Пятьдесят слов дождя - Аша Лемми
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это была ее броня.
Запах мятных духов матери. Смех Акико, с фырканьем в конце. Кривая улыбка Киёми. Ледяная кожа Миюки, когда их пальцы были сплетены.
Дождь на лице. Первые в ее жизни звуки скрипки.
И Акира.
Акира.
Акира.
Одно движение – и острая, пронизывающая боль вдоль бедра. Ее стоило ожидать, но дыхание все равно перехватило. Нож выпал из руки, и Нори невольно накрыла порез ладонью. Недостаточно глубоко. Откуда-то пришло понимание, что артерия, о которой говорилось в книгах, не задета.
Даже умереть как следует не сумела.
Упав навзничь, Нори сильно ударилась об пол, однако ничего не почувствовала. С распущенными волосами и широко раскинутыми руками она почти могла притвориться, что вернулась в сад в Киото.
Гомэн, аники.
Я хотела… тебя увидеть…
Голова наливалась тяжестью. Боль в ноге почти прошла. Скрипнула дверь. Кто-то закричал – глухо, очень далеко.
Нори это уже не касалось. Она знала, что теперь ее никто не остановит. Это что… шаги? Один человек… два. Друг за другом.
А потом кто-то склонился над ней и поднял, баюкая в сильных объятиях.
Кто-то снова кричал:
– Нори!
Запах лимонов и васаби.
– Нори! Очнись. Очнись! Я тебя нашел. Я наконец-то тебя нашел, так что ты не умрешь. Слышишь! Не смей умирать. Пожалуйста, нет, нет, нет, нет, нет.
Норико прищурилась. Она уже почти ничего не видела, но ей показалось, что на лицо что-то упало. Мокрое.
«Ты пахнешь, как Акира, – подумала она. – Я ску-чала…»
Рев в ушах стал оглушительным.
Прости.
Вспыхнул яркий белый свет, а потом не стало ничего.
Глава десятая
Соната
Токио, Япония
Октябрь 1953 года
Один день она где-то плавала. Не там и не здесь. Это совсем не похоже на сон.
Она ничего не видела, но все же не ослепла. Не было ни голода, ни боли, ни страха, ни печали, ни ангелов, ни демонов, которые могли бы ее поприветствовать.
Все заливала белизна.
Затем постепенно пришли звуки.
Сначала издалека, будто кто-то кричал через бескрайнюю пустоту. Она ухватилась за этот звук. Обернулась вокруг него, позволила ему вытащить ее из-под белизны. Звук нарастал, становился все громче и громче, пока она не услышала его так же отчетливо, как если бы кто-то прижался губами к ее уху.
Тогда она смогла увидеть мерцание и почувствовала, что плывет вверх, из самых глубин пустоты прямо под волны.
И когда, наконец, она потянулась к поверхности и открыла глаза, то увидела, по-настоящему увидела солнце.
Он сидел на коленях рядом с ее футоном, склонив темноволосую голову и положив руки Нори на сердце.
– Аники…
Он вскинулся. Серые глаза расширились. Норико отметила под ними темные круги, жирную пленку на коже, и ей стало интересно, как долго он тут просидел.
– Норико, – произнес Акира дрогнувшим голосом. – Боже мой. Боже мой, наконец-то.
Она приподнялась на локтях, не обращая внимания на головокружение.
– Это правда ты?
Акира наклонился вперед и поцеловал ее в щеку, прямо в глубокую ямочку.
Он никогда не целовал ее раньше.
– Ты целый день то приходила в себя, то снова теряла сознание, – прошептал Акира. – Твоя нога… Нам удалось остановить кровотечение, но потом у тебя поднялась ужасная температура. Я подумал… на миг я подумал…
Нога. Нори совсем позабыла. Она сунула руку под одеяло: левую ногу, разумеется, покрывали бинты.
– Рану зашили, – пояснил Акира. – Возможно, ты будешь хромать. Останется шрам.
Норико просто смотрела на брата. Ее почти не волновала нога, хромота или шрам; она просто хотела его видеть.
Акира ухмыльнулся, как будто понимал.
– Я тебя нашел, – сказал он с глубоким удовлетворением. – Понадобилось два года, но я нашел тебя и составил план.
Она кивнула, не в силах осознать, что она… жива и воссоединилась с братом, которого так отчаянно пыталась забыть.
Она не хотела ничего чувствовать, на случай, если все это просто последняя шутка дьявола перед тем, как отправить ее в ад.
Акира продолжал:
– Как только я понял, что ты… ты в таком месте, я попросил старого слугу моего отца выдать себя за покупателя, чтобы тебя отыскать.
Сердце Нори забилось быстрее. До боли, словно успело отвыкнуть.
– Я попросил организовать твою доставку сюда. Дом принадлежал моему дяде; теперь, когда он умер, это часть моего наследства. Я знал, что смогу привести тебя сюда. Бабушка скоро все поймет, но я тебя защищу. Клянусь.
Нори заставила себя сесть. Подалась вперед, ему в руки, уютно устроив голову в изгибе его шеи.
– Прости меня, – простонала она.
Свободным потоком хлынули слезы. Все тело болело, но плакала она не от боли. Как два корабля, проплывающих в ночи, они едва не разминулись друг с другом. Она чуть не отпустила брата.
– Я не знала, что еще делать.
Акира гладил ее по волосам.
– Тихо-тихо. Я сам виноват. Тебя отправили в то ужасное место из-за меня. Я не смог помешать. Пытался… Перепробовал все, но они угрожали причинить тебе боль, если я не… если я не перестану вмешиваться и не выполню свой долг перед семьей. – Его голос исполнился ядовитой злобы. – Меня уверяли, что ты в безопасности, но я никогда не смогу увидеть тебя снова. Велели тебя забыть. Продолжать учиться и заниматься музыкой как ни в чем не бывало. Бабка обещала купить мне все, что я захочу, а дед сказал, что женит меня на принцессе.
Нори подняла лицо и отстранилась, чтобы посмотреть ему в глаза. Акира повзрослел. Лицо утратило детскую пухлость, резко очертились скулы. Даже когда он сидел на коленях, было понятно, что он стал выше. И еще кое-что. Он больше не сиял. Он больше не был счастливым мальчиком.
С самого рождения Акире благоволил сам Бог. Так всегда говорила бабушка, и Нори в это поверила. Он плыл по жизни без особых усилий, уверенный в теплом приеме, куда бы он ни пошел. Он редко испытывал разочарование, почти не испытывал боли, никогда не знал, каково это, когда на тебя не обращают внимания. И поэтому обладал уверенностью или, по правде говоря, высокомерием человека, который верил, что у него все всегда хорошо.
Теперь эта уверенность исчезла, и невинность пропала вместе с ней. Осознав это, Нори вцепилась зубами в стиснутый кулак, чтобы сдержать крик.
– Ты должен был меня забыть, как тебя просили, – прерывисто зашептала она. – Я тебя погубила.
Акира резко дернул ее за
