Чем вы недовольны? - Михаил Эдель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из-за угла навстречу Тихоне с красными повязками на рукавах коротких пальто шествовали Иванов и Бурштейн. На лице главбуха скорбь и безответный вопрос: «За что?!»
– Ага! – сказал Иванов, увидев Тихоню. – А ну-ка, скажи!
Тихоня встряхнулся, вытянулся и произнес:
– Хорош. Красив. Интелле… инте… интелле… – дальше не мог.
– Ясно, – сказал Иванов.
– Нет, я только что правильно говорил. Вот они слышали.
Катя, Анатолий и Коста подтвердили.
– Это я от волнения. Спешу в Ломоносовск. У меня там в родильном доме жена, сын родился. Сейчас скажу: «Хорош. Красив. Интеллектуален», – твердо выговорил молодой отец.
– Уважительная причина, – заметил сердобольный Бурштейн.
– Когда родился сын? – спросил Иванов.
– Сегодня, в восемь часов двадцать шесть минут. Я записал.
К перекрестку приближалась «Победа», Иванов поднял руку.
– Отвезите товарища Тихоню в гараж.
– За что? Иван Иванович, зачем в гараж? – взмолился счастливый отец.
– Диспетчер нарядит машину в Ломоносовск. Поздравляю вас с сыном. Поезжайте к жене, товарищ Тихоня.
– Надо же подарок, он же нам первым сообщил, – шепнул Бурштейн.
Коста уже на ходу крикнул:
– Сейчас принесу!
Иванов поведал Кате, что Шпиль убыл в Ялту. Катя обрадовалась – маме не будет скучно.
Вернулся Коста с коробкой шоколада. Тихоню, прижимавшего к груди коробку, усадили в машину.
Катя, Анатолий и Коста направились на улицу Грибоедова, дом 18, квартира 6 к Тамаре Мухиной.
– Вот и сделали доброе дело. А вы, гуманист, не хотели идти патрулем, – сказал Иванов Бурштейну.
– Почему я не хочу? Но я не понимаю, почему я в выходной должен работать милиционером?! – горестно пожал плечами Яков Соломонович.
МЫ ЕЩЕ ВСТРЕТИМСЯ
Администратор гостиницы «Двина» ещё издали улыбнулась Курбскому – как же, старый уважаемый клиент, и предоставила ему номер, двухкомнатный, с видом на реку, в котором всегда проживал щедрый Леон Константинович.
День и вечер помощник Джейрана томился. Он не знал, где живет и кем работает Катя Турбина. Несколько раз обследовал проспект Виноградова в надежде встретить её. Спутники «Неизвестной» то появлялись в гостинице, то исчезали. Проследить их не удавалось.
На другой день после завтрака Курбский принял два моральных удара. Гуляя по скверу, он заметил, что из здания совнархоза по ступеням спустились двое. Один из них, пожилой, с энергичным лицом, сел в машину. Другой пошёл навстречу Курбскому. Это был моряк в тёмном плаще с поясом. Он на ходу надевал перчатки… Взглянул на Курбского мимоходом.
– Не может быть! – почти вслух воскликнул Курбский.
Моментально повернул назад и непривычно быстро последовал за молодым моряком.
– Не может быть… Не может быть, – повторял Курбский, в то же время чувствуя, что не ошибся. То же лицо, такие же глаза, губы, тот же женственный подбородок…
Моряк зашёл в универмаг и задержался у отдела сувениров… Курбский стал рядом. Не выдержал… и каким-то хрипловатым шепотом, после извинения, спросил:
– Я вас, кажется, встречал… У меня ужасный характер, буду мучиться, если не вспомню.
Моряк улыбнулся.
«Он!» – уже не сомневался корпорант. Курбский терпеливо ждал, пока молодому моряку завернут покупку.
– Рад бы помочь вам, – сказал моряк.
– Вы никогда не жили в Петрозаводске?
– Жил. Я там окончил среднюю школу.
– Простите, как ваша фамилия?
– Иванов.
– Это фамилия вашего отца?
– Да. Впрочем, – моряк помедлил, – приёмного отца…
Курбский уже не сомневался: перед ним был его сын – Георгий. Как он удивительно похож на свою мать! Георгий вопросительно ждал. Курбский стал вдохновенно лгать: очевидно, он ошибся, молодой моряк похож на его школьную подругу. Очень похож.
– Мне говорили, я похож на свою мать, – моряк поклонился Курбскому, желая покинуть магазин.
Курбский вышел из универмага вместе с моряком.
– Вас зовут…
– Георгием… Мать звали Евгенией Васильевной…
– Вы живете с матерью?
– Нет. Мама умерла, когда мне было шесть лет. Меня усыновил инженер предприятия, на котором она работала. Сейчас отец работает здесь, в Поморске, директором комбината… Фамилия его Иванов.
– Это ваш отец уехал на машине?.. Я видел вас у подъезда совнархоза.
– Да.
– Любопытно, кем был ваш отец и где он сейчас?
