Пока горит огонь (сборник) - Ольга Покровская

Мужчина, поднявшийся сейчас на сцену, был одет в мешковатый, странно смотрящийся среди яркого тряпья персонажей пьесы серый комбинезон с крупной надписью «МОСГАЗ». На ногах у него были тяжелые прыжковые ботинки, а лицо закрывала черная лыжная маска с прорезями для глаз и рта. На правом плече небрежно висел небольшой автомат – и ушлый Логинов немедленно подумал, что здесь явная неувязка: ствол был козырный, «Хекклер-Кох». Остальные зрители невольно замерли, ожидая нового поворота пьесы.

Мамаша Кураж неожиданно оборвала пение, сбилась, замолчала. Глухонемая Катрин, секунду назад выкидывавшая коленца бешеного танца, остановилась. Замерли солдаты. Только музыка продолжала шуметь, завывать и веселиться.

В зале нерешительно замигал, разгораясь, свет. По залу пронесся ропот, детский голос звонко выкрикнул:

– Мам, а это кто?

– Пошли отсюда! – рявкнул неизвестный на актеров. Голос звучал хрипло, слышался сильный кавказский акцент. – Валите в зал, суки!

Человек прибавил несколько ругательств на незнакомом языке. Но его слова перекрыл оркестр, и многие в зале все еще полагали, что спектакль идет своим чередом. Ошеломленные актеры медлили в нерешительности. Тогда мужчина прикрикнул:

– Валите в зал, на хрен, я сказал! – и пустил очередь из автомата в потолок.

Оркестр нестройно взревел и замолчал, лишь хрипло завыла одинокая скрипка, но через несколько секунд звук оборвался. Актер, игравший мамашу Кураж, неловко пятясь, запутался в карнавальных юбках и кубарем полетел по ступенькам вниз. Восьмиклассник Гриша Логинов захихикал. Следом за Кураж, озираясь на автоматчика, толкаясь и давя друг друга, рванули вниз по леcтнице и другие актеры.

Крахмальная старушка поднялась со своего места, захлопала сухонькими ладошками и звонко выкрикнула:

– Браво!

Наверное, решила показать, что понимает современное искусство. Сжав в руках тощий букет гвоздичек, старушка засеменила к сцене.

– Пошла на фиг, старая ведьма! – прорычал автоматчик.

Старушка продолжала двигаться к нему, и человек на сцене снова поднял автомат и всадил в древнюю театралку короткую очередь. Три пули вошли в украшенную пронафталиненным кружевом плоскую грудь. Коротко всхлипнув и нелепо всплеснув руками, она боком стекла на дерматиновые кресла первого ряда. Сидевшие там зашлись криком, вжались в кресла, втянули головы в плечи – поняли, что с ними не шутят.

– Зина! Зина! – посиневшими губами запричитал старик с аккуратной седой бородкой и, вскочив, кинулся к своей упавшей жене.

И тут окончательно стало ясно, что происходящее в этом зале просто не может укладываться в рамки спектакля. Зрители завизжали, закричали, кто-то бросился к дверям, оказавшимся запертыми, кто-то в страхе повалился на пол между креслами.

– Сидеть! По местам! – громко рявкнул неизвестный в маске. – Не двигаться, свиньи! – И пустил еще несколько очередей поверх голов.

– Мама, мне страшно, – заревел детский голос. – Пойдем отсюда, я в туалет хочу…

Восьмиклассники испуганно загалдели, повскакали со своих мест. Лайма, побледневшая, собранная, дотянулась до воротника Логинова, силой заставила его сесть на место.

– Оставайтесь на местах, – коротко скомандовала она. – Не провоцируйте их.

Настя Лаврухина испуганно оглянулась на нее и, повинуясь повелительной интонации, села на свое место. За ней опустились в кресла остальные школьники.

Вот теперь все двери, ведущие в фойе, распахнулись одновременно. В дверных проемах встали мрачные фигуры с автоматами, в лыжных черных вязаных шапочках и мешковатых комбинезонах. А мимо них уверенно проходили в зал женщины в черных хиджабах, поверх которых были надеты широкие брезентовые пояса с раздутыми длинными карманами. Женщины совершенно одинаковыми жестами держали руки на маленьких пультах, от которых отходили провода, скрывающиеся в поясах. За ними в зал вошел еще один человек в таком же комбинезоне и молча поднялся на сцену.

Женщины – словно страшные черные тени, явившиеся из ночного кошмара, – двигаясь плавно, как в замедленном кино, заняли свободные кресла, при этом все они по-прежнему не выпускали из рук крохотных пультиков с отходящими от них проводками. Зрители, оказавшиеся поблизости, стремились отсесть подальше, отгородиться от этих зловещих черных фигур. Но женщины их останавливали:

– На место! Хотите умереть раньше всех?

