Лавкрафт - Глеб Елисеев

Тот же древний мир встает и на страницах «Карающего рока над Сарнатом». Хотя рассказ был создан еще в декабре 1919 г., он в значительно большей степени независим от влияния лорда Дансени, чем перечисленные выше тексты. Дансенианские здесь скорее антураж да атмосфера древнего, давно исчезнувшего мира.

От самого же Аавкрафта исходит тема таинственного и беспощадного зла, жестоко покаравшего жителей прекрасного Сарната.

Десять тысяч лет назад, как начинает повествование Лавкрафт, в земле Мнар стоял город Иб, населенный странными существами. «Они были на редкость уродливы — их облик поражал грубостью и отталкивающей необычностью форм, что вообще характерно для существ, появившихся на свет во время зарождения мира. На сложенных из кирпичей колоннах Кадатерона есть надписи, свидетельствующие о том, что населявшие город Иб существа имели телесный покров зеленоватого цвета, точно такого же, как вода в озере, как поднимавшийся над ним туман; у них были очень выпуклые глаза, толстые отвислые губы и уши совершенно необычной формы. Кроме того, они были безголосыми. Еще на этих колоннах можно прочесть, что в одну из ночей эти странные существа спустились с луны в повисший над землей Мнара густой туман, и вместе с ними спустилось на землю большое тихое озеро и серый каменный город Иб. Обитатели серого города поклонялись каменному идолу цвета зеленой озерной воды, формы которого повторяли очертания Бокруга, огромной водяной ящерицы; перед этим идолом устраивали они свои жуткие пляски в холодном свете выпуклой луны»[81]. Люди, пришедшие в Мнар, столкнулись с этими существами и инстинктивно возненавидели их. Они истребили жителей Иба и на его развалинах построили Сарнат, город, ставший «средоточием мощи, красоты и культуры». От всего наследия дочеловеческого племени жители Сарната сохранили лишь статую Бокруга, водяной ящерицы, которой поклонялись зеленокожие.

Прошла тысяча лет, в ходе которых люди каждый год пышным празднеством поминали истребление жителей Иба. Тысячелетняя годовщина должна была стать самой роскошной, но ей предшествовали жуткие знамения: «В свете выпуклой луны великие дворцы и храмы отбрасывали мрачные тени на зеркальную гладь озера, от которого навстречу луне поднималась зловещая зеленая дымка, окутывая зеленым саваном башни и купола безмятежно веселящегося города… На поверхности воды появились какие-то странные огни, и серая скала Акурион, прежде гордо возвышавшаяся над гладью озера неподалеку от берега, почти скрылась под водой. И в душах людей начал стремительно нарастать смутный страх»[82].

И в разгар празднества случилось нечто ужасное: «А ближе к полуночи все бронзовые ворота Сарната внезапно распахнулись настежь и выплеснули в открытое пространство толпы обезумевших людей… Глаза людей были широко раскрыты от непередаваемого страха, а из раздававшихся в ночной мгле воплей можно было понять, что нечто ужасное произошло в зале, где пировал царь со своей свитой. Очертания Нагрис-Хея и окружавших его знати и рабов, прежде четко видневшиеся в окнах дворца, вдруг превратились в скопище омерзительных безмолвных существ с зеленой кожей, выпуклыми глазами, толстыми отвислыми губами и ушами безобразной формы. Эти твари кружились по залу в жутком танце, держа в лапах золотые подносы, украшенные алмазами и рубинами, и каждый поднос был увенчан языком яркого пламени»[83].

Жители окрестных земель, приехавшие на праздник, в ужасе бежали из города. И лишь через много лет смелые путешественники обнаружили, что от Сарната не осталось и следа: «Они увидели большое тихое озеро и серую скалу Акурион, возвышавшуюся над водной гладью неподалеку от берега, но не увидели они чуда света и гордости всего человечества. Там, где некогда возвышались стены в триста локтей, за которыми стояли еще более высокие башни, простиралась однообразная болотная топь, кишащая отвратительными водяными ящерицами. Вот и все, что увидели путники на месте могучего града, в котором обитало некогда пятьдесят миллионов жителей… Но не только кишащее ящерицами болото обнаружили следопыты на месте погибшего Сарната. На берегу его они нашли странного древнего идола, напоминавшего своими очертаниями Бокруга, огромную водяную ящерицу. Идол был доставлен в Иларнек и помещен там в одном из храмов, где под яркой выпуклой луной жители со всего Мнара воздавали ему самые великие почести»[84].

Внешне эта история повторяет возникшую в «Кошках Ултара» мысль о неизбежности наказания за беспричинную жестокость, и в ней, как и во многих других случаях, Лавкрафт-писатель выступает куда большим моралистом и сторонником человечности, чем Лавкрафт-мыслитель, любивший щегольнуть холодностью и равнодушием к человеческим чувствам. Любопытней с точки зрения дальнейшего развития лавкрафтианы один мотив, звучащий не слишком внятно, но все же заметно. Это мотив проявления воли могущественных, надкосмических сил, символом которых стал идол Бокруга. Логика их действий выглядит еще не совершенно абсурдной, как в более поздних рассказах Лавкрафта, и все-таки малопонятной — наказанию подверглись ведь не непосредственные виновники преступления, а их отдаленные потомки. Самое же важное — ни предотвратить, ни предугадать это вмешательство транскосмических сил никто из людей не смог. Тема полного бессилия людей перед роком, столь завораживавшая Лавкрафта, в дальнейших его текстах будет становиться только все более и более явной.

Рассказ «Карающий рок над Сарнатом» был издан в журнале «Скотт» («Шотландец») в июне 1920 г.

Еще два рассказа Лавкрафта, изданные в это же время, полностью свободны от художественного влияния лорда Дансени. Написанная в конце 1919 и опубликованная в декабре 1920 г. «Улица» представляет собой типичное лавкрафтианское рассуждение о деградации и падении Новой Англии, все больше и больше заполняющейся чужаками. История падения благородной Улицы в некоем новоанглийском городе завершается тем, что на ней поселяются одни лишь чужаки: «Лица нового типа появились в этих местах: смуглые злые лица с воровато бегающими глазами, обладатели которых несли какую-то тарабарщину и прикрепляли к фасадам старых домов вывески с непонятными словами, где лишь буквы — да и то не всегда — были знакомы Улице»[85].

Единственный сверхъестественный момент в этом ксенофобском этюде — то, что в итоге Улица в возмущении оборачивается против пришельцев и уничтожает их — «вскоре после полуночи, без каких-либо предупреждающих об опасности скрипов и тресков, все здания на Улице — как будто разом утратив желание долее противиться натиску времени, непогоды и тлена — содрогнулись и рухнули в один момент, так что после катаклизма остались стоять лишь две печные трубы да часть массивной кирпичной стены. Из числа находившихся в тот момент внутри зданий не выжил ни один человек»[86]. Никаких новых идей в этом тексте, по сравнению, например, с ранними стихотворениями на ту же тему, вроде «Падения Новой Англии», найти нельзя.