– Мой отец, как мне известно, был подлецом. Возможно, он жив, но я не хотел бы встретиться с ним. – Георгий бесцеремонно повернулся и ушёл.
В шкатулке матери хранилась фотография: мать рядом с красивым мужчиной. Георгий догадался, кто перед ним.
Курбский бессмысленно топтался на тротуаре, повернул в сторону гостиницы и снова в ту сторону, куда ушёл Георгий… Затем пошёл в сквер театра. Сел на скамью. Встал. Сел на другую скамью. Размышлял путано, с целью убедить себя, что поступил правильно, – зачем он нужен сыну? Кто он? Бродяга, пусть с миллионом, но всё же бродяга. Нет, он не станет объявлять себя.
Всё же в гостинице расспросил – кто такой Иванов, каков он? Ему ответили: Иванов директор комбината. О-о-о! Побольше бы таких.
Катю Турбину Курбский наконец встретил у почтамта часов в пять дня. Она опустила письмо в ящик. Курбский приподнял шляпу. Катя не удивилась, не выразила восторга, улыбнулась как знакомому.
На его вопрос, где она работает, Катя ответила:
– В городской прокуратуре. Извините, я спешу. Меня ждут. Мы ещё встретимся. – И вошла в трамвай.
Курбский стал у ограды набережной, обмякший, тусклый. В сторону моря шёл красавец теплоход «Вацлав Боровский».
Курбский с какой-то злобой смотрел ему вслед, его раздражало название теплохода, пассажиры, как ему казалось – веселые, беспечные…
Он не знал, что на этом теплоходе в дальнее плавание уходит воспитанный Ивановым инженер-механик Георгий Иванов.
– Стоило тащиться сюда, – пробурчал междугородный авантюрист. – Главное, «мы ещё встретимся». Чего захотела! – Он энергично плюнул в реку.
Ночью он метался по номеру, пил коньяк и клялся: пойдет к Георгию и расскажет ему… Всё расскажет. Что он человек без паспорта, что у него нет трудовой книжки, что он подручный негодяя, мерзавца, человека без совести и чести… Он расскажет, как он мечется по городам, боится каждого милиционера, соседа по купе, гостиничную горничную, боится стука в дверь… Что золотые миллионы, заграбастанные им в течение двадцати лет, в особенности в первое десятилетие после войны, не принесли ему ни грамма счастья. Что ни на кого нельзя положиться, что он готов сдать государству всю миллионную валюту, только бы его не тронули…
А утром… Утром, приняв душ, позавтракав в номере и прогулявшись по набережной, он уже думал иначе:
«Ерунда! Никаких исповедей. Я уже привык быть миллионером».
КТО ЗНАЕТ БОЛЬШЕ МИЛИЦИИ?
В шесть утра Яшу провожали Зося, её мама и сержант Горпинич. Сержант нес плетеную корзинку. В неё Зосина мама утрамбовала жареную курицу, пирожки с мясом и творогом, баночку варенья, домашнюю колбасу, котлеты, яблоки, груши и десяток коржиков, с расчетом, что Яше в Харькове предстоит пересесть на другой самолет и он может проголодаться. У Зоей ещё больше порозовели щечки, мама всплакнула, Горпинич взял под козырёк, и самолет взмыл. Яша на прощанье крикнул:
– Привет гетману!
Через три часа Зося получила, сама приняла, нежную телеграмму из Харькова, а вечером из Сухуми.
Телеграмму читала вся смена. Не одна девушка сетовала на свой характер, не позволивший ей в дождь вручить телеграмму адресату, у памятника Богдану Хмельницкому.
Да, чутким надо быть всем, даже телеграфисткам.
* * *Ровно в час дня Яша с чемоданом в одной руке и продкорзинкой в другой стоял у памятника Нестеру Лакобе.
Идёт Андрей. Не идёт – бежит.
– Теперь вехами в моей жизни будут монументы, – провозгласил Яша, указывая на памятник.
– Где ты пропадал? – возмутился Андрей.
– Я женился.
– С ума сошёл?!
– Тогда я счастливый сумасшедший. Хочешь есть? Я умираю с голоду.
– Пойдём в кафе.
– Какое кафе, у меня тут на месяц пирожков и котлет.
– Неужели теща?
– При том лучшая на Украине.
Подошёл фотограф артели «Силуэт».
– Сфотографируйте нас.
Яша заставил Андрея взяться одной рукой за корзинку. Так фотограф и запечатлел их.
– Срочный заказ, – сказал Яша фотографу.
– Утром будут готовы.
Утром Яша отправил фотографию авиапочтой. Он и Андрей вцепились в корзинку. Конечно, фотоартели «Силуэт» не удалось полностью запечатлеть восторг Яши и Андрея, обладавших таким сокровищем.
– Это пижонство – жить в гостинице, – сказал Яша, – мы ещё не столь богаты. Мне в самолете дали адресок одной хозяйки. Направляемся прямо к ней. Всё-таки конец сентября, дикие волны учащих и учащихся схлынули, сейчас в Сухуми на частной квартире можно пожить несколько спокойней, чем в цыганском таборе.