Из-за кулис показалось еще несколько человек с автоматами и в таких же мешковатых комбинезонах и лыжных шапочках. По-видимому, они поднялись по внутренней винтовой лестнице из помещения буфета. Вот эти люди выглядели несколько иначе: они и двигались как-то более ловко, автоматы в их руках определенно смотрелись более уместно. Эти фигуры выстроились у края сцены, а еще двое таких же заняли позицию на мостике над сценой, нацелив стволы автоматов на зрительный зал. Самое страшное в этих фигурах, безмолвно глядящих на зрителей, было даже не отверстия автоматных стволов, откуда сквозило близкой смертью, страшнее всего были их глаза. И глаза женщин, в которых стояла обреченная, последняя решимость. Они не боялись смерти, эти люди. Они для того и пришли сюда: умирать.

Седеющий мужчина в старомодном полосатом свитере неуклюже побежал к выходу и попытался выскочить в фойе, но немедленно получил удар прикладом в челюсть и со стоном рухнул на пол.

Шум в зрительном зале постепенно стих. Слышны были только отдельные выкрики и редкие судорожные всхлипывания.

Вот теперь на середину сцены вышел высокий и стройный человек, из-под маски которого виднелась аккуратно подстриженная каштановая, с легкой проседью, бородка. Его автомат свободно висел на длинном брезентовом ремне, словно обыкновенная сумка. Под его тяжелым и каким-то отчаянно-веселым взглядом шум в зале постепенно утих. Он поднял ладонь и, выдержав короткую паузу, начал говорить отчетливо и громко, делая ударение почти на каждом слове:

– Всем оставаться на своих местах. Никому не двигаться, из зала без нашего разрешения не выходить – если понадобится в туалет, поднять руку: мы проводим. Здание театра захвачено, зал заминирован. Вы будете немедленно уничтожены, если ваше правительство предпримет штурм здания. Мы начнем вас расстреливать, по одному каждые пятнадцать минут, если через сорок восемь часов наши требования не будут приняты.

Говорящий повернулся и ушел за сцену. В зале повисла тяжелая и вязкая тишина. Толстяк в заднем ряду начал хватать ртом воздух, хлопая себя ладонями по щекам. Две девчонки-школьницы, не в силах подняться, замерли за спинками кресел, куда рухнули после первых же выстрелов.

– Наталья Петровна, нас убьют? Убьют, да? – повторял побелевшими губами Гриша Логинов.

Учительница с белыми нелепыми кудряшками нервно ответила:

– Глупости, Логинов! Успокойся и не вертись! – И вдруг тоненько, на одной ноте, завыла.

– Гриша, – шепотом выговорила Настя. – Гриша, что же будет?

И Логинов, стараясь держаться мужественно и небрежно, обхватил ее плечи:

– Ну-ну, что ты раскисла? Все нормально будет, нас выпустят, мы же эти… как его… несовершеннолетние.

– Это вряд ли, – негромко произнесла за их спиной Лайма. – У них, – она коротко махнула рукой в сторону сцены, – взрослыми считаются все, кто старше двенадцати лет.

– А вы откуда знаете? – повернувшись к ней, истерично зашипела учительница. – Может, вы одна из них?

– Нет, я не одна из них. Но мне приходилось сталкиваться с боевиками… по работе, – коротко ответила Лайма. – Поэтому я хорошо представляю себе их логику. Пожалуйста, возьмите себя в руки, думайте сейчас прежде всего о детях, которые вам доверяют. Постарайтесь, чтобы никто не шумел, не дергался, не привлекал к себе внимания. И наберитесь сил, возможно, нам придется просидеть здесь долго.

Учительница мелко закивала. Кажется, спокойный тон и уверенный голос Лаймы немного ободрили ее. А может быть, ей стало легче оттого, что рядом оказался человек опытный, который знает, что делать в подобных ситуациях.

Молодой парень в темном костюме и ярком дорогом галстуке через несколько рядов от них рывком поднялся с кресла, сделал несколько шагов и повалился в проход, забился в конвульсиях, изо рта пошла пена. Девушка, пришедшая вместе с ним, бросилась к нему.

– Сидеть! – выкрикнул со сцены один из террористов.

– Он эпилептик! – отчаянно заголосила девушка. – Ему плохо, я должна помочь…

– На место! – громче рявкнул боевик и выпустил поверх головы девушки автоматную очередь.

С потолка посыпались куски штукатурки. В зале снова истерически закричали; девушка, зажимая ладонями рот, села обратно в свое кресло. К упавшему на пол парню, содрогавшемуся в конвульсиях, направился спрыгнувший со сцены плотный коренастый парень в комбинезоне с надписью «МОСГАЗ» и такой же, как у всех, сплошной черной вязаной лыжной шапочке. На ходу он очень ловко вытащил из гнезда на своем автомате короткий и толстый шомпол и, опустившись рядом с эпилептиком на колено, быстро и аккуратно вставил ему между сжимающихся в судороге челюстей палочку шомпола. Выпрямился и махнул спутнице припадочного – подойди.