, пусть ищут. А он мне: поезжайте домой, я, говорит, сам. Понятно, сам, но лишний раз их напрячь очень даже полезно. Ребенок неизвестно где, неизвестно с кем.

– Вы решили, что девочку похитили? – рискнула я прервать ее монолог.

– Я же объясняю, Ксюха сама никуда не уйдет. Не ребенок, а чистое золото. И соображает получше иных взрослых. Ясно, что насильно с площадки увели. Вот я и задумалась, кто? Звоню Петровичу, а он вроде как недоволен, видно, все же осерчал на меня. Но я ему свои сомнения растолковала: кто-то из знакомых Ксюху умыкнул, грешным делом подумала на деда, отца покойной жены Сергей Петровича. Они с Сохновым после ее смерти рассорились в хлам. Бабка-то померла, а дед жив, сюда он ни ногой, но Ксюхе подарки присылает. И звонит, не скажу, что часто, но все же. Он от Сохнова требовал, чтоб тот внучку ему отдавал чуть ли не каждый выходной, а сам в деревне сидит безвылазно, это сто километров отсюда. Чего ребенка-то мучить. Опять же ему уже за семьдесят, живет один. Где ему с Ксюхой управиться. Да и прикладывается он, если честно. Петрович ему отказал, хочешь, говорит, приезжай в любое время, живи неделями, можешь вовсе навсегда остаться. Петрович-то к тестю нормально относился, а тот видеть его не может, просто на дух не выносит.

– Почему? – вновь спросила я.

– Потому что думает, из-за него дочку-то убили, то есть из-за бизнеса, а он человек военный, бизнесменов и без того не жаловал. Он все еще при советской власти живет, мозгами, я хотела сказать. В общем, любви промеж них и раньше не было, а уж как беда случилась, и вовсе готов зятя со свету сжить. Вот я и подумала: дед Ксюху к себе увез. И решила ему позвонить. Но не в лоб спросить, а по-хитрому. Звоню, вроде узнать, как здоровье. Он со мной спокойно поговорил и спрашивает: Ксюша рядом? Дай, мол, трубку, поболтаю с внученькой. Мне прям нехорошо стало. Я б подумала, нарочно он мне голову морочит, но притворщик из него никакой. Тут я по-настоящему перепугалась, кто еще мог ребенка забрать, в ум не шло. Деду наплела с три короба: спит Ксюха, и сразу Сохнову перезвонила. Он мне: правильно, что огорчать старика не стали, а голос-то у самого дрожит. Я спрашиваю, был ли в полиции, что там сказали. Надо через Интернет к людям обратиться, я знаю, так делают. Чтоб помогли. Еще раз опросить всех, кто на детской площадке был, вдруг все-таки видели, с кем Ксюха ушла? А он мне: из полиции вернусь, и все решим. Я жду, а самой неймется. Надо ребенка искать, а не задницу отсиживать. Вдруг приезжает этот, – кивнула она в сторону Ларина. – Поехали, говорит, к хозяину. Мне б подумать, что к Олежке Ксюха сызмальства привыкла и пошла бы с ним, не боясь, если б чего наплел. А у меня в мозгах от беспокойства замкнуло. Сажусь в машину, он рядом трется, мне опять невдомек, вот ведь правда дура, прости господи. А он мне платок в рожу… с этим… ну да ладно, вы поняли. Бац, и я в отключке. Очухалась здесь, в комнате запертая, и уж тогда все поняла, какого гада Петрович на груди пригрел, чтоб тебе… не зря к нему душа никогда не лежала. Подхалим и Иуда. Он и здесь все ужом вился: «Танечка, потерпи немного, все будет хорошо. Это для Ксюшиного блага. Поднимешь шум – девчонке конец». Так голову заморочил, я уж не знала, что думать. Сижу тут, дура дурой. То ли ему башку свернуть да орать на весь район, то ли тихо сидеть. Где ребенок, сволочь? – завопила Танька и кинулась на Ларина. Тот закрылся одной рукой, вжав голову в колени, и заорал: